Во всём виноват Гоголь - Георгий Дзюба

— В самом деле, дьявольщина… Нет… Сейчас не до сантиментов, — хмуро подумал он, отряхнувшись от уродливого привидения, — пора, пора охлаждать магму кипящей души. В городе уже фронтов нет. — Вот что, голубка сизокрылая, — принялся он строго командовать. — Купи ты нам спешненько и сейчас же машину. Я в газетёнке нашей видел про «карину» девяносто четвёртого года объявление. Нас это пока что устроит. Оформляй японку на себя и пускай её заправят хорошенько, да меня в страховку пускай впишут, да сделают, как следует. Вещи собери и заложи сегодня же. Вечером Елизавете, невзначай будто и по сердечному секрету, шепнёшь, что решили позавтракать с губернатором вместе. Потому и едем с первыми петухами, — привычно выдумал Павел Иванович. — С первыми петухами туда сама и махнёшь. Что сама — молчок! Хотя, ладно, в компанию я тебе кого-нибудь дам, а ждать меня будешь на шестьдесят шестом километре в кемпинге «Уединённых размышлений». Я дела довершу, так там тебя и откопаю. Уяснила?

— Чего ж не понять-то, Павел Иванович, — расплылась в счастливой улыбке Зухра и, крепко сжимая в потном кулачке ворох купюр, отослала ему жадный воздушный поцелуй, но, прежде чем растаять за дверью, чуть было не снесла с ног высокой грудью замаячившего здесь не ко времени дядю Лысого Пимена…

— Откуда, коза? — вместо приветствия неприветливо буркнул Пимен.

— Да так, по кипятку и пряникам здесь главная, ничего личного…

— Ты мне лучше о своём личном помолчи, — с гримасой подосланного чёртом вурдалака скосил на зеркало оба глаза сразу Пимен. — Я на рога пока не лезу, но держать масть буду. А то, что в мой реальный список по казино ты, Паша, свой нос всунул, так сам теперь дурак. Я в твою власть и коррупцию не лезу — не трожь мою! Наводок тоже не жди больше. Знаешь ведь, что я из тебя душу вынуть могу, как из баланды муху, — повертел он перед носом Чичикова будто бы в шутку неведомо откуда взявшимся маникюрным ножичком. — В нашем городе люди по весу, что те мухи и «…сам сатина не разберёт…», что порой с ними делается. Хоть ты мне и кореш, кончай дела ближе. Чтоб всё по-культурному было, два дня тебя не вижу, — хлопнул дверью дядя Лысый Пимен, будто бы и не ждал чего-то в ответ.

«Как ни глупы слова дурака, а иногда бывают они достаточны, чтобы смутить человека», — задумался Чичиков. Он и без того уже всё распланировал, но чтобы в его адрес такой парафин лили, конечно, не ожидал. Слова лысого подрезали даже его аппетит, вследствие чего он даже брезгливо отодвинул принесённое Зухрой блюдо, ощутив даже «… к нему отвращение нервическое».

— Ум даже за двором казино не гуляет, а вишь ты какой? Меня за смертного сосчитал… Сказать депутатам, чтобы позвонили им всем? Или им всем сказать, чтобы доложили сейчас всё же депутатам? Или пересчитать всё ещё раз? Хотя куда ещё больше? «Ну, уж коли пошло на то, подумал он сам себе, так мешкать более нечего, нужно убираться поскорей». Делать, что задумал. Жить своим умом!

Он не глядя утвердил очередной план флэшмоба с сожжением чучела Кучугурова, рассеянно завизировал сценарный план акции городских жриц любви против Афанасия от аналитиков банка Хайгуллиных: «С танкистом Бронькиным мы будем и встречать, и провожать каждого клиента солнечной улыбкой!» Бездумно переложил многочисленные приглашения из одной кучи в другую. Лукаво ухмыльнулся и даже подмигнул цветным фотографиям небритых и страшных распухшими от пьянства рожами, но узнаваемых трудящимися городских бомжей с плакатами: «Мы с тобой, Кучугур!», «Ты наш друг, Куча!» и др.[10]

Глава последняя

Удивительные явления иногда происходят в природе. Вот и в Непопадске-на-Нюхе так случилось. Солнце высунулось из-за свинцовых туч уже наполовину, но там, то есть в городе NN, отчего-то сгустились и воцарились политические сумерки, затем громыхнула папирусная контрреволюция, после чего, как и следовало ожидать, пал полицейский режим. И хотя местные летописцы и метеорологи о природе этих катаклизмов до сих пор к единому мнению так и не пришли, осколки случившегося полетели даже в полицеймейстера. Позволим лишь напомнить немногочисленным нашим читателям, что в ту судьбоносную минуту полицеймейстер города Иван Антонович Дергоусов не был при исполнении и монотонно маялся на своей даче. Пребывая в тщательно обмозгованной и размашисто обустроенной карьерной отставке с перспективой космического взлёта по служебной стремянке, он чего-то выжидал и, как оказалось, не напрасно.

Именно в тот час после буйного угостительного обеда в честь своего однокорытника из руководства СИЗО города полицеймейстер наконец-то позволил себе единожды вынужденно и коротко отвлечься. Оторвался он по малой нужде и теперь уже от создаваемых им в письменной форме собственных мемуаров откачнулся полицеймейстер, от тех нетленных строк, над которыми и пивом безвылазно кипятил свой ум вот уже с битый час. А до этого — нет! До этого он в тот час по такой надобности опрометчиво не отвлекался ни разу. И надо ж было такому случиться? Именно в эти минуты его любимая козочка Ксива в шубке цвета неотбеленного полотна и её беспутный бородатый гуляка-супруг — козёл Протокол — втихомолку пробрались в резную полицеймейстерскую беседку под каштаном, где безрассудно и предательски сжевали весь письменный компромат на прокурора города NN Динара Франковича Тугрикова. Прикасаться к пиву и мемуарам, создаваемым своим благодетелем, ни тот ни другая, правда, не рискнули. В этом только и есть их плюс, в остальном — просто караул что!

И!.. О, что здесь началось!

Иван Антонович, не раздумывая, провозгласил, что теперь его лучезарные перспективы роста рухнули, он повержен, беззащитен и принимает судьбу такой, как она есть. Что чем жить теперь дальше, лучше уж отдать богу душу. После этого нетипичного для него мужественного решения Дергоусов всю свою челядь, включая даже семью Ксивы и охрану, решительно прогнал на скотный двор и в баню, удобно устроился в гамаке под антоновкой, укутался тёплым пледом и плотно закрыл щурящиеся от солнца глаза. Здесь мы уже вынужденно уточняем вам и только для протокола, но не для козла Протокола, конечно, а для документа, что изобретают в канцеляриях, — в тот миг солнце уже практически полностью высунулось из-за свинцовых туч, и потому только Дергоусов так щурился. Что касается прочих горожан, то они в эту минуту в небо не щурились, потому как брали в огородах картошку и укрывали на зиму кукурузными стеблями чеснок.

Весть о приближающейся к полицеймейстеру смерти охватила ужасом многих чиновников, а прежде отличившийся на посту у прокурорского кабинета тучный омоновец даже умотал в отпуск, причём в Турцию и по уходу за ребёнком, хотя как ребёнка, так и жены он до того дня ещё и не нагулял вовсе. Прокурор города, напротив, в эти одушевлённые мгновенья накинул на себя самолучшее убранство, сверху приторочил дар от своего ближнего приятеля, а именно выходной галстук наваринского пылу с миражами и сформировал себе променад по центральному базару города. С непобедимой уверенностью во взгляде и в сопровождении своих постоянных партнёров по преферансу, бизнесу и рыбалке там он прошёл и мясные ряды, и рыбные ряды, а на овощах дал даже кому-то короткое интервью. Врио шерифа в это же озарённое хладнокровным осенним солнцем время заметался по городу с траурными повязками на обеих руках и с улыбкой до ушей. Он беспрестанно названивал то в морг, то в больницу, участливо справлялся у их персонала о текущей статистике санитарных потерь и, не поднимая на своих собеседников скорбных глаз, самодовольно принимал поздравления в связи с наиболее вероятным своим назначением вверх, твёрдо памятуя, что Чичиков пустых слов на ветер никогда не бросает. Бог душу полицеймейстера с дачи пока не принимал. Душа злилась, грубо выражалась в адрес руководителей краевого УВД, администрации города, семьи Протокола и мордовала повариху капризными заданиями по меню в кулинарных традициях народов острова Святого Лаврентия.

Ближе к вечеру с некоторым изумлением и язвительностью в городе наконец-то встрепенулись и люди, потому как в сети секонд-хенда появилось видимо-невидимо полезных товаров из Франции, включая даже одеколон в крупных бутылках и тонкое древнефранцузское вино на разлив. Впрочем, встрепенувшиеся люди вскоре об этом забыли и рассосались по делам и окраинам. А вот Бронькин мучительно задумался: бросился ли это на штурм Олимпа возвратившийся из Франции мэр Кучугуров? или же решил себе умножить несметные прибыли французский папашка его креативного наёмника Чичикова? Но макроэкономист Хитрогрызов тут же его успокоил и привёл его мысли в стройный ряд, сообщив, что товары от лягушатников — это его личный проект в развитие дружбы с продажными таможенниками, где лишь доля Мудрецова прибилась к берегу Чичикова. Так что всё, что сейчас продаётся и покупается, принесёт в основном только ему огромную пользу в процветании, а Чичикову лишь небольшую выгоду принесёт, но и городу отпадёт неплохая занятость населения недели на две точно.