Брачный сезон - Pelham Wodehouse

Полная, но не совсем, если быть точным, потому что барабанных перепонок тут же достиг какой-то странный стук. Поначалу даже непонятно было, что это такое. Словно бы кто-то вдалеке отбивает чечетку, хотя, конечно, так поздно и под открытым небом – маловероятно.

Но потом я понял: кто-то – двое – бежит – вернее, бегут – со всех ног по дороге в нашу сторону. Я вопросительно оглянулся на Дживса, а он схватил меня за рукав и увлек в затемненное место.

– Я боюсь самого худшего, – шепотом признался он. И оно не заставило себя ждать.

В небесную вышину теперь, вдобавок к звездам, вторящим юнооким херувимам, всплыл изрядных размеров месяц, и, как всегда бывает в таких случаях, видимость значительно улучшилась. Можно было без прищура наблюдать за всеми событиями и передвижениями.

Передвигались Гасси и полицейский Доббс в порядке перечисления. Я не присутствовал при старте, поэтому, как шли дела на первых этапах, могу только догадываться.

Само собой, всякий, кто влез бы в полицейский участок с целью выкрасть собаку, но застал на месте полицейского Доббса, бросился бы бежать, не теряя времени, и вполне возможно, что уже на старте Гасси получил определенное преимущество. Так или иначе, но теперь, у нас на глазах, он шел с неплохим отрывом и продолжал его наращивать.

Поразительно, как бывает, – близко знаком с человеком с детских лет, и, однако же, оказывается, что некоторые стороны его натуры остались тебе неизвестны. Я общался с Гасси многие годы, знаю его как любителя тритонов, как жениха и как большого болвана, но я совершенно не подозревал в нем талантов спринтера по открытой местности и был просто изумлен, какие результаты он показывал в этом очень специфическом виде спорта. Он шел мощным аллюром, точно заяц по прерии, закинув голову и распустив по встречному ветру зеленую бороду. Работа его голеностопных суставов была на высоте.

Доббс же, напротив, бежал тяжеловато и, на мой наметанный взгляд, имел мало шансов на победу. И еще это свистящее дыхание, похожее на запал. Я убежден, если бы у Гасси хватило ума не сойти с дистанции, а продолжать и дальше в прямом направлении, он бы пришел к финишу победителем. Полицейские не рождены для бега взапуски. Лучше всего они проявляют себя на перекрестках, где стоят, не сходя с места, и приговаривают: «Проезжайте, не задерживайтесь».

Но, как я уже отмечал ранее, Огастус Финк-Ноттл не только отличный бегун, но и порядочный болван, и когда победа была уже практически у него в руках, эта черта, болванство, вышла на поверхность. На улочке с краю росло дерево. Гасси, вдруг сделав финт в сторону, подбежал к нему, подтянулся и вскарабкался по веткам в гущу листвы. Чего он думал этим добиться, знала только его безмозглая голова. Эрнест Доббс хоть и не из первых умников Хэмпшира, однако же у него хватило смекалки взять и стать тут же под деревом. Вся его крепко сбитая фигура выражала решимость стоять до победного конца – хоть все лето, если потребуется. Такая же непоколебимость наверняка была написана у него на лице, хотя он был виден мне со спины. И невозможно представить себе что-либо тверже, чем голос, каким полицейский порекомендовал зарвавшемуся беглецу поскорее слезать вниз и не тратить попусту время, поскольку он застигнут на месте преступления. Так заявил Эрнест Доббс, и трудно было с ним не согласиться. Чтобы не оказаться свидетелем неприятной сцены, которая неизбежно должна быть воспоследовать, я закрыл глаза.

Своеобразный звук, вроде удара твердым предметом по твердому предмету, побудил меня их снова открыть. Открыв же их, я едва смог им поверить. Эрнест Доббс, который минуту назад стоял, прочно расставив ноги и засунув большие пальцы за ремень, в виде статуи Правосудия, распекающего Правонарушителя, принял теперь, что называется, горизонтальное положение. Или, чтобы было ясно даже самым непонятливым, попросту говоря, лежал на земле, обратив лицо к звездам, в то время как Дживс, подобно воину, вкладывающему меч в ножны, засовывал в карман одну вещь, – как подсказывало мне чутье, маленькую, но сподручную и снаружи вроде бы резиновую.

Я робко приблизился взглянуть на тело, увидел, и дух у меня занялся. Полицейский Эрнест Доббс имел вид более чем спокойный.

– Боже мой, Дживс! – простонал я.

– Я позволил себе его оглоушить, сэр, – почтительно объяснил он. – Я пришел к выводу, что в данных обстоятельствах это – простейший способ избежать неприятностей. Можете слезать, сэр, – сказал он Гасси. – Теперь, если мне дозволительно будет заметить, главное – поспешность. Долго он ведь не пролежит.

Это высказывание толкнуло мои мысли по новому направлению. Выходит, что Доббс еще может очнуться?

– О да, сэр, безусловно, и очень скоро.

– А я уж думал, он отправился на небеса.

– Отнюдь, сэр. Удар свинчаткой причиняет лишь минутное недомогание. Разрешите мне, – он помог Гасси сойти на землю. – Вполне возможно, что, придя в себя, Доббс испытает довольно сильную головную боль, но…

– «В каждой жизни иногда идут дожди»?

– Вот именно, сэр. Я полагаю, что мистеру Финк-Ноттлу следует поскорее отлепить бороду, она слишком бросается в глаза.

– Но он не может. Она приклеилась намертво.

– Если мистер Финк-Ноттл разрешит мне пройти с ним в его комнату, сэр, я без затруднения помогу ему в этом.

– Да? Тогда беги скорее, Гасси.

– Чего? – переспросил Гасси, и это было как раз в его духе – спрашивать «Чего?» в такой острый момент. Вид у него был довольно растерянный, словно он тоже схлопотал дубинкой по темечку.

– Двигай давай.

– Чего?

Я беспомощно махнул рукой.

– Берите его, Дживс, – сказал я.

– Очень хорошо, сэр.

– Я бы пошел с вами, но у меня есть дела в другом месте. Я должен выпить еще шесть порций коньяка, и притом немедленно. Вы уверены насчет этого живого трупа?

– Сэр?

– То есть «живой» – это про него верно сказано?

– О да, сэр. Обратите внимание, он уже приходит в себя.

Я обратил. Было видно, что Эрнест Доббс готовится снова приступить к обязанностям. Он уже зашевелился, задвигался, начал оживать. И ввиду этого я почел за лучшее удалиться. У меня не было ни малейшего желания оказаться у ложа больного с такой развитой мускулатурой и таким нестабильным темпераментом в ту минуту, когда он очнется и начнет искать виноватого. Я на повышенной скорости возвратился в питейное заведение «Гусь и одуванчик» и значительно поддержал коммерцию одинокой руки, которая высовывалась из отверстия в стене. После чего, частично восстановив силы, отправился в «Деверил-Холл» и окопался у себя в комнате.

Пищи для размышлений, как вы легко поймете, у меня было более чем достаточно. Обнаружилась неизвестная, зверская сторона Дживсовой натуры, и это открытие меня потрясло. Поневоле задумаешься, насколько далеко это может зайти. У нас с Дживсом в прошлом случались разногласия, мы, бывало, неодинаково смотрели на такие вещи, как лиловые носки с белым смокингом, а при наших характерах подобные разногласия неизбежно будут возникать между нами и в будущем. И не очень-то спокойно на душе, когда подумаешь что в пылу полемики по поводу, скажем, ненакрахмаленной вечерней манишки он вдруг забудет приличия и пожелает положить конец спору, попросту оглоушив меня по лбу чем-нибудь тяжелым. Только и оставалось, что надеяться на старую добрую феодальную верность, быть может, способную унять подобный порыв.

Я все еще сидел и старался осознать тот печальный факт, что за все эти годы вскормил на груди субъекта, которого с готовностью примет боевиком в свой состав нуждающаяся в пополнении банда, когда прибыл Гасси собственной персоной без зеленой растительности на подбородке. Он успел сменить клетчатый пиджак на смокинг, и я только тут спохватился, что тоже должен переодеться к ужину. Я совсем запамятовал Тараторкины слова о большом приеме с кофе и бутербродами, запланированном на после концерта, который, судя по часам, уже подходил к заключительной стадии, когда поют «Боже, храни короля».

У Гасси было явно что-то на уме. Он нервничал. Пока я второпях напяливал черные носки, белую сорочку и лаковые штиблеты, он расхаживал по комнате и теребил безделушки на камине, а когда я натянул скроенные по фигуре вечерние брюки, вдруг слышу, опять раздался сдавленный стон, не знаю, такой ли сдавленный, как издавали раньше Китекэт и я, но все-таки достаточно сдавленный, это уж точно. Гасси некоторое время простоял молча, лицом к висящей на стене картине, но теперь повернулся и проговорил;

– Берти, тебе известно, что значит: с глаз упала пелена?

– Конечно. С моих глаз она спадала много раз.

– А с моих глаз она упала сегодня. Я могу точно назвать мгновение, когда именно. Это произошло, когда я сидел на дереве и посмотрел вниз на Доббса, а он сказал, что я застигнут на месте преступления. Тут-то пелена с моих глаз и упала.