История города Рима в Средние века - Фердинанд Грегоровиус

Людовику Баварскому пришлось, таким образом, в столь далеко зашедшую вперед эпоху в качестве последнего германского императора рыться в старых архивах для защиты мечом независимости светской области, тогда как его недосягаемый, задорный противник спокойно мог лицезреть развитие этого «процесса» в Авиньоне. Изменение времен и характеров, моральная ничтожность как Иоанна XXII, так и Людовика умаляют сочувствие к их борьбе, и после долгой истории ее между церковью и империей она стала бы невыносима как утомительное повторение или как карикатура великого прошлого, если бы не была все же связана со столь в высшей степени важными элементами, свидетельствующими о неудержимом прогрессе мышления в человечестве и имевшими самое целебное воздействие для реформации.

Представитель мирских прав нашел себе союзников прежде всего в самой церкви. Здесь доктрина об евангельской нищете создавала беспрестанный материал сильного брожения в общине францисканцев. Пытливый ум монахов наполнял отвлеченную их деятельность размышлениями о допустимости стяжания, таившими в себе, как ни комичны могли казаться они по форме, глубокие и серьезные вопросы. Знаменитые словопрения о естестве или о воле Христа, об исхождении Святого Духа, о непорочном зачатии и прочие догматы, произведшие некогда столь великие эмоции в христианском обществе, являлись для человечества отвеченными, безыскусный же вопрос, имели ли Сын Божий и ученики его собственную верхнюю одежду, получал среди исторических условий вооруженной светской юрисдикцией церкви весьма важное и прямо практическое значение. Раздоры среди миноритов, из числа коих строгие спиритуалы отделились от орденской общины, разгорелись при Иоанне ХХII сильнее прежнего. Секты, построенные на тезисе абсолютной нищеты, со страстностью поднялись в Южной Франции, в Бельгии и в Германии. Доктрина их нашла сочувственный отголосок и в Италии, ибо здесь целестинцы с фанатическим благоговением хранили память святого Петра Мурронского, а смелые вожди сект, предводители апостольского ордена нищеты Гергард Сегарелли Пармский и героический фанатик Дольчино де Новара своей жизнью и смертью оставили глубокие следы в сердцах народа. Нищенствующие братии, фратичелли, лолигарды, бегарды, глубокие мистики, евангелические враги мирской роскоши, все глубже погрязавшей в пороках времени церкви, с экстазом проповедовали по площадям и улицам, что папа и церковь его еретические и что те лишь блюдут Евангелие Христа, которые подражают скромной жизни Спасителя. Иоанн XXII осудил эти учения. Марсельская инквизиция сжигала этих людей, радостно всходивших на костер, чтобы смертью запечатлеть приверженность свою к нищете. Друзья почитали их за мучеников. Повсюду подымались голоса, отвергавшие наравне со светской и духовную власть папы как противоапостолическую. Партийная борьба гвельфов и гибеллинов была, казалось, занесена в саму церковь, где партии эти нашли отражение свое на схоластической почве в доминиканцах и францисканцах, в скотистах или реалистах и в номиналах. В 1322 г. возгорелась жгучая распря между доминиканцами и миноритами по вопросу: обладал ли Христос или нет мирским достоянием? Под председательством генерала ордена Михаила де Цезена собрались провинциалы миноритов в Перуджии и издали там формальную декларацию, что утверждение, будто Христос и апостолы не владели никаким ни личным, ни общим имением, не есть отнюдь еретическое, но есть строго католический катехитический тезис. Манифест этот породил бурю схоластических трактатов, а затем, по осуждении его Иоанном XXII буллой Cun Inter, схизму, привлекшую несколько лет спустя упорных миноритов под начальством генерала их Михаила в стан императора, чтобы совместно с ним сражаться против почитаемого еретиком папы. Вопрос об обладании Христа правом собственности или же одним лишь фактическим пользованием (usus facti) мирскими вещами, как остроумная изобретательность ничтожества, поверг бы в изумление самих апостолов; ибо ни один из благочестивых учеников Спасителя не мог предчувствовать, что настанет некогда время, когда абсолютная их нищета или скудное их имение, самомалейший даже признак достатка при покупке самомалейшего куска хлеба или обстоятельство, что они носили собственное платье, создаст материал к бесконечным и страстным расследованиям, и что тогда странный вопрос этот будет поставлен сам по себе в качестве важнейшего символа в связь с основными началами римской церкви. С водворением доктрины о необладании никаким мирским достоянием апостолами отнимались у католической церкви все устои, на которых в течение долгих веков зиждилось светское ее могущество; принцип ее всесветновладычной юрисдикции, равно как и самого существования ее Dominim Temporale, упразднялся, и сама она представлялась в таком случае попавшей в противоевангельскую ошибку и уклонившейся от чисто духовного строя апостолической эпохи к светским, неподобающим формам.

Для императора, которому приходилось бороться против притязаний папы на управление империей, воистину ничто не могло быть желательнее этого схоластического спора. Людовик Баварец вызвал поэтому тотчас же в союзники себе против папы Христа, апостолов, святого Франциска и учеников его. Уже в протесте своем 1324 г. выдвинул он догмат о бедности, чтобы выставить Иоанна XXII еретиком, отрицающим не только императора, но и Спасителя. Именно эта связь гибеллинского государственного права с догмой францисканцев и придала культурно-историческую важность борьбе Людовика с папой, повлекши великие последствия для всех отношений церкви к государству.

2. Зачатки Реформации. – Канонические доказательства универсальной папской власти. – Учение Фомы Аквинского об отношении государства к церкви. – Реакция против канонистов со времен Филиппа Красивого. – Кинга Данте «de Monarchia». – Школа монархистов производит нападки на папство. – «Defensor Pacis» Марсилия Падуанского. – Восемь вопросных тезисов (questions) Вильгельма де Окама и подобные же трактаты первых реформаторов

С XIV века дух Европы вступил на почву реформации, историческими поводами к которой были, видимо, борьба Бонифация VIII с Филиппом Красивым и Иоанна XXII с Людовиком Баварцем о границах власти папы и государства. Эмансипировавшаяся философская критика и государственное право стряхнули с себя теократические воззрения, на которых в Средние века покоилось всемогущество церкви. Великое иерархическое ее здание в основах своих с неслыханной дотоле дерзостью подверглись нападкам науки.

Пробежим вкратце ставшие каноническими максимы, выставляемые римскою церковью, начиная с Григория VII, затем в эпоху Иннокентиев III и IV для выведения из оных универсальности папской власти. Они перемешаны были практически историческими и догматическими источниками. Юрисдикция паны над королями и народами скомпонована была из «дарственной Константина» из «перенесения империи от греков на франков», приписываемого Льву III, и, наконец, из коронования и миропомазания Карла Великого этим же папой. Еще важнее были догматически-церковные аргументы: Петра поставил Христос главой вселенской церкви и Своим наместником. Он преподал ему власть разрешать и связывать, а также предоставил и духовную светскую юрисдикцию на земле. На основании этого паны утверждали, что власть эта перешла на них самих, как на преемников Пeтpa, следовательно, наместников Христовых на земле; следовательно, Им же они уполномочены властью на небе и на земле, в знак каковой и носили ключи. Они приписывали себе pleiiitndo potestatis, по которой другая всякая земная власть являлась лишь отражением этой или леном; согласно их теории, они ставили и смещали правомерно королей, были строителями империи, жаловали императорскую корону, носили тот и другой мечи и – короче – с безусловным правом как верховные сюзерены повелевали и в духовных, и в светских делах.

Лионский собор, ставший столь пагубным для великого императора Фридриха, явился историческим событием, вознесшим смелое папское мировоззрение до степени совершившегося факта, под тяжестью которого пал гибеллинский взгляд. В это-то время Фома Аквинский и установил каноническую доктрину, что император подчинен папе; что королевская власть, как всецело материальная сила, получает разумное бытие лишь через духовную, подобно тому как земная плоть получает импульсы свои лишь через посредство разума; что к папе, наместнику Христову и видимому главе всего христианского мирового организма, приводится всякая королевская юрисдикция. После гибели Гогенштауфенов разбитая в прах империя признала в принципе супрематию папы; Габсбурги подтвердили, что он есть светящее солнце, а император лишь тусклый месяц, заимствующий от папы свет. Как ранее посылали папы декреты о своем избрании на одобрение к императорам, так теперь последние, а равно имперские князья, стали посылать свои избирательные акты к папам, просили об утверждении их и о пожаловании короны Карла Великого и терпеливо сносили пожалование из милости таковой папой по одобрении им их личности. Победа церкви являлась; таким образом, окончательной. Императорская власть лежала у ног пап, совершивших после замечательного 200-летнего процесса одно из отважнейших, известных в истории завоеваний. Но против этого неудержимого снесения границ между церковью и империею выступила, по естественному порядку вещей, та же самая реакция, которая последовала некогда после перевеса империи при Оттонах и Генрихе III. Падение через французскую монархию в начале XIV века Бонифация VIII отметило этот поворотный пункт, а в борьбе Генриха VII Климентом V о свойстве приносимой императором папе присяги проснулось в имперской власти снова сознание ее величия. Законоведы Филиппа Французского и профессора Сорбонны, как Иоанн Парижский и Вильгельм Окам, прежде всех восстали против доктрины церковного права; они подвергли юридическому исследованию размеры папской и королевской властей; доказывали в трактатах самостоятельность монархии; отрицали светскую юрисдикцию папы и требовали разделения папского и королевского авторитета. Идея монархии сделалась внезапно государственной программой XIV века и реформаторским символом новой генерации, выросшей на канонической стезе Средних веков. Монархисты восстали на папистов. Они были консерваторы, борясь за старые королевские права и за старую, священную имперскую власть, но явились вместе и революционерами, посягая на вековую систему папской власти и феодальной иерархии. Если борцы за права Франции стояли за независимость королевской короны от церкви, то гибеллины Италии и Германии противопоставляли этой церкви принцип империи или «всемирной монархии» и стремились восстановить снова в прежних ее правах старую Римскую империю. Знаменитая книга Данте открыла собою новую эпоху. Поклонник Фомы Аквинского с независимостью духа ратовал в своем трактате «De Моnarchia» за государственные принципы своего святого учителя в схоластике и теологии и за трактат его Монархии Христовой. Мы видели уже, что разумел этот великий ум под монархией и как он тезисами своими о божественном призвании римлян ко всемирному владычеству и о незыблемой неприкосновенности империи ратовал против гвельфского миросозерцания церкви. Непреходящая империя долженствовала в божественном своем достоинстве космоса закона гражданского благополучия, свободы, мира и культуры быть освобождена от своих уз, и император римский в качестве мирного и стоящего выше партий верховного властелина Вселенной вступить снова на свой трон. Данте доказывал, что император – неограниченный правитель всех мирских дел, получает власть непосредственно от Бога и указывал, что невозможно быть папе творцом империи, которая летами старее самой церкви, но что он возле цезаря является лишь отеческим правителем великого на земле духовного института блаженства, имеющего целью своею небо. Гениальное творение Данте имело глубокое влияние как на его, так и на последующее время, хотя и вылилось по отношению к практическому миростроению в одних лишь утопических теориях, настолько же мало применимых, как политические грезы Платона и Плотина. Влияние его осязается повсюду в науке государственного права, тогда же начавшей складываться в Европе благодаря борьбе между императором и папой. Да и независимо от Данте многие ревностно стали заниматься в Германии, во Франции и в Италии исследованиями существа монархии или происхождения империи, ибо это сделалось важным вопросом эпохи. Посягательства Иоанна XXII на империю и возгоревшаяся отсюда жестокая рознь оживили и частью породили эти изыскания и сообщили быстрый рост юной науке государственного инородного права. Теологи, схоластики, ученые-монахи и легисты погружались в существо государства и церкви, королевства и папства; они расследовали происхождение их из истории, к которой впервые прилагали научную критику; восходили до Константина, Юстиниана и Карла Великого; изучали все юридические отношения духовной и светской властей; расследовали корни иерархии до глубочайшего их основания; отделяли вымысел от действительности, право от узурпации; изучали Евангелие и Отцов Церкви и черпали выводы свои из них против смешения обеих властей в одном лице папы. В талантливых трактатах опровергался важный тезис канонистов о передаче папой империи Карлу Великому и проводилась идея независимости имперской власти от церкви.