Улей - Камило Села

— Стало быть, ты с ним знакома уже порядочно?

— Да, мы встречаемся уже месяца полтора или два.

Мать старается принять строгий вид.

— Как же это ты мне ничего не сказала?

— А зачем было тебе говорить, пока он не объяснился?

— И это верно. Ах, я глупая! Ты очень правильно поступила, дочка, никогда не надо говорить, пока дело не выяснится окончательно. Нам, женщинам, надо уметь хранить тайну.

У Хулиты пробегает по ногам судорога, в груди она ощущает легкий жар.

— Да, мама, хорошенько хранить!

Донья Виси снова улыбается и спрашивает:

— Слушай, а чем он занимается?

— Изучает нотариальное дело.

— Если бы он получил хорошее место!

— Посмотрим, мама, как ему повезет. Я дала обет поставить две свечки, если он получит работу в перворазрядной конторе, и одну — если всего лишь во второразрядной.

— Очень разумно, дочь моя, на Бога надейся, а сам не плошай. Я тоже даю такой обет. Слушай, а как его фамилия?

— Агуадо.

— Неплохо звучит — Вентура Агуадо.

Донья Виси взволнованно хихикает.

— Ой доченька, что мне померещилось! Хулита Моисес де Агуадо — ты понимаешь?

Девушка смотрит в пространство

— Да, мама, да.

Вдруг испугавшись, как бы все это не оказалось сном, который сейчас разлетится вдребезги, как электрическая лампочка, мать начинает торопливо мечтать вслух, подобно пресловутой молочнице:

— А первого твоего ребеночка, если это будет мальчик, мы назовем Роке, как дедушку, — Роке Агуадо Моисес. Какое счастье! Ах, если бы об этом знал твой отец! Какая радость!

Хулита уже перешла рубеж, она уже на другом берегу, она уже говорит о самой себе, как о ком-то постороннем, для нее уже ничто не имеет значения, кроме спокойствия матери.

— А если девочка, я назову ее твоим именем, мама. Виситасьон Агуадо Моисее — тоже звучит очень приятно.

— Спасибо, дочка, большое спасибо, ты меня прямо растрогала. Но давай будем просить Бога, чтобы был мальчик, в семье всегда так нужен мужчина.

У девушки снова задрожали ноги.

— Да, мама, очень нужен.

Сложа руки на животе, мать продолжает:

— Ты смотри, может быть, Бог ниспошлет ему призвание!

— Может быть!

Донья Виси возводит очи горе. На беленом потолке комнаты пятна сырости.

— Мечта всей моей жизни — сын-священнослужитель!

В эти минуты донья Виси счастливейшая женщина в Мадриде. Она обнимает дочь за талию — почти так же, как это делает Вентура в номерах доньи Селии, — и тихонько раскачивает ее, как малого ребенка.

— Ну, если не сын, так внучек, душечка ты моя, так внучек!

Обе женщины смеются, обнимаясь и милуясь.

— Ах, как мне теперь хочется жить!

Хулита спешит представить все в наилучшем свете:

— Да, мама, в жизни есть столько радостей!

Хулита понижает голос, теперь он звучит бархатисто-переливчато:

— Я думаю, что знакомство с Вентурой (в ушах у девушки раздается легкий звон) было для меня большой удачей.

Мать находит уместным проявить благоразумие:

— Посмотрим, дочка, посмотрим. Дай-то Бог! Будем надеяться! Да почему бы и нет! Вырастет у меня внучек-священник, его добродетель будет всем нам примером. Знаменитый церковный проповедник! Гляди, сейчас мы с тобой пошучиваем, а в один прекрасный день появятся афиши — там-то состоятся духовные бдения под руководством преподобного отца Роке Агуадо Моисеса! Я буду уже старушкой, доченька моя, но сердце у меня преисполнится гордости.

— И у меня, мамочка.

Мартин вскоре успокаивается, он очень горд собою.

— Хороший урок! Ха-ха!

Мартин ускоряет шаг, он почти бежит, временами даже подпрыгивает.

— Посмотрим, что теперь скажет этот боров! Боров — это донья Роса.

Дойдя до площади Сан-Бернардо, Мартин вспоминает о подарке для Нати.

— Наверно, Ромуло еще у себя в лавке. Ромуло — букинист, в лавчонке которого иногда бывают интересные гравюры.

Мартин направляется к берлоге Ромуло — для этого ему надо после университета свернуть направо.

На дверях висит записочка: «Закрыто. Поручения оставляйте у консьержки». Но свет внутри горит. Ромуло, видно, приводит в порядок картотеку или подбирает книги по заказу.

Мартин стучит костяшками пальцев по двери, ведущей во внутренний дворик.

— Эй, Ромуло!

— Эге, это ты, Мартин? Вот обрадовал! Мартин достает сигареты, оба курят, сидя у жаровни, которую Ромуло вытащил из-под стола.

— Яписал письмо сестре, той, что в Хаэне. Я теперь здесь и живу, выхожу только пообедать, а иногда, бывает, нет охоты, так целый день никуда не вылезаю — принесут мне чашку кофе из кафе напротив, и ладно.

Мартин перебирает книги, лежащие на плетеном кресле с изломанной спинкой, сидеть на нем уже нельзя, можно только книги складывать.

— Ничего нового?

— Да, маловато. Вот Романонес, «История одной жизни», довольно интересная, ее теперь трудно найти.

— Да.

Мартин складывает книги на пол.

— Послушай, мне нужна приличная гравюра.

— Сколько ты можешь потратить?

— Четыре-пять дуро.

— За пять дуро могу тебе предложить очень изящную вещицу, небольшую правда, зато оригинал. К тому же она в рамке, все как следует, так я ее и купил. Если для подарка, лучше не придумаешь.

— Да, я хочу сделать подарок одной девушке.

— Девушке? Ну, коль она не из урсулинок и не ханжа, подойдет. Давай только докурим спокойно, никто нас не подгоняет.

— А что за гравюра?

— Сейчас увидишь. Венера, а внизу еще несколько фигурок. Подпись в стихах не то на итальянском, не то на провансальском, сам не знаю.

Ромуло кладет сигарету на стол и включает свет в коридорчике. Вскоре он возвращается с гравюрой, обтирая с рамки пыль рукавом халата.

— Вот, смотри.

Гравюра хороша, она цветная.

— Краски старинные.

— Да, похожи.

— Уверяю тебя, можешь не сомневаться.

На гравюре изображена златокудрая Венера, совершенно нагая, в венке из цветов. Раззолоченная овальная виньетка обрамляет ее фигуру в полный рост. Длинные, до колен, волосы откинуты назад. На животе роза ветров, где очень символично. В правой руке она держит цветок, в левой — книгу. Тело Венеры красиво выделяется на фоне синего неба, усеянного звездами. В том же овале, но пониже, два небольших круга — в том, что под книгой, изображен Телец, в том, что под цветком, — Весы. В самом низу гравюры луг, окаймленный деревьями. На лугу два музыканта — один играет на лютне, другой на арфе, и три парочки — две сидят, третья, прохаживаясь, беседует. В верхних углах два толстощеких ангела — это символы ветров. Подпись состоит из четырех стихов на непонятном языке.

— Что тут написано?

— Перевод на обороте, мне его сделал Родригес Энтрена, преподаватель в институте Кардинала Сиснероса.

На обороте карандашом написано: «Венера, пылающая жаром, воспламеняет благородные сердца, в которых звучит песня. В плясках и на веселых празднествах любви она наполняет их сладостным безумием».

— Нравится?

— Да, мне такие штуки очень нравятся. Главная прелесть таких стихов — их туманность, правда?

— Да, я тоже так думаю.

Мартин снова достает пачку сигарет.

— Разбогател ты на сигареты!

— Это сегодня так. Бывают дни, когда ни крошки табаку нет, хожу подбираю окурки моего зятя. Да ты сам знаешь.

Ромуло не отвечает. Он благоразумно помалкивает, зная, что зять — это тема, которая выводит Мартина из равновесия.

— За сколько отдашь?

— Ну, пожалуй, за двадцать. Я сказал тебе двадцать пять, но, если дашь двадцать, можешь ее взять. Мне она обошлась в пятнадцать и лежит на полке уже почти год. Двадцать тебя устраивает?

— Ладно, дашь мне один дуро сдачи.

Мартин сует руку в карман. На минуту он застывает, нахмурив брови, словно задумавшись. Потом вытаскивает платок и кладет его себе на колени.

— Готов поклясться, что они были там.

Мартин встает.

— Не могу понять…

Он роется в карманах брюк, выворачивает их наружу.

— Вот так история! Только этого мне не хватало!

— Что случилось?

— Ничего, лучше не буду об этом думать.

Мартин ощупывает карманы пиджака, вытаскивает старый потрепанный бумажник, набитый визитными карточками друзей, газетными вырезками.

— Здорово я влип!

— Ты что-то потерял?

— Да эти пять дуро…

У Хулиты какое-то странное состояние. Иногда ей вроде бы грустно, а иногда она с трудом сдерживается, чтобы не улыбаться.

«Голова человека, — размышляет она, — очень несовершенное устройство. Если бы можно было читать то, что происходит в голове другого, — ну, вот как в книге! Нет-нет, пусть уж лучше остается так, чтобы нельзя было прочесть, чтобы каждый знал о другом только то, что тот сам говорит, пусть даже это будет вранье, черт побери».

Хулита, когда она одна, очень любит ругнуться разик-другой.

Они идут по улице, держась за руки, похоже, что это дядя вывел погулять племянницу.

Девочка, проходя в подъезд, отвернулась. Задумалась о чем-то и споткнулась на первой ступеньке.