За точкой невозврата. Вечер Победы - Александр Борисович Михайловский

В последние дни в Анкаре стало известно, что после небольшой перегруппировки часть советских войск продолжила наступление вдоль берега Черного моря, от Зонгулдака – на восток, и от Самсуна – на запад. Пройдет еще неделя или десять дней – и контроль турецких властей за черноморским побережьем будет утерян полностью и окончательно. И это еще одна до предела неприятная новость в ряду многих. Еще несколько таких черных известий – и от государства потомков осман вообще ничего не останется. Единственная благоприятная новость – это отсутствие новостей об авиационных ударах по турецким городам. Войска, железнодорожные станции и различного рода оборонительные рубежи русские бомбят, а вот по жилым кварталам, мечетям, административным зданиям, в том числе по президентскому дворцу, воздушных ударов не наносят. Исмету Иненю хочется надеяться, что это знак того, что безжалостный советский вождь все же не собирается убивать турецкую нацию насмерть, но он гонит от себя эти мысли, ибо считает их неоправданно оптимистичными. Русские уже с многократным запасом доказали серьезность своих намерений даже самому горячему юнцу, а война на уничтожение турецкого государства все продолжается.

И вот в такой томительный момент в президентский дворец прибыл министр иностранных дел Нуман Меменчиоглы, о котором господин Иненю как-то даже подзабыл. Ну не с кем теперь сноситься по международной линии: одни соседние государства исчезли с карты мира, другие удались на огромные расстояния и заявили о своем невмешательстве, четвертые стали так же бессильны, как сама Турция, а с самой сильной соседней державой государство потомков Османа сейчас воюет насмерть.

– Господин президент, из нашего посольства в Москве поступила радиограмма, – возвестил благую весть министр иностранных дел.

– Какая радиограмма? – удивился тот.

Впрочем, это удивление было по большей части наигранным: исполняющий обязанности султана прекрасно знал, что турецкое посольство в советской столице и, соответственно, советское постпредство в Анкаре после начала войны так и остались на своих местах. В основном это случилось из-за отсутствия в шаговой доступности нейтральных стран, на территории которых можно было бы обменяться дипломатическим персоналом. При султанах послов воюющих с Турцией стран сажали в тюрьму, но после реформ Ататюрка подобное уже было немыслимо, ибо тяжесть последствий превысила бы удовольствие от чувства мелочной мстительности. Не бомбят турецкие города в том числе и потому, что советское дипломатическое представительство в Анкаре охраняются усиленными нарядами полиции, и несколько попыток погромов предпринятых разными башибузуками пресекались вполне по-взрослому – с применением огнестрельного автоматического оружия.

– Большевистский вождь Сталин, как царь царей нашей половины мира, предложил нам еще раз хорошенько подумать над своим поведением и согласиться на почетную капитуляцию, – пояснил Нуман Меменчиоглы. – Он уже взял у нас все, что ему было интересно, раздал подарки своим союзникам и подхалимам, а потому не видит для себя особой необходимости продолжать эту войну. А если мы не согласимся, тогда война будет продолжаться до той поры, пока сапог русского солдата не встанет на каждую пядь турецкой земли, и нынешние условия покажутся нам тогда примером мягкости и человеколюбия. Господин Сталин не зря считает себя новым воплощением Ивана Ужасного, и готов делом подкрепить такое страшное реноме. Он пишет, что знает метод, как без лишнего душегубства полностью извести турецкую нацию с лица земли, отомстив ей за столетия кровопролитных преступлений. Люди, которые наследуют нам по крови, в таком случае на планете жить останутся, но турками они уже не будут.

– Вы говорите воистину страшные вещи, – поежился Исмет Иненю. – Но я понимаю, что, имея за спиной несокрушимую мощь своих «марсианских» союзников, господин Сталин может осуществлять и не такие злодеяния. При этом не стоит забывать, что он строит свой новый прекрасный мир из золота и хрусталя, в котором не будет ни богатых, ни бедных, ни религий, ни наций, поэтому подобный эксперимент с турецким народом как раз будет в русле его большевистской программы.

– Есть сведения, что такое радикальное решение турецкого вопроса господин Сталин считает преждевременным, – сказал Нуман Меменчиоглы. – Сейчас этот человек уже никуда не спешит и старается все делать по порядку, потому что прежде несколько раз терпел значительный ущерб от своей неоправданной торопливости и самонадеянности. Теперь, когда у него имеется поддержка «марсиан», он, в соответствии со старой русской поговоркой, будет семь раз отмерять и только один раз не спеша резать, имея в виду, что отрезанного обратно не пришьешь. Мы сами добились того, что предполагаемая курдская автономия в составе Турецкой Советской Республики превратилась в самостоятельную союзную республику, а Фракия, Зона Проливов, область Измира и побережье Черного моря уходят от нас навсегда…

– Вы, дорогой Нуман-паша, считаете, что если мы ответим отказом и на этот ультиматум, то сами подпишем смертный приговор своему народу? – спросил президент Иненю.

– Не совсем смертный, дорогой Исмет-паша, но в основном так и есть, – ответил министр иностранных дел. – На тех переговорах в Москве господин Сталин в лицо сказал мне, что если мы откажемся добровольно принять предложенные им изменения, то он, так уж и быть, засучит рукава и примется переделывать нас силой. Мол, он хоть и не Иван Ужасный, но тоже кое-что может. Прежде этот человек никогда не был замечен хоть в каких-либо голословных заявлениях, и все, что он произносил вслух, обязательно имело последствия, вплоть до фатальных. И еще имейте в виду, что с того момента, как в середине России раскрылись первые Врата, господин Сталин действует с ведома и по соизволению Всевышнего, ибо такое экстраординарное событие никак не могло обойтись без непосредственного вмешательства Творца.

После этих слов Нумана Меменчиоглы в президентском кабинете наступила тишина. Было слышно только громкое тиканье больших напольных часов. С каждым взмахом их маятника в вечность падали секунды, неумолимо приближая момент Страшного Суда, на котором с каждого правоверного спросится и за все доброе и за все злое. Мусульмане, если они в этот момент не заняты мирской суетой, такие вещи чувствуют острее верующих любых других конфессий. Но, к сожалению, для того, чтобы ими овладел такой душевный настрой, необходимо, чтобы над их головами навис яростно клокочущий Гнев Божий.

– Ну хорошо, дорогой Нуман-паша, – сказал, наконец, президент Иненю, – если каждое последующее предложение большевистское падишаха будет только хуже предыдущего, то нам не стоит дожидаться следующего ультиматума, который нам, скорее всего, передадут прямо в канун штурма этого дворца. Будьте добры, передайте господину Сталину по тем же каналам, что мы согласны на переговоры об этой самой почетной капитуляции без всяких предварительных условий, и попросите предоставить вам безопасный коридор для немедленного вылета в Москву.