Шкура льва - Рафаэль Сабатини

Ротерби покачал головой.

— Вы не правы, мадам, — сказал он. — Они могут взыскать долги с его наследников и конфисковать поместье. Именно так и поступили с канцлером Крэггзом, хотя он и застрелился.

Графиня подняла свое худощавое лицо и посмотрела сыну в глаза.

— Ты и впрямь рассчитываешь на то, что лорд Картерет станет с тобой разговаривать?

— Да, если я сумею дать ему неопровержимые доказательства того, что заговор действительно существует и что сторонники Стюарта готовят восстание. Доказательства, которых хватит, чтобы лорд Картерет и правительство решили заплатить ту ничтожную цену, о которой я прошу — прекратить преследовать моего отца за сотрудничество с Южноморской компанией.

— Но это может еще ухудшить его положение, Чарлз, если он выживет.

— Эй, матушка, ну что вы все твердите одно и то же? Я вовсе не такой дурак, как вам кажется! — воскликнул Ротерби. — Второе условие, которое я намерен поставить — неприкосновенность отца. Как только раскроется заговор, жертв будет с избытком. Они могут начать хотя бы с этого шута Кэрилла, который и затеял свару.

Леди Остермор сидела, задумчиво глядя в залитый солнцем сад, где легкий ветер раскачивал ветви деревьев.

— Где-то в его столе, — сказала она, — спрятан тайник. Если у него есть документы, которые им нужны, то они, конечно, лежат там. Может быть, ты их поищешь?

Виконт мрачно усмехнулся.

— Я уже видел их, — ответил он.

— Как? — возбужденно воскликнула графиня. — Ты взял бумаги?

— Нет. Но я отправил за ними человека, более опытного в таких делах; к тому же, у него по счастливой случайности оказался ордер. Это агент министра.

Ее светлость выпрямилась.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Не нужно волноваться, — успокоил ее Ротерби. — Этот человек, некто Грин, находится у меня на жалованье — так же, как и у министра. Ему куда выгоднее действовать в моих интересах. Грин — жадный, корыстный пес, готовый загонять и травить дичь, лишь бы за это хорошо платили. К тому же, он готов пожертвовать своим ухом, только бы упечь Кэрилла на виселицу. Я пообещал ему это, а также тысячу фунтов, если нам удастся избежать конфискации поместья.

Миледи смотрела на Ротерби глазами, в которых читались удивление и ужас.

— Ему можно доверять? — задыхаясь, спросила она.

Виконт негромко рассмеялся.

— Можно, ведь ему обещана тысяча фунтов. Как только мистер Грин услышал об обвинении, предъявленном моему отцу, он устроил так, чтобы именно ему поручили арестовать графа. Получив ордер, он первым делом пришел ко мне и все рассказал. За тысячу фунтов я купил его со всеми потрохами. Я велел мистеру Грину отыскать не только доказательства того, что мой отец получал неправедные доходы, но также и бумага, свидетельствующие о его связи с якобитским заговором, в который его втянул наш приятель Кэрилл. Именно этим Грин сейчас и занимается. Закончив обыск, он сообщит мне о результатах.

Графиня медленно, задумчиво кивнула.

— Ты все предусмотрел, Чарлз, — похвалила она сына. — Если твой отец выживет, будет совсем нетрудно…

Внезапно она замолчала и обернулась; Ротерби тоже поднял глаза и поспешно отошел от окна.

Дверь спальни распахнулась, и оттуда вышел сэр Джеймс, бледный и взволнованный.

— Мадам… Ваша светлость… Господи боже мой! — Его губы тряслись, руки выделывали какие-то невероятные жесты.

Графиня поднялась на ноги, приняв надменную, суровую позу. Виконт нахмурился. Взглянув на него, сэр Джеймс испуганно попятился, всем своим видом выражая величайшую скорбь.

— Мадам… Его светлость… — Исполненный печали жест доктора красноречиво свидетельствовал о том, что он не осмеливался передать словами.

Леди Остермор шагнула вперед и взяла сэра Джеймса за руку.

— Он умирает? — спросила она.

— Крепитесь, мадам, — ответил доктор.

Неуместное в такой момент замечание рассердило ее светлость. Она была раздражена и не скрывала этого.

— Я спросила, он умирает? — повторила графиня с холодной яростью в голосе, отметая все попытки увильнуть от прямого ответа.

— Ваша светлость… он умер, — запинаясь, проговорил доктор, опустив глаза.

— Умер? — оцепенело произнес Ротерби, стоя за спиной матери.

Губы ее светлости шевельнулись, но она не смогла произнести ни слова. Она покачнулась и прижала руку к лицу. Ротерби тут же подхватил мать и усадил ее в кресло. Графиня сразу как-то обмякла. Силы покинули ее.

Сэр Джеймс протер лоб миледи мокрым платком, дал ей понюхать аммиак, приговаривая бессмысленные, банальные слова утешения. Пораженный внезапным известием, Ротерби двигался словно автомат, помогая доктору и поддерживая мать.

Постепенно к леди Остермор вернулось присутствие духа. Было странно видеть, как сильно расстроила ее потеря человека, которого, казалось, она так мало ценила и о возможной кончине которого совсем недавно говорила столь равнодушно.

Почти тридцать лет они с лордом Остермором состояли в освященном церковью законном браке, хотя любви между ними никогда не было. Он женился на графине, соблазнившись ее богатством, которое быстро промотал, и материальное положение семьи было весьма стесненным. Между супругами постоянно вспыхивали ссоры, и рождение сына, которое должно было сблизить родителей, лишь ухудшило их отношения. Ребенок рос грубым, бесчувственным, истинным сыном своих родителей. Тридцать лет ее светлость прожила, словно рабыня, душа ее огрубела и очерствела, а от красоты, которой некогда блистала эта женщина, не осталось и следа. У графини не было причин любить мужчину, который никогда ее не любил, однако за долгие годы она привыкла к нему. Тридцать лет они прожили вместе, хотя их брак и не был счастливым. Еще вчера граф был жив и полон сил — упрямый, сварливый, но живой. И вот от него осталась лишь бренная оболочка, которой отныне суждено было гнить в земле.

Миледи взяла сына за руку.

— Чарлз! — сказала она, удивив его нежностью, прозвучавшей в ее голосе.

Но уже в следующее мгновение ее светлость стала сама собой.

— Как он умер? — спросила она доктора; быстрота, с которой к ней вернулись обычные жесткие манеры, испугала его больше, чем все то, что ему доводилось видеть в подобных случаях.

— Это произошло так неожиданно, мадам, — ответил сэр Джеймс. — У меня были все основания надеяться на лучшее. Я как раз пытался уверить милорда в том, что мы вылечим его, когда он внезапно скончался. Он лишь вздохнул и умер. Я с трудом поверил своим глазам, ваша светлость.

Доктор пустился в рассказ о своих чувствах и переживаниях, так как был одним из тех людей, которые полагают, будто бы их впечатление от происходящего и есть самое точное и верное, но повелительный жест леди Остермор заставил его умолкнуть.

Всплеснув руками, сэр Джеймс отпрянул назад, сохраняя на лице выражение вежливого участия.

— Что еще я могу сделать для вашей светлости? — заботливо спросил он.

— Что еще? — воскликнула она, окончательно придя в себя. — Вы его убили. Что еще вы можете сделать?

— Ах! Мадам… Нет, мадам! Я глубоко опечален тем, что мой… мой…

— Его светлость проводит вас до дверей, — сказала графиня, указывая на сына.

Именитый эскулап молча повиновался. Он гордился своей способностью понимать с полуслова, а намек ее светлости был более чем красноречив.

Сэр Джеймс взял свой цилиндр и трость с золотым набалдашником — неотъемлемые атрибуты профессии — и быстро вышел, не сказав ни слова.

Ротерби закрыл за ним дверь и, повесив голову, медленно вернулся к окну, подле которого сидела его мать. Они мрачно посмотрели друг на друга.

— Это упрощает твою задачу, — сказала наконец графиня.

— И намного. Теперь не имеет значения, насколько далеко можно зайти в разоблачении его измены. Я рад, что вы сумели преодолеть свою слабость, мадам.

Ее светлость вздрогнула, уязвленная скорее тоном, которым он это сказал, чем хладнокровием Ротерби.

— Ты такой бессердечный, Чарльз.

Он спокойно посмотрел на мать и слегка пожал плечами.

— Какой смысл притворяться? Разве он дал мне повод печалиться о нем? Матушка, если у меня будет сын, то я уж постараюсь сделать все, чтобы он любил меня.

— Тебе трудно будет это сделать, с твоим-то характером, Чарлз — ответила она и поднялась на ноги. — Ты пойдешь к нему?

— Нет, — сказал он с гримасой отвращения. — Не сейчас.

Раздался быстрый, настойчивый стук в дверь. Обрадованный тем, что их прервали, Ротерби подошел к двери и открыл ее.

В комнату вошел мистер Грин. Его глаза опухли, на лице читалась ярость и что-то еще, чего Ротерби не смог понять.

— Сэр! — громко и злобно воскликнул вошедший.

Ротерби схватил его за руку и заставил умолкнуть.

— Помолчите, сэр, — серьезным тоном сказал он. — Не здесь, — и вытолкал сыщика из комнаты. Ее светлость вышла следом.