Братство порога - Роман Злотников

Вот и сейчас, пока другие пялились на алую звезду, сверкавшую в утреннем небе, где черными пятнами метались ненавистные зубаны, Гавар выбрался из толпы, переваливаясь с ноги на ногу (походка его тоже заметно переменилась), вошел в дом, спустился в свою мастерскую и извлек из-под топчана тяжелый сундук. Ключом, прикрепленным к висевшей у него на груди золотой цепи, отпер сундук и достал оттуда шкатулку, запечатанную сургучом. Сургуч Гавар сломал, обнажив диковинный замок, лишенный скважины. Приставив золотой перстень к замку, ювелир сильно надавил, и крышка шкатулки, щелкнув, распахнулась, явив лежащую на бархатных розовых внутренностях стеклянную капельку, внутри которой поблескивали золотые искорки. Сколько уже времени прошло с тех пор, как Гархаллокс вручил Гавару эту капельку! Сколько времени прошло, и вот настал тот самый час, означенный восходом алой звезды!

Капелька жалобно пискнула под толстыми пальцами ювелира. Золотые искорки с шипением метнулись к потолку… и пропали.

Через четверть часа в княжеском дворце поднялся страшный переполох. Перепуганные слуги метались у распахнутых дверей княжеских покоев, там же растерянно топтался отряд стражников. Ошалевшие вельможи сбивались кучками и, трясясь, выдвигали свои версии происходящего. Нашлись и такие, кто спешно покидал дворец, но были немногие, кто быстро и четко делал все то, что должен был делать в час, когда на небе взойдет алая звезда. Еще ничего толком не было известно, а несколько высокопоставленных придворных и военачальников уже обрели скорую смерть, обстоятельства которой так и не разъяснились в общей неразберихе.

Лишь намного позже выяснилось, что за завтраком, на котором бурно обсуждалось появление алой звезды, великая княгиня вдруг прервала себя на полуслове, воздела руки к голове, изящно охваченной золотой диадемой с бриллиантами и рубинами, — глаза ее налились кровью, кровь хлынула из носа и изо рта, и даже из ушей брызнули две тонкие багровые струйки — и замертво повалилась на пол. Диадема, которую год назад преподнес княгине на именины придворный ювелир Гавар, слетела с окровавленной головы и, звеня, покатилась по малахитовым плитам. Рванувшийся к сиятельной супруге великий князь, правитель Линдерштейна, внезапно споткнулся, рухнул наземь и, задыхаясь, забился в конвульсиях, немеющими руками царапая себе кафтан на груди, точно пытался сорвать массивный золотой медальон в виде горного барса — символ княжеской власти, когда-то также сработанный Гаваром.

Семилетнего наследника престола обнаружили под столом, за которым так и не закончили завтрак его родители. Мальчик был насмерть перепуган, но невредим.

Впрочем, на следующий же день наследник княжеского престола пропал бесследно. И говорили люди по всему княжеству, что снизошла на венценосную чету кара Светоносного, ибо князь и княгиня были родными братом и сестрой, а дитя их — плод богомерзкого брака — могло навлечь на Линдерштейн бедствия и похуже того, каковое Светоносный означил алой звездой.

Алая звезда вспыхнула над королевством Крафия в тот самый момент, когда в королевском дворце, что высился в центре города Талан, занялся пожар. Или пожар случился немногим позже того, как на утреннем небосводе засияла небывалая звезда? Это уже вряд ли кто-то сможет сказать точно.

Из-за неожиданно поднявшегося ветра огонь распространялся необычайно быстро — башня, где располагались покои королевской семьи, в мгновение ока сгорела дотла. Уже потом стало понятно, что сам Светоносный наказал Крафию за чрезмерное любомудрие, восставив на небо Звезду Смерти, чьи лучи воспламенили дворец огнем богов, который невозможно потушить. А сразу после страшного пожара народ недоумевал, почему могущественные королевские маги не могли справиться с пламенем и спасти королевскую семью. Почему маги Сферы Огня не совладали с подручной им стихией? Почему маги Сферы Бури не утихомирили ветер? Почему маги Сферы Жизни не вызвали проливной дождь? И почему маги Сферы Смерти не обратили пылающую древесину в мертвый камень, не способный гореть?

Но это было потом.

А спустя несколько часов после пожара, когда почернелые каменные стены дворца еще дымились, верный вассал и родной брат короля герцог Алиан Крафийский со своими людьми двинулся на Талан. И — кто знает — может быть, герцог, мстя за брата, перерезал бы магов, которых в Талане, как и по всей Крафии, было великое множество, но князья Лелеан и Гиал во главе своих воинов закрыли город. Герцог, понимая, что, если он сейчас не займет Талан, его шансы сесть на опустевший престол уменьшатся, бился бешено. Но и князья сражались отважно. Многие видели их на поле брани, и рассказывали потом воины, что князь Лелеан десятки раз получал раны, какие непременно убили бы кого другого, и пал только, когда ему размозжили голову булавой. А князь Гиал попал под обстрел арбалетчиков и, утыканный болтами, будто еж, продолжал разить герцогских ратников, пока не упал с коня и не был растоптан копытами всадников. И сам герцог Алиан Крафийский в битве под Таланом нашел свою смерть.

И воцарилась в заваленном пеплом и трупами Талане кровавая анархия: претенденты на престол, покинув родовые замки, терзали город, будто псы — мозговую кость.

Повелитель маленького лесного царства Кастарии царь Иган Мудрый не доверял своему единственному сыну Лейбару. И не без оснований: более всего на свете Лейбар жаждал власти, ибо все остальное — золото, женщины, вино, яства, все мыслимые развлечения, доступные смертному, — у него было. Когда Лейбару стало пятнадцать лет, он решил, что глупо ждать естественной смерти своего родителя еще двадцать или тридцать лет — до того возраста, когда кровь перестает кипеть и желания начинают иссякать. Как-то ночью Лейбар прокрался в отцовскую опочивальню с кинжалом, лезвие которого было густо вымазано красным соком ядовитой шатун-травы, — достаточно было одной-единственной царапины, чтобы яд попал в кровь. И тогда царю Игану осталось бы жить считанные минуты.

Но Иган не всегда назывался Мудрым и не всегда был царем. Он начинал свой путь простым лесорубом в далеких лесных чащобах, кишащих ограми, медведями, волками-людоедами и коварными ползучими гадами. Только там произрастали драгоценные железные деревья, не тонущие в воде и при этом по прочности почти не уступающие стали — они и представляли собой основной доход Кастарии. В железных чащобах могли выжить только искусные воины, другие погибали в первую же неделю. Это потом Иган стал десятником лесорубов, потом сотником, потом, вернувшись в Моссу, столицу Кастарии, заслужил право быть воеводой. Было ему тогда немногим больше тридцати, и никто не усмотрел ничего удивительного в том, что дочь действующего государя избрала его своим возлюбленным.

После смерти свекра Иган стал править Кастарией, и правил хорошо, поэтому прозвище Мудрый получил очень скоро. Но привычку спать вполглаза сохранил на всю жизнь.

Лейбар не успел даже занести кинжал. Первый удар Игана сломал ему половину лицевых костей, второй — должен был размозжить голову, но царь вовремя узнал в ночном госте родного сына. Прибежавших на шум стражников (Иган не имел привычки выставлять на ночь охрану у своей опочивальни, стража ночами дежурила в коридорах дворца) царь прогнал. А сына не стал даже допрашивать. Недаром Игана называли Мудрым. Он хорошо знал своего отпрыска и знал также то, что плененный жаждой власти человек не освободится от этого ига никогда. Лучшим выходом было бы казнить Лейбара прямо этой же ночью, но… сделать это Игану помешала отцовская любовь. Иган лично отволок бесчувственного Лейбара к дворцовому лекарю, а когда царевич несколько оклемался — приказал заключить его в самый глубокий подвал, какой только найдется в подземелье дворца. И после этого Иган никогда и ни с кем не говорил о единственном своем сыне, вероятно втайне надеясь, что Лейбар исчахнет в неволе скорее, чем умрет он сам.

Кастария издавна славилась своими воинами. Каждый взрослый мужчина, каким бы ремеслом он ни владел, умел держать в руках боевой топор и знал, как с ним обращаться. В каждом поселке имелись десятники, в каждом городе, помимо десятников, сотники. Десятники подчинялись сотникам, а последние — младшим воеводам, каковых в Кастарии насчитывалось до тридцати. Войны редко случались в Кастарии, потому что те, кто осмеливался напасть на дальний поселок, находящийся под владычеством Игана, знали: на защиту родных жилищ встанет вся мужская часть населения, по первому сигналу набата превратившись в отлично организованную армию. Вспыхнут на сторожевых башнях костры, черным дымом извещая соседние города и деревни о нападении, и на подмогу защитникам потекут полки и отряды.

Поэтому Игану не было нужды содержать регулярную армию. При царе постоянно находилась лишь Могучая Сотня — ратники, большинство которых рубили с Иганом Мудрым лес в тех давних железных чащобах. Эти воины, хотя и были немолоды, внушали ужас врагу одним своим видом, а уж в бою равных им не нашлось бы в самой Кастарии и далеко за ее пределами, ибо в ратном деле опытность ломает любую силу. Должности советников при царе исполняли пятеро старших воевод, каждый из которых владел дружиной численностью в полсотни воинов.