Вячеслав Тихонов. Князь из Павловского Посада - Наталья Тендора

Работа велась в 150 километрах от Волгограда, в тех местах, где тридцать с лишним лет назад происходили описанные в романе события. Их подсказал Бондарчуку сам Шолохов, знавший хутор Мелологовский, вид которого и прилегающего ландшафта полностью совпадают с описаниями степного хутора в романе. Природа тут скудная, земля каменистая, просторы широкие, местность пересекается степными балками, буераками, трава невысокая, цепкая, колючая. Именно эта земля, за которой не скроешься, не спрячешься, голая и выпуклая как школьный глобус, и стала тем местом, где человек оказался на виду – со всеми своими доблестями, недостатками, показным ухарством и скрываемой нежностью, думами и невысказанными печалями. Не было необходимости заново создавать приметы места действия, нужно было просто углубить, обновить сохранившиеся со времен войны полузаросшие окопы и воронки, убрать кусты, пожечь, хотя бы кусками, чересчур мирно зеленеющую траву.

Придонская степь стала в картине не только местом действия фильма. В картине благодаря замечательному искусству оператора Вадима Юсова и режиссера-постановщика она приобрела значение метафоры мира, в котором все живое – и человек, и травинка – борются за жизнь, тянутся к солнцу. Участники съемок работали в степи, жили на пароходе: зафрахтованный «Мосфильмом», он был превращен в гостиницу, расстояние от ночлега до съемочной площадки измерялось не километрами, как обычно, а несколькими десятками шагов. Точность выбора места съемок и строгость его оформления помогали актерам словно бы увидеть тогдашние бои, почувствовать себя солдатами, преодолев некоторое, вполне понятное, впрочем, несоответствие физического облика актеров 1975 года и тех, кто тут воевал в 1942 году.

Исполнителям ролей в фильме надо было сполна передать зрителю состояние тех, кто успел полной мерой хлебнуть горюшка на трагических дорогах отступлений, распрощавшись с наивной надеждой на быструю победу малой кровью. Познав грозную и опасную силу жестокого агрессора, они прошли суровую школу ненависти, научились быть непреклонными даже в отчаянно трудных, казалось бы, безнадежными ситуациях. Напору противника противопоставили свою мужественную стойкость.

Лопахин и его товарищи по солдатскому братству – очень «земные», узнаваемые люди. Каждый из них – личность. В каждом по-своему, очень индивидуально проявляется «скрытое тепло патриотизма», возвышенность гражданского, нравственного чувства, душевная сила, неброское обаяние русского солдата, хорошо знающего, что такое терпение, но и взъяриться умеющего. Способного пойти на подвиг, но не бахвалящегося этой способностью и героем себя не считающего.

На высотах донской степи, под раскаленным июльским солнцем отстаивалась сама идея жизни, простоты и мудрости ее уклада. Поэтому не случайно в качестве героев романа писатель показал людей, всю свою жизнь связанных с землей. Они умеют тоньше чувствовать природу, острее воспринимают ее краски, запахи, изменчивость и постоянство. Их связи окружающим миром более многочисленны, более глубоки, они опосредованы тысячами нитей, без которых их жизнь стала бы бессмысленной и потерявшей всякую ценность.

Бывший агроном Стрельцов – худощавый, немногословный, несущий в своей душе незаживающую рану развода с женой. Широкоплечий, чуть медлительный, неторопливо и обстоятельно делающий любое дело колхозный механизатор и комбайнер Звягинцев. Порывистый, острый на слово и быстрый на решительные действия, шахтер и жизнелюб Лопахин. С землей связаны и старшина Поприщенко, пожилой украинец, «ломавший» уже четвертую войну, – в мирное время он был плотником и строителем, – и второй номер бронебойного расчета рядовой Копытовский, простой деревенский парень. Шолохов намеренно, вероятно, показал в романе людей, не принадлежащих к интеллигентным профессиям, кроме разве что Стрельцова, но несущих в себе присущую людям, связанным с земными трудами, высокую интеллигентность в отношении к земле, к природе, к братьям по духу.

Среди солдат особо выделяется Лопахин. Не то чтобы какими-то особыми сюжетными функциями или «метражом» роли – скорее, характером, свойствами души. По-шолоховски любящий окопный треп балагур Лопахин слова не скажет о своем внутреннем состоянии перед боем и во время боя, но в том, как по-хозяйски обстоятельно устраивается он в окопе, налаживает противотанковое ружье для зенитной стрельбы, как терпеливо и напряженно ждет немецкие самолеты, чтобы ударить, когда надо, и ни секундой позже, как сбивает самолет и радуется, по-детски радуется удаче, мы ощущаем его человеческое существо, соединившее в себе особенности характера русского солдата.

Перечитывая роман после просмотра фильма, невольно поражаешься тому, с какой точностью попадания режиссер подобрал исполнителей главных ролей в картине. Читая на страницах книги диалоги героев, слышишь и спокойный, задумчивый говор Стрельцова – Тихонова, и бархатную интонацию словно чем-то недовольного Звягинцева – Бондарчука, и то отрывистую, то плавную, но всегда ироничную и красочную речь Лопахина – Шукшина, и глуховатый, слегка надтреснутый голос усталого старшины Поприщенко – Лапикова, и неповторимое своеобразие тембра Копытовского – Буркова, и откровенную простоватость и бесхитростность рассказа Некрасова – Никулина. И дело даже не в том, что Бондарчуку удалось собрать в картине редкостных по своим дарованиям исполнителей, сколько в том, что эти яркие индивидуальности словно самой природой оказались «подогнаны» друг к другу, оттеняя и дополняя неповторимые характеры.

В начале картины Бондарчук и его единомышленники оператор Вадим Юсов и художник Феликс Ясюкевич очень просто, но впечатляюще показывают переход солдат с одного рубежа обороны на другой, фрагменты повседневной жизни хутора. Мельница, дозревающая рожь, хлопоты женщин на скотном дворе и около дома. Покой, обманчиво умиротворенное и потому несколько замедленное течение жизни… Но полк, вернее, остатки разбитого полка пришли на этот донской хутор после долгих и мучительно трудных отступлений. Пройденное навсегда врезалось в память…

Один из важных, для понимания образа Стрельцова эпизодов фильма: Звягинцев и Стрельцов, расположившись под деревом, ведут неторопливый разговор о доме. По тому, как и при каких обстоятельствах он был начат, просматривается и острая наблюдательность бывшего комбайнера, и его деликатность, и готовность к сочувствию. «Николай, вот тебе все больше сынок письма шлет, а от жены писем я что-то не примечал. Ты не вдовый?» – спрашивает Звягинцев. Бондарчук произносит свой вопрос с интонацией извинительности, – мол, трудно отвечать, не отвечай, – но и с участием, словно спрашивая: а помощь не нужна? Может, оттого, что разговор начался как бы невзначай, случайно, так откровенно открылся и Стрельцов. Разговорился, будто сбрасывая с души груз давления от грустных мыслей, а потом неожиданно осекся на полуслове, замолчал. И дальнейшие его ответы были односложные, простые, что тоже не ускользнуло от внимания Звягинцева. Вскоре он замолчал. А потом, как бы выводя приятеля из состояния задумчивости, пытаясь хоть чем-то компенсировать свою случайную неосторожность, стал со смехом рассказывать, какой ужасно ушлый народ – эти женщины, способные на самые разные и невероятные штуки. К слову, и рассказ о жене, Настасье Филипповне, подвернулся, которая, тоже, оказывается, не шибко понятливая была.