Делион. По следам древней печати - Владимир Михайлович Сушков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он воспользовался "Окулус Теос", что в переводе значит "божественный взгляд. Этот тип магии был способен отследить в метафизическом отражении мира из бытия любое колебание эфира — негативные и позитивные эмоции, степень искажения, и опытные стражи могли даже сказать точное время, когда происходили все эти действия.
Такое состояние стража в эфирном пространстве могло быть полезным — он мог узнать сколько лет этой повозки или отследить движение людей по их эмоциям. Но если прошло уже много времени с момента действа, все это стирается, точнее вымывается, словно песочный замок с берега бушующего моря. Если здесь было одно из порождений Скверны — оскверненного эфира, то она могла оставить здесь свой гнусный и более явный яркий след. Стражи называют такие следы "возбуждением" или "возмущением" эфира, скверна словно разрезает ментальное пространство, оставляя после себя оскверненные метафизические следы. Это сродни с тем, если человек в грязных сандалиях войдет в зал с кристально чистым мраморным полом. Однако, скверна может затянуться благодатным эфиром в течении какого-то времени. А в тех местах Делиона, где грань между материальным миром и эфиром особенно тонка образуются аномалии.
Галарий отметил для себя, что возмущение эфира здесь отсутствовало. Кто бы ни был здесь вместе с Жоном, этот человек не являлся детищем Тьмы. Страж вышел из "Окулус Теос" и вновь оказался в материальном мире. Уши постепенно начали воспринимать знакомое щебетание птиц, а руки, сначала покалывая, стали ощущать древесную шершавую бочку. Вылазки в эфир, которые среди стражей называют еще "границей" отнимает немало сил, но Галарий часто практиковал такое и старался расходовать сил по минимуму. Рыжебородый понимал, что если молва о вампире в Рэвенфилде была правдой, а не вымыслом простолюдинов, то скорее он был как-то связан и с печатью, и с убийствами в городском замке, и с похищением дочери герцога. Такое количество странных обстоятельств просто не могло быть обычным совпадением.
Воин спрыгнул с телеги и решил продолжить свои исследование, но уже в жилище Жона. Половица крыльца устало и протяжно скрипнула под тяжелым сапогом стража, скоба на двери, которая была вместо ручки, была перекошена набекрень. Он открыл дверь и вошел во внутрь помещения. Дом был не ухожен — толстый слой пыли и небольшие бочонки из-под пива валялись рядом с печью. Воняло затхлостью и мочой. Железных запахом пахла застывшая кровь, Галарий сразу же обнаружил ее возле лежака, набитого гусиным пухом. Медленно ступая по рыхлому воин прошел до места убийства и присев на корточки, провел двумя пальцами по алой жидкости. Кровь уже впиталась в гниющую половицу, но сама древесина была трухлявой и влажной. Значительной находкой стал пустой кошель, который лежал поодаль от места убийства, верхняя его часть была забрызгана кровью свинопаса.
Галарий заглянул в кошель, и он ожидаемо оказался пустым. Страж сделал предположение, что если рядом с кошелем нет крови, а его махровый материал пропитан алой жидкостью, то он должен был быть одет на пояс жертвы во время убийства. Рыжебородый встал на оба колена и начал отдирать половицы одну за другой. Ржавые гвозди позволили снять половицы со скрипом. Несмотря на заколоченные окна, толика света из различных щелей дома проникали во внутрь, и воин не смог пропустить блестящую серебряную монету. Он взял ее в руки и осмотрел сначала аверс, затем и реверс.
— Серебряный дукат, — такие монеты в простонародье называются грифонами.
Страж закрыл глаза и начал постепенно погружаться в пучину эфира.
Мир стал практически бесцветным, преобладали лишь тысячи градаций серого цвета. Здесь не существовало никакой жизни, лишь только потоки энергии, тонкими струйками прорезающие все бытие. Страж смог разглядеть только две четких эмоции. Первой эмоцией был чудовищный первобытный страх, от которого даже Галарий отшатнулся. То был страж жертвы, встретившийся со своим охотником. Вторая эмоция, скомканная и яркая — ликование и радость, практически эйфория. Но Галарий понимал, что это была эмоция не убийцы, а кого-то другого. И рыжий знал, кем может быть этот человек.
***
Утренние яркие лучи забрезжили через мутное грязное окно, подоконник которого был усыпан трупами мух. Как только Флавиан открыл глаза, он увидел у изножья его деревянной кровати Галария в полном доспехе и накинутым плащом.
«Неужели он и спит в этих железяках?»
— Нам пора, — произнес страж и направился к выходу из комнатушки.
После сытного ужина, Флавиан провалился в глубокий блаженный сон. Несмотря на неудобную и жесткую кровать, этот рассадник клопов, он проспал от заката и до рассвета. Все же открыв свои глаза, он понял, что не совсем выспался и несколько минут рассматривал деревянный отсыревший потолок, пытаясь оклематься от сна. Сначала он почесал свою руку, а затем и спину, только через несколько мгновений осознав, почему Мерьи в деревни называли Клоповницей. Чуть выше кисти было покраснение, высыпали алые пятна, которые жутко чесались.
"Проклятые клопы!", — выругался про себя пастух, поднимаясь с лежанки.
Но все же кровать с клопами была предпочтительнее, чем непрогретая твердая земля.
"Мы всегда должны выбирать между малым и большим злом".
Флавиан вышел из харчевни и направился к бочке, наполненной дождевой водой. Умывшись в прохладной воде, его нашла Мерьи и поприветствовала гостя.
— Благословенное нимфидами утро! — произнесла хозяйка постоялого двора, подмигнув гостю. — Пока мы ждем Жирака, я накормлю вас пирогами.
Они позавтракали пирогами с зеленью и яйцом, запив утреннее лакомство отваром из чайного гриба. Вскоре, Галарий, который едва притронулся к еде и Мерьи удалились на улицу, а Флавиан остался один на один с пирогами. Через некоторое время в помещение вошел насупившийся страж и жизнерадостная хозяйка дома.
— Пойдем, травник уже ждет нас, — Галарий все утро ходил с миной полного безразличия.
Флавиан поблагодарил пышную даму за предоставленный кров, и вышел вслед за стражем. Кромка тумана еще расстилалась над медленно текущей рекой, только при свете Светила юноша смог разглядеть несколько деревянных идолов, которые возвышались над речной гладью. Одним из идолов была вырезанная из вяза дама с миловидным лицом, поднявшая в молитве руки над речной водой. Вторым идолом, обращенным к деревне был седой старец с суровым взглядом, интересно было то, что на него была накинута рыбацкая сеть.
Рыжебородый уже стоял рядом с седовласым мужчиной, с
