Молодость Мазепы - Михаил Старицкий

XXV

Мазепа отбросил в сторону «рушныцю», вырвал из ножен свой острый кинжал, в два прыжка очутился за кабаном и, размахнувшись, всадил ему со всего размаха под левую лопатку длинное и острое лезвие.

Кинжал ушел по самую рукоятку; целый фонтан крови брызнул на Мазепу; послышался предсмертный хрип, и животное тяжело грохнулось на землю, ломая все при своем падении.

Все это произошло так быстро, что Мазепа и сам не мог бы дать себе отчета, как и каким образом проделал он это. Теперь только, когда кабан уже лежал убитый у его ног, он поднял глаза, чтобы взглянуть на отважную наездницу, которой ему удалось спасти жизнь.

Перед ним стояла высокая, стройная девушка с тонким станом и пышной грудью. И в лице, и в осанке ее было что-то царственное и отважное, видно было, что она умела повелевать.

Широкие черные брови, почти сходящиеся над ее переносицей, и тонкий красивый нос с небольшой горбинкой при давали ее лицу выражение железной воли и энергии; темные серые глаза ее, опушенные длинными, стрельчатыми ресницами, смотрели отважно и смело, а в тонко очерченных красивых губах таилось выражение какой-то гордой замкнутости.

Она была удивительно хороша, но не той мягкой и нежно женской красотой, которая так приятна для сердца мужчин, а мужественной красотой древней амазонки. От всего ее существа веяло мужеством, энергией и воодушевлением. Видно было, что эти серые глаза могли загораться таким огнем, который увлекал за собой сотни и тысячи сердец. Лицо ее было бледно, но теперь от пережитого волнения легкий румяней проступал на ее щеках, и оттого она казалась еще прекраснее.

Ее стройную фигуру облекал темно-красный «саетный» жупан, украшенный золотым шитьем, из-под которого виден был край желтой «едвабной» сподницы. На ногах были высок красные сафьянные сапоги с серебряными подковами и так ми же небольшими шпорами. Голову ее покрывала низенькая красная бархатная шапочка, из-под которой падали на плечи две длинные косы, черные, как вороново крыло.

Мазепа с изумлением смотрел на нее, но и девушка с меньшим изумлением смотрела на него, видимо не понимая каким образом, откуда и как появился перед нею этот неожиданный избавитель?

Так стояли они несколько мгновений один против другого, не отрывая друг от друга изумленного взгляда.

Лай собак и конский топот, раздавшийся уже совсем близко, заставил их очнуться, и в ту же минуту на поляну выскочило несколько огромных полудиких собак, а вслед за ними несколько вооруженных верховых казаков, в то же время на противоположной стороны леса вышел Палий, и так же, как Мазепа, остановился, как вкопанный, перед этой неожиданной картиной, открывшейся его глазам.

При виде кабана собаки бросились было с остервенение на огромную тушу, но девушка остановила их повелительны возгласом, и огромные псы попятились с глухим ворчание назад.

Теперь Мазепа услышал ее голос, он вполне соответствал ее наружности: это был низкий, грудной, бархатный голос.

Между тем казаки спешились и окружили девчину и убитого кабана. Все с изумлением рассматривали огромное животное.

— Он пропорол твоего коня, Марианна? — произнес с тревогой один из них, высокий и статный блондин, подходя к девушке.

— Да, — ответила она громко, — и если бы не этот незнакомый мне «лыцарь», он не оставил бы и меня в живых, так как в этой погоне я потеряла где-то в лесу свой кинжал.

На лице казака отразилось выражение чрезвычайной тревоги, он оглянулся и только теперь заметил с изумлением Мазепу и стоявшего неподалеку Палия.

А девушка продолжала, обращаясь к Мазепе.

— Благодарю тебя, казаче, ты спас мне жизнь, надеюсь, что Господь даст мне когда-нибудь возможность «оддяковать» тебе за это. Как твое имя?

— Иван Мазепа, подчаший Черниговский, — ответил Мазепа.

— Спасибо ж тебе, Иван, — поклонилась ему девчина, — может еще когда-нибудь встретимся в жизни, и я не останусь в долгу у тебя.

— Прими также и мою благодарность, пане-брате, считаю себя твоим должником, — произнес с поклоном и молодой казак.

Мазепа ответил учтиво и поблагодарил казака. Девушке между тем подвели другого коня; одним движением, без посторонней помощи, вскочила она на него и, ловко подобравши поводья, обратилась к Мазепе и произнесла с улыбкой:

— А кабана бери с собою, он по праву твой!

Казаки тоже вскочили на коней.

Не успел Мазепа и ответить на ее слова, как девушка тронула коня и скрылась в зеленой чаще; за нею последовали и все казаки.

С минуту и Мазепа, и Палий стояли безмолвно на опустевшей поляне, прислушиваясь к частому топоту удаляющихся коней.

Наконец Палий повернулся к Мазепе; он был неузнаваем: лицо его разгорелось, черные глаза искрились…

— Вот дивчина, так дивчина! Правдивая казачка, гетманша! — вскрикнул он с восторгом.

— А не знаешь ли ты, кто она и откуда? — спросил Мазепа. — Не знаю… не видел никогда… — ответил Палий, и в это время взгляд его упал на огромного кабана, лежавшего у ног Мазепы, и в сердце его шевельнулась досадная мысль: отчего не ему удалось оказать девчине такую услугу, а Мазепе, подчашему Черниговскому?..

Шум от конских копыт уже совершенно затих, а приятели все еще стояли на месте, пораженные неожиданной встречей.

— И как это я не спросил ее имени? — повторял себе с досадой Мазепа, не отрывая глаз от той узкой тропинки, уходящей в зеленую чащу, в которой скрылась неизвестная казачка…

Чем ближе подъезжали путники к Чигирину, тем больше оживления замечалось в селах; то там, то сям «рыхтовалысь» уже «охочи купы» из молодых поселян; встречались по дороге и отдельные всадники, спешащие к Чигирину. Молва об Андрусовском договоре разрасталась всюду до каких-то чудовищных размеров; толковали уже, что Москва решила уступить Польше не только правый берег, но и Киев и весь левый берег Днепра; что поляки намерены занять снова свои маетки, завести везде унию, обратить всех казаков в своих подданцев, а Запорожье уничтожить дотла. И чем больше росли эти тревожные слухи, тем лихорадочнее вооружались и собирались крестьяне и казаки в Чигирин.

«Скорее бы только к гетману, а потом и на хутор к Галине, — думал про себя Мазепа, присматриваясь к этому возбужденному настроению населения, — а то смотри, через неделю, другую закипит здесь такая буря, что только и спокойно будет за каменными стенами замков, а как прибуду татары, так пожалуй и в замке не удержишься. Хорошо еще что хутор Сыча в стороне от Черного и Кучменского шляха[18] лежит, а то бы не минули его косоглазые».

Мысль Мазепы не возвращалась теперь уже неизменно Галине; она словно разбилась на два течения: одно вело зеленому хуторку в лесной балке, а другое — к лесной поляне, на которой он встретился с неизвестной казачкой.

Перед ее мужественной красотой тихий, элегический образ Галины как-то бледнел и стушевывался. Мазепа невольно вызывал в своем воображении черты лица неизвестной казачки и, сравнивая их с вереницей женских лиц, виденных им в своей жизни, не мог не сознаться, что такого одушевленного, прекрасного лица он не встречал никогда. Необычайная же обстановка всей этой встречи, небывалая отвага казачки, ее спутники — все это окружало ее образ каким-то заманчивым ореолом.

— И кто бы она могла быть? — повторял он себе беспрестанно, вспоминая все мельчайшие подробности их встречи, ее голос, движенье, улыбку, слова. — А этот белокурый казак? Уж не нареченный ли ее? — задавал он себе не раз вопрос и с удивлением замечал, что при этой мысли в груди его шевелилось какое-то неприязненное чувство к незнакомому казаку.

Мазепа рассказал своим спутникам об этой странной встрече, в надежде узнать что-нибудь о таинственной казачке, но никто не знал о ней ничего решительно.

Эта таинственность еще больше интриговала Мазепу.

— Неужели же он никогда в жизни не встретится с нею и так потеряет ее навсегда из виду? — думал он про себя и в сотый, и в тысячный раз повторял с досадой: — Как это я не спросил ее имени?! Как не спросил!?

Не доезжая до Чигирина, Палий объявил своим товарищам, что гетман велел ему заехать еще и на левый берег, чтобы «поворушыть» по корчмам народ да выудить новые вести.

Путники распрощались, пожелали друг другу доброго пути и разъехались в разные стороны.

К вечеру другого дня Мазепа со своими товарищами остановился на ночлег верст за пятнадцать от Чигирина.

От словоохотливого хозяина постоялого двора, где они остановились, путники узнали, что в Чигирине тревога, так как Польша отправила послов в Турцию с предложением мира, и старшина боится, чтобы султан не согласился на него и не запретил татарам помогать казакам, что каждый день поджидают гонцов от хана, а их еще нет до сих пор, что гетман уже велел польскому гарнизону выступить из Белой Церкви, что масса казаков с левого берега спешит под знамена Дорошенко.