Второй фронт. Антигитлеровская коалиция: конфликт интересов - Валентин Фалин

В 30-х годах Англия и Франция не имели статуса «естественных» союзников или партнеров в глазах Соединенных Штатов, а нацистская Германия, фашистская Италия и милитаристская Япония не являлись для Вашингтона априорными противниками. Мировоззренческие расхождения не считались препоной к нахождению взаимопонимания с державами оси. Реальная роль США в «умиротворении» агрессоров значительней, чем традиционно признается, к тому же Вашингтон держался курса на «компромисс» с Германией дольше, чем Лондон и Париж.

Еще выраженней утилитарно строился подход Соединенных Штатов к СССР. Если с американскими интересами это совмещалось, ничто не мешало солидаризоваться с комбинациями, ставившими Москву вне международного сообщества, и самим вызывать такие комбинации. Если ощущалась потребность, чтобы Советский Союз побатрачил на США, то удавалось убедить себя, что идеология в межгосударственных делах не сверхглавное.

Начало советско-германского военного противоборства не воспринималось в Вашингтоне как изменение природы войны. С заокеанской точки зрения война приобрела лишь другой размах и приняла «более благоприятное течение», облегчая выход США на положение самой могущественной державы, безраздельно господствующей в Новом Свете и исполняющей роль арбитра в Старом.

Даже превращение Соединенных Штатов в воюющую державу не повлекло немедленного и кардинального изменения взгляда на военные операции в Европе. Ставка на повышение удельного веса в мировых делах без перенапряжения своей экономики и общественного мнения сама по себе предполагала перекладывание тягот на других, изнурение актуальных противников и будущих соперников.

Искать какой-то единственный знаменатель, программировавший образ мышления и практику США в 1940–1941 годах, – занятие многотрудное и малоблагодарное. Навар будет совсем убогим, если применительно к политике Соединенных Штатов по отношению к СССР свести поиск к охоте за ведьмами, особенно чужестранного происхождения. Попробуем начать с малого: отчалим от пологого берега, заболоченного подозрительностью, предрассудками, неприязнью до такой степени, что поступиться прошлогодним снегом – и то было жалко.

Внешние обстоятельства поместили Советский Союз в 1941 году в одну лодку с США и Англией. Подобно человеку в беде, правительства и нации запрыгивают в спасительное суденышко налегке. Только вот балласт, который они скопили в головах, редко оставляют за бортом, и он может оказаться столь грузным и стойким, что даже все исцеляющему времени трудно с ним справляться.

Если быть точным, Вторая мировая война так и осталась в практике ее участников сводом национальных войн, сгруппированных в коалиции по признакам сравнительной близости актуальных интересов. Ни на одном этапе войны не существовало даже полнокровного англо-американского союза, общей политики этих двух держав или их единой стратегии[357]. Когда Ф. Рузвельт пропускал вперед У. Черчилля, он не перенимал суждений премьера и не идентифицировался с британскими целями[358]. Вопреки всем стараниям У. Черчилля, Англия не приобрела в глазах президента статуса «братской страны». Больше того, «первые трещины в антигитлеровском союзе, констатирует известный историограф армии США М. Мэтлофф, обнаружились между Соединенными Штатами и Англией»[359]. Это же подтверждает Р. Шервуд.

Советский Союз и входившие во вкус великодержавия США разделяла, помимо океанов и языка, еще бездна социальной и идеологической отчужденности. Предстояло пообвыкнуться, приглядеться друг к другу, скопить положительный опыт, на почве которого и мог пробудиться взаимный конструктивный интерес. Этот новый, во многом незнакомый интерес должен был потеснить прежние разочарования и обиды, убрать завалы, так часто мешавшие обеим сторонам принимать факты за факты. Ведь в политике зачастую куда больший вес имеет не событие или факт, а молва и мнение, созданные вокруг факта или события.

В 50-60-х годах за «советскую креатуру» шли – в писаниях Гелена и прочих – Борман (после отбытия Гесса в Англию второе лицо в нацистской партии), Мюллер (глава гестапо), кое-кто из генеральской мелкоты. Но тень фюрера не тревожили. На исходе XX века открыли, что все годы нахождения у власти, до 1941 года без сомнений, Гитлер имел тайного почитателя и союзника в лице Кремля. Милые бранились – только тешились. И торговля между ними «процветала», и всякое такое прочее. В 1939 году тайное стало явным, и Третий рейх мог на русских харчах и сырье приступить к своим завоеваниям.

Советской сталью, убеждают публику мистификаторы, были подкованы сапоги солдат вермахта, что чеканили шаг в Дании и Норвегии, на советском горючем нацистские танки прошлись по Люксембургу, Бельгии и Голландии, прежде чем въехали в Париж. Само собой, советским бензином были заправлены самолеты люфтваффе, бомбившие Великобританию, и дизельным топливом – подводные лодки, топившие британские суда.

Доказательства? А зачем они нужны, если «сложилось мнение». Когда в том есть потребность, возникшее мнение можно подпружинить другим родственным мнением или, для вящей убедительности, пристроить в прилагаемой к мнению таблице дополнительный «нулек», и, извольте, – из 279 тысяч тонн нефти за ту же цену нетрудно сообразить 2790 миллионов тонн[360].

До 1992 года редко у какого исследователя появлялась здесь возможность или возникало желание заглянуть не в писания собратьев по профессии, а в архивные святцы. Но после защиты Генрихом Швендеманном докторской диссертации «Экономическое сотрудничество между германским рейхом и Советским Союзом в 1939–1941 годах – альтернатива гитлеровской восточной программе?» и воспроизведения ее основного содержания в отдельной книге спекуляции и инсинуации не извинительны. С ними вроде бы пора кончать.

Автор имеет привилегию пользоваться текстом диссертации, любезно предоставленным ему д-ром Швендеманном. Эта фундаментальная работа подтверждает, что объем советско-германской торговли к 1938–1939 годам упал за пять предшествовавших лет на порядок. Импорт из СССР – о советском сырье и материалах между тем прежде всего ведется речь – составил в 1938 году 53 миллиона, в 1939 году – 30 миллионов марок. Золото и девизы, которые Москва в покрытие задолженности по торговым операциям веймарского периода (1,2 миллиарда марок) переводила в Берлин, тратились нацистами на экспорт в основном из США. Советский Союз, со своей стороны, пытался возместить выпадение немецких партнеров (в январе 1936 года Гитлер категорически запретил продажу в СССР материалов военного назначения) размещением заказов в Соединенных Штатах. Военно-морское ведомство США, однако, блокировало соответствующие советские шаги[361].

После подписания Молотовым и Риббентропом договоров о ненападении (23 августа) и о границе и дружбе (28 сентября) посольство Германии в Москве было извещено своим центром о направлении в советскую столицу делегации Риттера-Шнурре с заданием «в течение нескольких дней» согласовать программу немедленных поставок примерно на шесть месяцев. Из желания покупаться в советском сырье, нефти и зерне, а также устроить транзитный поток через СССР олова и каучука до декабря 1939 года ровным счетом ничего не вышло: ни одной тонны рейху не перепало.

С введением США 2 декабря 1939 года «морального эмбарго» против Советского Союза наметились подвижки. 18 декабря сторонами был подписан первый контракт по нефти (на 108 тысяч тонн). Немцы получили с конца декабря 1939 по январь 1940 года 22 400 тонн нефти, а в феврале 1940 года случилась заминка: Москва выдвинула каталог требований, включавший все позиции, запрещенные к продаже СССР администрацией США, и обусловила поставки товаров, интересовавших Берлин, удовлетворением этих заявок.

Сталин лично взялся вести переговоры, чтобы преодолеть заторы, ошибочно полагая, что на немецкой стороне позицию формирует Гитлер. Последний руководил, но на другой лад. 21 января 1940 года Редер записал: «Фюрер желает, чтобы чертежи кораблей класса „Бисмарк“, а также корпус корабля („Лютцов“) были переданы России возможно позднее, поскольку он рассчитывает уклониться при благоприятном развитии военной ситуации от этой сделки». С конца сентября 1939 года интерес Гитлера к «инсценировке Рапалло» быстро угасал. Он примеривался, как и когда примется бить эту отыгранную карту.

Нацистский диктатор с неохотой санкционировал продажу Советскому Союзу военных материалов и технологий, отдельных образцов оружия, промышленного оборудования и приборов. Но деваться было некуда: без этого стопорилось всякое продвижение к подписанию (11 февраля 1940 года) экономического договора. Этот договор предусматривал поставку из СССР в Германию сырья на общую сумму 420–430 миллионов марок в течение двенадцати месяцев, в том числе 934 тысяч тонн кормового зерна, 872 тысяч тонн нефтепродуктов, 500 тысяч тонн железной руды, 100 тысяч тонн хромовой руды, 5000 тонн меди, 1500 тонн никеля, 450 тонн цинка. Чтобы возможность стала товаром, Германия должна была исполнить свои обязательства перед Советским Союзом согласно спискам (№ 2–5), детально фиксировавшим номенклатуру изделий и сроки их передачи заказчику.