И узре ослица Ангела Божия - Ник Кейв

По мере того как Юкрид приближался к ней, шаги его все замедлялись, как у свихнувшейся заводной игрушки, у которой кончается завод; вскоре он шагал уже очень медленно и неуверенно и наконец застыл совсем, сгорбившись более обычного, отчего фигура его стала выглядеть еще комичнее и нелепее, чем всегда. Юкрид стоял, держа руки над головой так, как это делают шимпанзе в зоопарках Широко раскрыв рот, он шарил по сторонам глазами в кроваво–красных конъюнктивит–ных ободках и дышал как рыба, выброшенная на берег.

Ужасная картина предстала его взору. Невыразимая печаль отразилась на его лице. То, чего так опасался Юкрид, действительно произошло.

Покрытый ржавчиной бак — арена гладиаторских боев, зверинец для смертников — лежал, опрокинувшись на бок, на земле. Обломки свай, на которые он опирался, торчали в воздухе, словно коричневые ископаемые кости с зазубренными концами, в то время как сам бак от удара сплющился и приобрел почти овальную форму. Проволочная крышка при этом отлетела в сторону, так что резервуар сей казался чудовищной утробой, изрыгающей блевотину смерти, беспорядочную гекатомбу выцветших и обгрызенных костей, принадлежавших монстру о тысяче хребтов, черепов и конечностей. На останках этих местами сохранились клочки шерсти, кожи или пучки перьев. Когда подоспел Юкрид, черепа все еще катились по земле.

И подле этой анатомической россыпи рядом с опрокинувшейся табуреткой лежал на боку Па в такой позе, словно он все еще продолжал сидеть. Черная кровавая лужица вокруг разбитого черепа становилась все больше и больше; из обрубка изувеченного уха вытекала струйкой водянистая, пузырящаяся кровь.

Глаз, неподвижный и мертвый, свисал на нити зрительного нерва из залитой кровью глазницы. Мертвый глаз. Пожива для ворон. На плече у Па уже сидела с хитрым видом черная падалыцица, отгоняя двух ворон поменьше и осторожно поклевывая раскачивающийся лакомый кусочек. Время от времени вороне приходилось поворачиваться и вонзать коварный клюв в орущих товарок.

Юкрид кинулся обратно и тут же вернулся с ружьем в руках. Он прицелился, нажал на спусковой крючок и отстрелил голову самой большой вороне. Прицелившись снова, он отправил к праотцам и вторую ворону. Третья взлетела, молотя крыльями утренний эфир, но Юкрид перезарядил ружье, еще раз прицелился, выстрелил — и последняя птица, теряя равновесие и хрипло каркая, рухнула к его ногам. Она беспомощно билась в пыли, разбрасывая кровавые брызги и жалостно глядя на Юкрида черной бусиной глаза.

Держа ружье у бедра, Юкрид прицелился в ворону, затем отвел ствол в сторону.

Слезы струились у него по щекам. Медленно подняв ногу, он опустил ее на голову птицы и, когда та хрустнула под его каблуком, растер кровавое месиво по земле.

Затем Юкрид вытер подошву о кустик дикого лука.

Вынув из заднего кармана брюк носовой платок и развернув его, Юкрид подошел к отцу и накрыл ему лицо. Затем он направился к «шевроле», забрался на капот и, свесив с него ноги, распростерся под мерцающим солнцем.

Затем запустил руку в передний карман и нашарил там второй носовой платок.

Медленно развернул и его, накрыл им свое лицо.

Потом положил ружье рядом.

Носовой платок был цвета морской волны.

Юкрид лежал, внимая тишине, пока не задремал; ибо у него не осталось другого убежища, кроме темного убежища сна, и другого лекарства, кроме успокаивающей повязки сновидений, которые не требуют от тебя ни понимания, ни переживания…

Солнце палило как в аду, мухи слетались тучами, и саван на лице у Па вскоре стал алым, как полотнище флага, и мокрым.

Солнце палило как в аду, мухи слетались тучами, привлеченные мертвой и живой плотью. Вскоре и на зеленом платке, там, где были глаза Юкрида, образовалось два черных пятна. Глинобитный пол лачуги был весь устлан слоем игральных карт — судя по рубашкам, из двадцати различных колод. Три или четыре колоды были с декоративным узором из тонких голубых и красных линий, другие — с акварельным рисунком китайской джонки. Была там и колода с изображением лакомой блондинки — мясистой Венеры с еще не отломанными руками, выбирающейся из ванны. Мокрые волосы рассыпались по плечам, клочья пены мерцают на налитых золотистых грудях, живот плоский, все остальное скрыто мыльной пеной. Позолоченная горгулья со злющими глазами выпускает струи пара из ноздрей в нескольких дюймах у нее за спиной. У другой колоды рубашки были просто темно–красного цвета; еще на одной был нарисован древний речной пароход. Имелись и колоды с рекламой таких продуктов, как «Оплот девственника» и «Быстро и без проблем». Ваза с букетом роз. Корзина, полная рыжих котят. Реклама выпивки — таких колод насчитывалось две: «Мальт хэш бурбон» и «Кентукки стрэйт». Еще одна реклама: на этот раз — гаванских сигар.

Две колоды с силуэтом Авраама Линкольна годин силуэт просто черный, другой — разукрашенный, словно арлекин, желтыми и черными ромбами. Собака породы ретривер, сделавшая стойку. Фотография первого автомобиля Форда, «модель Т», с молодым человеком в бриджах для верховой езды, уже занесшим ногу, чтобы поставить ее на подножку. И, наконец, колода, на рубашке которой — маленькая девочка лет, может, десяти от роду: забавное личико, глаза слегка навыкате, одета в мешковатый красно–белый лыжный костюмчик. Волосы спрятаны под шапочкой, хотя отдельные пряди выбились и лежат тонкими желтыми полосками на грустном лице. На вершине шапочки комично свесившийся набок помпончик. Из–под джемпера выбивается красная юбочка. Еще на ней белые шерстяные гетры, сложенные гармошкой у голенищ белых же резиновых сапожек. Гетры кончаются у самого подола юбочки, от чего тощие девчоночьи ноги выглядят неожиданно толстыми. На руках она держит угольно–черного котенка с белым пятном на одном глазу: от этого вид у котенка такой же отчаянный, как и у девочки. Внизу под картинкой подпись: «Маленькая Мисс Растрепа и ее котенок Клякса».

Когда Юкрид в своем безумном броске опрокинул стол с картами, все двадцать колод — более тысячи карт — упали на пол рубашкой вверх, за исключением одной. Возле двери, слегка в стороне от остальных карт, лежал картинкой вверх пиковый валет — карта из колоды с «Маленькой Мисс Растрепой».

Юкрид закопал все трупы и останки того черного утра прямо во дворе, там, где стоял бак. Лицо его при этом оставалось настолько же бесстрастным, насколько яростным было солнце, палившее в небе. Горбясь под обжигающим бичом дневного светила, Юкрид копал и копал, а солнце ярилось, катясь по небоскл©н$геловно ворвавшийся в долину высокомерный налад похваляющийся своей наглостью. : Сначала Юкрид извлек все еще торчавшие из земли сваи. С немалой натугой он вытащил их: полусгнившие бревна с нахлобучками из армированного проволокой цемента на концах.

Затем принялся копать яму. Он копал ее от полудня до захода солнца, весь употел и изгваздался, а лицо от переутомления стало бледным как у мертвеца. В адском пекле дня Юкрид громоздил горы вынутой земли на краю могилы, пока вечерний сумрак не залил пройму и не затопил ночными тенями дно ямы, так что Юкрид не мог копать дальше.

Тогда он с трудом выполз из могилы и распростерся на холме жирной глины, обратив к небу покрытые кровавыми пузырями ладони.

На следующий день, обернув руки в неумело изготовленные из марли и липкой ленты перчатки, Юкрид сгреб все гниющие останки обратно в опрокинутый бак, а затем, привязав канат к его краю, перевернул железный гроб. Зловонная масса посыпалась в яму, кости перекатывались и постукивали по железу. Затем Юкрид сволок туда же труп отца, ухватив его за ноги. При этом ему пришлось встать на колени на краю могилы, чтобы столкнуть мертвое тело вниз.

«Как много смерти…» — подумал он и сам тотчас же пожелал умереть.

Затем обратно засыпал яму землей, и к вечеру второго дня погребение было завершено. Юкрид разгладил насыпь тыльной стороной лопаты и обошел двор, собирая, отдельные разбросанные зубы и косточки и швыряя их «мусорную кучу.

Ошметки разорванной выстрелом вороны он бросил в железную бочку с пеплом.

Он все бродил и бродил по двору кругами, бессмысленно и бесцельно, пока наконец не уселся на свежую могилу. Глина была теплой. Юкрид подтянул колени к подбородку, зевнул и снова вытянул ноги. Перекатился на бок и, опершись на локоть, слегка расслабился. Подложив ладони под щеку, Юкрид прикрыл глаза. Наконец снова подтянул колени к лицу и прислонил голову к сырой земле.

Он лежал в позе эмбриона, прислушиваясь к ударам сердца, которые доносились из грязной земной утробы. Один, затем второй, все громче и громче, все чаще и чаще, словно бьется уже не одно сердце, а целый сонм сердец. Земля мелко дрожала; прислушавшись, Юкрид услышал, как скребется под землей коготь, как хрустит позвоночник, тюкает клюв, грызет что–то пара зубов.