Разрушение и воскрешение империи. Ленинско-сталинская эпоха. (1917–1953) - Борис Акунин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Представители множества других народностей тоже потянулись в столицы и региональные центры, где имелся доступ к образованию и «социальным лифтам». Государство всячески поощряло эту тенденцию. Оно нуждалось в формировании новой управленческой, научной, технической элиты взамен прежней, «старорежимной» — и особенно в нерусских регионах.
Память о недавнем «параде независимостей», когда от распавшейся империи отделились (или попытались отделиться) колонии, понуждала большевиков относиться к «национальным вопросам» с большой осторожностью. Сталин, бывший «наркомнац», считал себя ведущим специалистом по этому вопросу. В 1922 году ему не удалось убедить Ленина, что новые национальные образования должны стать автономиями внутри Российской Федерации, и возникли четыре союзных республики: Российская, Украинская, Закавказская и Белорусская. В последующие годы, однако, состав Союза постоянно перетасовывался. Появлялись новые республики, повышался или понижался статус уже существующих, целые области передавались из юрисдикции в юрисдикцию. Все эти решения принимались в Москве, и на местах безропотно исполнялись. Мотивы перемен были различными. Чаще всего центральное правительство перекраивало административные границы, стремясь избежать межэтнических конфликтов, но и бывало, что Сталину требовалось сделать политический жест или просто повысить аппаратный вес какого-нибудь особенно полезного соратника. Условность внутренних границ «союза нерушимого республик свободных» была очевидна с самого начала, и чехарда с количеством «субъектов» продолжалась всё время правления Сталина.
С политической точки зрения важнее была идеологическая установка на так называемую «коренизацию», то есть формирование в республиках элит из представителей местных народностей. Эта кампания проходила под знаменем борьбы с «великорусским шовинизмом» и колониализмом, декларировалась как нечто новое и прогрессивное, как торжество ленинско-сталинской национальной политики. На самом же деле здесь, как и во многом, Сталин возвращался к методологии российского империализма. В управлении колониями Царская Россия, в отличие от других держав, издавна делала ставку не столько на русских чиновников из метрополии, сколько на «национальные кадры»: включало местную аристократию в состав российского дворянства и тем самым обеспечивало ее лояльность. Такая система работала гораздо лучше, чем британское или французское снобирование «туземных вождей». Теперь новым дворянством стала «номенклатура», и ее ряды активно пополнялись за счет «нацкадров».
На центральном и общесоюзном уровне тоже активно происходила замена прежнего «верхнего слоя» на новый. С управленческими кадрами было проще — их поставляли партийные организации (и вообще командовать можно без университетского образования), но обеспечить нужды государства, экономики и общества грамотными специалистами, армию — квалифицированным комсоставом, науку — учеными было намного труднее. Часть прежнего образованного сословия превратилась или, как тогда говорили, перековалась в «совслужей» и разного профиля «спецов», но, во-первых, подобные люди считались идеологически ненадежными, а во-вторых, для гигантских планов, которые вынашивала новая власть, этих людских ресурсов было недостаточно. Требовались сотни тысяч учителей, чтобы научить неграмотную Россию читать, сотни тысяч инженеров — «двигать» индустриализацию, и так далее, и так далее.
Наскоро созданная система образования (о ней будет рассказано ниже) с поразительной скоростью поставляла специалистов, которым предстояло решать задачи невиданного масштаба и огромной сложности. В 1930 году в высших учебных заведениях было в два с лишним раза больше студентов, чем в 1914 (272 тысячи против 127 тысяч). За время двух первых пятилеток (1928–1937) вузы выпустят полтора миллиона специалистов! Вдвое увеличилось число научных работников — это объяснялось еще и тем, что международная изоляция привела к обособлению науки и техники, доступ к новым открытиям и изобретениям был ограничен, и приходилось дублировать ту же научную работу, которую делали иностранные исследователи. У Советского Союза всё должно было быть собственное — пусть худшего качества, зато свое.
Особенностью формирования новой интеллигенции являлось то, что ей предписывалось стать «рабоче-крестьянской». На пути «наследственной образованности» власть возводила всяческие преграды. Если раньше «процентной нормой» ограничивали поступление в вузы евреев, то теперь тот же принцип применялся по отношению к выходцам из «непролетарских» сословий. Советское государство ставило задачу наладить выпуск «интеллигентов в первом поколении». «Советская интеллигенция» по культурному уровню и эрудиции сильно уступала дореволюционной, зато количественно быстро обогнала свою предшественницу.
О переменах в жизни основного класса, крестьянства, мы уже говорили. На цифрах эта динамика выглядит следующим образом.
Дж. Боффа приводит статистику двадцатых годов, по которой видно, что пропорция «середняков» и «кулаков» от года к году возрастала, а количество бедняцких и «пролетарских» (батрацких) семей сокращалось. В 1927 году, накануне сибирской инспекционной поездки Сталина, после которой начались репрессии против зажиточных сельских хозяев, в стране насчитывался почти миллион «кулацких» семейств, это 4 процента от всего деревенского населения. Середняков было 62,7 %. Таким образом две трети крестьян сумели неплохо приспособиться к новым условиям жизни. Для сравнения — в царской России начала XX века пропорция была обратной: две трети крестьянства относились к категории бедняков и безземельных «пауперов» (нищих).
Как ни странно, положение «победившего класса», рабочих, изменилось меньше, чем следовало бы ожидать, и уж точно меньше, чем сулили большевики. Собственно говоря, обещание превратить жизнь людей, занимающихся тяжелым, грязным, изнурительным трудом, в земной рай являлось заведомой небылицей, но большевики долгое время не могли обеспечить рабочим и того уровня существования, который они имели до революции.
«Завоевания социализма», конечно, были, и о них будет рассказано, но в основном они имели декоративный и декларативный характер. Объявленные «хозяевами страны» рабочие мало получали и жили скудно.
Численный состав рабочего класса, очень сократившийся в годы Гражданской войны, с оживлением производства начал восстанавливаться, но на протяжении всего десятилетия все равно оставался незначительным. Если исключить мелкие, кустарные и частные предприятия, то занятых в крупной промышленности (то есть «настоящих» рабочих) в 1922 году насчитывался всего миллион человек, а в 1927 — два с половиной миллиона, тоже немного.
Безработица, которая согласно официальной идеологии, являлась бичом капитализма, оказалась проблемой и для социалистического общества, при этом она не сокращалась, а наоборот росла. На исходе НЭПа на биржах труда было
