Жертва судебной ошибки - Эжен Сю
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Говоря эти трогательные слова, Жозеф с такой нежностью смотрел на Марию, что она едва удержалась от слез и вскричала:
— Ну, Жозеф! Это уже не шутка! Мы смеемся, я не ревную тебя, мы просто смеемся, а ты говоришь нежности, от которых слезы подступают к горлу. Не правда ли, сударыня, что это невеликодушно с его стороны? — обратилась она к г-же Бонакэ, которую все больше и больше очаровывала прямота и искренность хорошенькой женщины.
Элоиза хотела ей ответить, но в это время лакей подал письмо доктору.
— Рука Анатоля, — сказал Бонакэ с беспокойством. — Не перейдем ли в гостиную, мой друг?
Обед был кончен. Элоиза встала, взяла под руку Фово, а доктор повел Марию, и они отправились в гостиную.
XXIII
— Сударыни, вы позволите? — спросил доктор, показывая письмо.
И он прочел следующее:
«Дорогой Жером, мои намерения изменились; не рассчитывай на меня. Я никогда не забуду нового доказательства твоей дружбы, которое ты дал мне нынче утром; но увлечение дружбой сбило нас обоих с толку. Ты вообразил, что в мои годы я могу изменить характер, образ мыслей, привычки; одну минуту я разделял эту мечту под влиянием нашей давнишней привязанности. Нет, слишком поздно возвращаться назад. Жребий брошен, и я поплыву по течению, которое меня уносит. Что касается честного слова, то у тебя настолько здравого смысла, ты слишком умен, чтобы придавать преувеличенное значение необдуманной клятве, данной в пылу разговора. Я знаю, мой милый Жером, что мое письмо огорчит тебя, рассердит и на минуту заставит тебя отнестись ко мне несправедливо. Поэтому не удивляйся, если на некоторое время я перестану бывать у тебя и подожду возобновлять наши отношения, пока твой ум не подскажет тебе, что я не мог иначе поступить. Теперь уже никакая человеческая сила не заставит меня перемениться. Прощай, мой друг. Твой, несмотря ни на что, А. Дюкормье».
Доктор закрыл лицо руками, откинулся в кресло и прошептал:
— О, несчастный! Он не сдержал слова и теперь пропал! Он, очертя голову, бросается в водоворот, который погубит его.
— Предчувствие не обмануло меня, — сказала Элоиза. — Обращение совершилось слишком внезапно, чтобы быть продолжительным.
— Не сдержать честного слова! — сказал строго Жозеф. — Уже по одному этому можно судить о человеке. Прежний Анатоль или совсем ничего бы не обещал, или бы честно исполнил обещание.
Мария внимательно слушала и становилась все грустнее.
Она сказала:
— В таком случае, Жозеф, нам не следует видаться с мсье Анатолем. Для него это, конечно, безразлично, но следует так поступить и для нас и для нашего друга г-на Бонакэ. Доктор огорчен, и это доказывает, что теперь он плохого мнения о Дюкормье.
— Мой милый, — заметила Элоиза, — прежде чем отказаться от всякой надежды, отчего бы не попробовать еще раз! Вы, как друг, быть может, могли бы еще спасти г-на Дюкормье.
— Я думал об этом. Боже мой! Анатоль внушает мне не гнев, а сострадание и ужас. Но нет! Нет! Еще не все благородные чувства угасли в нем. Он плакал нынче утром, он был глубоко взволнован и торжественно клялся мне. Без сомнения, тут замешались какие-то фатальные обстоятельства и они заставили его так ужасно нарушить данное слово. Но чем большая опасность грозит любимому человеку, чем больше он отворачивается от нас, чем он неблагодар-нее, — тем нежней и заботливей мы должны относиться к нему. И я не теряю надежды. Необходимо спасти Анатоля, не для него одного. Спасти его — значит также помешать ему наделать, быть может, много зла. Он уязвлен презрением общества, в котором жил; он ожесточился до ненависти и способен на слепую месть. У него вырвались ужасные слова: «Терпение, терпение! Когда-нибудь жертва обратится в палача».
Вдруг Мария вскрикнула от ужаса и закрыла лицо руками.
— Боже! Что с вами, милая г-жа Фово? — спрашивала ее подбежавшая к ней Элоиза.
Мария дрожала и старалась сдержать волнение.
— Ничего, ничего, сударыня, — отвечала она.
— Нет, что-то есть, — сказал Жозеф с тревогой, — я хорошо знаю тебя: вот ты дрожишь, точь-в-точь, как нынешней ночью, когда мы уезжали с бала. Я не добивался, что тебя так огорчило, потому что по приезде домой ты опять стала веселой. Но вот! Опять начинается. Замечаешь, Жером, как она вдруг переменилась в лице?
— В самом деле, вы побледнели, руки дрожат. Ради Бога, что с вами? — спрашивал доктор, в эту минуту забыв о Дюкормье и приглядываясь к Марии.
Молодая женщина, видимо, сделала над собой страшное усилие и спросила взволнованным голосом:
— Г-н Бонакэ, что вы думаете о гадании?
— Не понимаю, что вы хотите сказать, милая г-жа Фово, — отвечал доктор, удивленный ее странным вопросом.
— Верите ли вы, что ворожеи могут предсказать будущее?
— Ах, Боже мой! — вскричал Жозеф. — Ты опять об этом дурацком жестоком предсказании! Ты же сама вчера от души хохотала над ним.
— Да, вчера хохотала, но с нынешней ночи… и вот сейчас я не смею насмехаться над ним.
— Почему?
— Не знаю, не умею объяснить, но оно пугает меня.
Элоиза и Жером посмотрели друг на друга, ничего не понимая. Наконец доктор сказал:
— Если не ошибаюсь, вам сделано какое-то предсказание, и оно тревожит вас? И вы серьезно спрашиваете, верю ли я чепухе, которую мелют гадалки? Ну, за это надо вас побранить.
— Не правда ли, Жером, что все предсказания — ворох глупостей без склада и лада? — сказал Жозеф.
— Я могу подтвердить это тем лучше, что у меня на руках есть больная, одна из самых знаменитых парижских ворожей. Очень странная женщина. Я, кажется, говорил вам о ней, Элоиза?
— Да. По вашим словам, бедное создание вместо того, чтобы, как вся ее братия, дурачить других, сама первая одурачена своим ясновиденьем, как она выражается.
— Если бы я мог говорить с вами медицинским языком, моя бедная г-жа Фово, то объяснил бы, что означает мнимое ясновидение. Я уже несколько лет внимательно изучаю это явление над моей больной. Ясновидение наступает у нее почти всегда вслед за приступами ужасной и неизлечимой болезни. При этом бедняжка — молодая, хорошенькая и замечательно умная женщина. Вот и нынче ночью, когда мы с вами встретились в Опере, меня позвали к женщине, у которой сделался припадок столбняка. И эта женщина…
— Это она! Я была уверена, что она! — вскричала Мария вся дрожа.
— Кто она?
— Ворожея, которую вы знаете. Где она живет?
— На улице Сент-Авуа.
— И ее зовут… Громанш?
— Да. Значит, вы у нее гадали?
— Да, мой друг, — сказал Жозеф. — Пусть бы она провалилась