Бич времен - Василий Головачев

– Я думал, что это какие-то автоматы, очень необычные, чужие какие-то, неземные, но автоматы. Что кентавры, что сами всадники… а теперь не знаю, что и думать. Что же творится там, за стеной? Что горит?

Тая промолчала.

Назад идти было гораздо трудней, мешали тянущая к стене сила и ровный ветер в лицо. Но они все же добрались до леса. Отдохнули. Затем с огромным наслаждением искупались в лагуне, стесняясь друг друга, не спуская глаз с ближайших зарослей на случай появления нежелательных гостей. Вода была прозрачная, холодная, пресная, вполне питьевая. Потом Ивану пришла в голову мысль порыбачить – он заметил у берега мелькнувшую серебристую полоску.

Удочку сделали из побега папоротника, леску – из нитки, которую Тая выдернула из своей куртки, крючок – из булавки, нашедшейся, как ни странно, у Ивана. Ни червей, ни мошек на берегу не обнаружилось, и Тая вспомнила про остатки мяса. Насадили мясную крошку, закинули удочку, посмеиваясь друг над другом, и первый же заброс оказался удачным – клюнула толстобокая рыбина величиной с ладонь. Вида ее Иван определить не смог, на языке вертелось название «латимерия» – все, что он знал о древних предках рыб, но это была не она.

Тая вполне освоилась и, пока эксперт удил рыбу, набрала полусгнивших, полузасыпанных песком обломков древесных стволов. Диплодоки ушли, и кругом стояла мирная первобытная тишина.

Развели костер и нажарили рыбы, глотая слюни. Иван припомнил рассказ О'Генри, где герой и героиня оказались на холме, отрезанном от мира водой, проголодались и начали вспоминать гастрономические блюда.

– Я тоже читала, – кивнула Тая. – Гурман я плохой, мне бы хлебушка к этой рыбке и больше ничего не надо.

– Соли и пива, – добавил Иван, обгладывая рыбьи кости.

Насытившись, прилегли у костра. Смены дня и ночи в этой стране не было, но организм сам давал знать, что нуждается в отдыхе.

– Вообще-то спать лучше в помещении, – проговорил Иван.

– Да-да, я сейчас… – сонно пробормотала Тая.

Иван собрался было по ее примеру подремать – идиллическая картина древней природы была настолько мирной и спокойной, что все тревоги и страхи отошли на второй план, – как вдруг из-за пальмовидных деревьев к ним метнулась громадная птица с голым почти полуметровым черепом. Птица имела короткое туловище, когтистые лапы, двухметровые кожистые крылья и длинный гибкий хвост.

Иван вскочил и замахал стержнем, отгоняя невиданную птицу. Она, шипя и шумно хлопая крыльями, сделала над ними круг, открывая и закрывая страшный, усаженный крючкообразными зубами клюв, хрипло проклекотала и полетела обратно, выделывая резкие виражи.

– Для полноты впечатлений нам только птеродактилей не хватало, – сказала побледневшая Тая, с которой разом слетел весь сон.

– Это не птеродактиль, – сказал Иван. – Птерозавр, но какой – не помню точно. По-моему, диморфодон.

– А говорил – дилетант в биологии.

– Просто интересовался когда-то историей возникновения жизни. Вот тебе и еще одно доказательство, что мы на Земле. Ну что, потопали в наш большой дом? Здесь оставаться рискованно.

Пошли пятые сутки их блуждания в неизвестном мире.

Этаж здания, примыкающий к юрскому периоду мезозоя, был слишком неуютен и сыр, чтобы искать в нем пристанище для ночлега. Но и на свежем воздухе устраиваться спать было опасно: хищников в мезозое хватало.

Иван вспомнил кентавров, их всадников, летающую махину диморфодона и с сомнением взвесил в руке оружие. Увы, гарантии безопасности этот стержень дать не мог.

– Остается лифт, – сказал эксперт, не видя в темноте выражения лица Таи. – Или не будем больше рисковать опускаться?

– А чем мы рискуем? – тихо спросила девушка.

«Действительно, чем? – подумал Иван. – Ну вылезем где-нибудь в палеозое, и что? Что здесь, что там – одинаково опасно, зато, может, попадется сухой этаж…»

– Решено. Попробуем подняться вверх, может, и встретим по дороге кого-нибудь.

Лифт услужливо открыл им дверь в решетчатый куб кабины. Пахнуло незнакомым ароматом, в котором смешались запахи цветов, плодов и нагретого металла. На панели управления горело окошечко с цифрами: «– 150 000 000».

Иван поразмышлял и нажал самое верхнее окошко. Дверь закрылась, но кабина осталась на месте.

Так. На самый верх везти не хочет. Попробуем чуть ниже. Но и вторая сверху пластина не оживила лифт, лишь где-то за стенками кабины прозвенел звонок. Иван перепробовал все десять пластин-окошек до их этажа – безрезультатно.

– Придется ехать вниз, – упавшим голосом сказал он Тае. Девушка кивнула, пытаясь ободряюще улыбнуться.

Иван тронул пластину ниже светящейся, и повторились те же ощущения, как и всегда при спуске в этом странном лифте: толчок в ноги, волна тепла, давление на уши, тяжесть в теле, потом невесомость, покалывание внутри глазных яблок, слабость…

Они вышли на ярко освещенную площадку. Светились зеленые стены, светился потолок, светились пол и даже трубы лифта. Белое сияние заливало коридоры, уходящие в белесый туман свечения. Тихо, ни звука. Не тепло, но и не холодно.

– Годится? – полуутвердительно сказал Иван и первым шагнул в один из совершенно пустых и стерильно чистых коридоров. О том, что свечение может оказаться побочным спутником радиации, он старался не думать, да и обострившаяся интуиция не поднимала тревоги.

Тая шла, спотыкаясь, но не ропща, однако было видно, что идет она через силу. Тогда Иван посадил ее у стены, дал в руки нож, а сам пошел вперед в надежде отыскать какую-нибудь нишу или комнату. Но этот коридор не имел дверей, зато имел дыру в полу, сквозь которую слышался плеск воды. Через несколько десятков шагов появилась еще одна дыра. Чем дальше Иван шел по коридору, тем труднее становилось идти, пока путь не оказался совсем перекрыт длинным провалом: пол здесь на протяжении десятка метров просто отсутствовал.

Иван с опаской приблизился к краю провала, но мрак внизу был слишком густым, чтобы хоть что-нибудь разглядеть. Тогда эксперт вернулся к спутнице. Девушка спала в том же положении, в каком он ее оставил. Иван покачал головой, стянул куртку, свернул и сделал подушку. Потом осторожно уложил Таю у стены и лег сам. Тишина не нарушалась ни единым звуком, и вскоре сон сморил и его.

Глава 7

Второй коридор заканчивался чем-то вроде тамбура – кубическим помещением с двумя дверями. Стены его не светились, воздух был теплым и влажным, в нос бил неприятный запах гнили, хотя вокруг было чисто.

Иван помешкал, прежде чем открыть вторую дверь, первая уже закрылась за ними, отрезав доступ в сухой и светлый коридор. Видимо, выходом недавно пользовались, и запах гнили был запахом той местности, которая ожидала за дверью. Тая уловила его колебания, но молчала, и Костров почувствовал прилив благодарности и нежности к попутчице, тонко понимающей его состояние. Она была уверена в нем до конца и поэтому спокойна, ведь недаром же она полностью доверилась ему во всем, признав за ним право защиты. Как поется в песне: «но дело мужчин – пересилить тревоги…» А может быть, это шанта – низшая форма любви, выражающаяся в спокойной уверенности, как говорит йога?