Развал - Григорий Покровский

Пули летели в сторону толпы, падали люди. На улице был кошмар, беготня и неразбериха. Это старались снайперы Хазбулова. Цель у них была одна: посеять смуту, вызвать недовольство толпы, чтобы разъярённая толпа пошла на власть. А дальше много крови и очаг гражданской войны в центре России. Режиссёрами этого спектакля была свора шакалов, вонзивших свои зубы в ослабевшее тело России.

Бурцев тут же свернул в подворотню, но проехать не смог, там лежали трупы. Он развернул машину и на всей скорости помчался на другую сторону реки. Оттуда было отлично видно всё, что происходило у Белого дома. Здесь на набережной тоже стояла толпа людей. Пули долетали и сюда, цокая о камни. Народ шарахнулся в разные стороны. Танки ударили по верхним этажам Белого дома. С окон полетели какие-то бумажки, а затем повалил дым. В целях безопасности Бурцев свернул за угол. Из-за угла тоже просматривался «спектакль», правда, с меньшим объёмом. Рядом стояли три мужика, держа в руках стаканы.

— Наливай, Петро, — сказал один. Тот достал из-за пазухи бутылку и разлил. Выпили.

— Чего они там дерутся? — спросил другой, дожёвывая нехитрую закуску.

— «Чаво, чаво», — сказал тот, которого назвали Петром, — за место у корыта, за харчи.

— Да нет, мужики, — сказал третий, — мой свояк там у них работает, какого-то босса возит. Говорит, Соснин с Хазбуловым поссорились и сейчас чечена с Белого дома выгоняет.

— Выгонять, то пусть выгоняет, — сказал Петро, — только зачем он его туда

посадил.

— Как это зачем, — продолжил третий, — за бабло. Когда Мишка Соснина с ЦК убрал, тот на задрыпаном «Москвиче» ездил, и то не на своём. Денег не было даже на хреновую машину. А чтобы Мишу убрать, нужны были большие бабки; окружение Мишкино подкупить и к власти самому пробраться. А где их взять? Вот он с чеченами и связался.

— А откуда, Степан, у чеченцев деньги? Они же нищета хуже, чем мы.

— Шейхи дали. У арабов нефти много. Они с России «халифе» хотят сделать.

— Штаны что ли? — засмеялся Петро.

— Да нет же, это как его, ну одним словом, басурманами всех хотят сделать, чтобы в церковь не ходили.

— Да ты и так басурман — в церковь и сейчас не ходишь. Можно подумать ты в ихнюю мечеть будешь ходить. Брось, Стёпа, чепуху молоть, — засмеялся Петро, — лучше давай выпьем.

— Чего молоть, — возмутился Степан, — я серьёзно говорю. Он за бабки поставил Хазбулова своим замом.

— Да какой он зам, он председатель, этого, как его, Совета.

— Ну, я же и говорю, там вторым или третьим после себя. А теперь шейхи давят на чеченцев, мол, пора бабки отдавать. Хазбулов мылся в бане с Сосниным и говорит: «Борис, пора и честь знать. Вы нам подчиняться должны». А тот ему вот так! — При этом мужик свернул дулю и сунул в лицо соседу.

— Во, молодец, — сказал Петро, — по-нашему и выпить горазд, бабки взял и на х. й послал.

— А шейхи требуют. Если не Россию, то отдайте хоть Чечню — там нефти много.

— Слушай, мужики, и правда, там такое творится — вмешался в разговор ещё один. — Всех русских выгоняют. Нашли какого-то генерала-чеченца, президентом поставили.

— Так я про что и говорю. Хазбулов подсунул бумагу Соснину, тот с бодуна подмахнул, и армию оттуда под зад коленом. Всё оружие чеченцам отдали, теперь у них каждый мужик с автоматом ходит. Русских режут из хат выкидывают.

— Выходит, молодец Соснин, что его оттуда гонит, — сказал Петро.

— Молодец то молодец, только вот плохо то, что дочка там правит. Еврейские мужики вокруг неё вертятся. — Степан допил оставшееся в стакане.

— И что делают? — засмеялся Петро.

— Не буду наговаривать, не знаю. Но бабки гребут хорошие. Этот, который «Жигулями» торгует. Как его?

— Борис Абрамович Ольховский что ли? — сказал Петро.

— Ну да, этот. Говорят, не только «Жигулями», но уже и нефтью торгует. Там до хрена жидов возле неё вертится.

— Выходит, евреи с арабами не только у себя бьются, но и здесь в России, — сказал Петро, глядя в лицо Степану.

— Арабы на президента через чеченцев давят, а евреи через дочку.

— А как ты думаешь, кто победит? — спросил Петро.

— Ну, известно кто, евреи — они во всём мире с верхами водятся.

— Мужики, а этот чего, — сказал второй, — Руцкович чего лезет?

— Дурачок, шестерка, — сказал Степан, — власти захотел. Думает вместо Соснина стать. Он не понимает, дурило, что если чечены к власти придут, то его зарежут на третьи сутки.

— Да, — подумал Бурцев, — национальные шавки лезут в берлогу, а русский медведь неуклюже отбивается и попивает водочку. Он придавил педаль газа и уехал.

На следующее утро Бурцев досмотрел конец спектакля по телевизору. Из обгорелого Белого дома спецназ выводил главное действующее лицо — Хазбулова. Он шёл под конвоем, заложив руки за спину. За ним, опустив голову, шли два «великих стратега»: лётчик, полковник, воевавший когда-то в Афганистане, а теперь бывший вице-президент Руцкович и бывший командующий Округом, депутат генерал Муташов. Это была последняя попытка рабов в погонах, вернее, отдельных особей, прорваться туда, к вожделенной власти.

— Почему так, получается, — подумал Бурцев, — ограниченные умом люди мнят о себе, что они великие и рвутся, к вершинам власти и иногда им это удаётся. Они становятся кумирами толпы. Ведь были же случаи, когда страной правили параноики. Что же за этим кроется? Пожалуй, одно. Общество болеет.

Глава 26

Шестого ноября, накануне праздников город оживился. Народ толкался в магазинах и на рынках. Перед праздником коммунисты раздавали листовки, приглашая всех прибыть на демонстрацию. Кое-где уже толпы ходили с транспарантами. Во всём организме, по имени Россия, ещё оставались очаги от коммунистической эпидемии, но по всем симптомам было видно, что он выздоравливает. Кроме коммунистов с флагами ходили правые, призывая на свои митинги. Либералы призывали в свои ряды, и бродили со свастикой националисты. Расслоённое общество шарахалось то в одну, то в другую сторону. Но, всё же основная масса простых обывателей на эту одуревшую публику не обращала внимание. Подъехав к рынку, Бурцев пошёл к Ирине. Она вместе с Валентиной уже были подвыпивши. Раскрасневшаяся Ирина улыбалась во весь рот, оголив с боку золотую фиксу. Валентина, увидев Бурцева, кинулась ему на грудь.

— О, Васенька, миленький, давай с тобой по чарочке.

— Не будем по чарочке, я за рулем.

— Валька, не трогай моего жениха, сказала Ирина, — ишь ты, до чужих горазда. Своего мужика заимей, тогда и обнимай.

— Так нравится он мне, — Валентина захохотала.

— Раньше надо было, когда только познакомились, а сейчас не смей.

— Как раньше, когда он на какой-то Клавке запал, а я на неё не похожа, — она опять засмеялась.

— По какому поводу веселье? — спросил Бурцев.

— Как же, — ответила Валентина, — праздник?! Завтра седьмое ноября, день Октябрьской революции, царя с престола скинули, власть рабочих установили.

— Что царя в октябре скинули ты не права, он подписал отречение ещё в марте. А то, что власть рабочих, то это ещё можно поспорить. А, мне кажется вам все равно — что власть рабочих, что власть буржуев, лишь бы повод был чикалдыкнуть.

— Ну, ты что-то заумное говоришь, Васенька. Ты лучше скажи, нас отвезёшь с Ириной домой?

— Конечно, отвезу.

Сели в машину. Ирина сидела впереди, а Валентина сзади. Она положила руку на сидение водителя и стала водить одним пальцем Бурцеву по спине.

— Ты Андрюшку на праздники повезёшь к бабушке? — спросила она у Ирины.

— Наверное, повезу. Соберусь, и вечером поедем. — Она оглянулась и увидела руку Валентины у шеи Бурцева.

— Ты чего это задумала? Думаешь, если подруга, тебе всё позволено? Никуда я не поеду, дома буду, вот так.

— Бросьте вы ссориться, — вмешался Бурцев.

— Квартиру нашёл или так же в кочегарке живёшь? — спросила Валентина.

— Нашёл, после праздников перееду. Больше нельзя там оставаться. Топить начали, работать мешаю. Угощаю их периодически. Кочегары довольные, говорят, живи, не мешаешь. Мне там нравится, как в гостинице. Котлы на газу, подсобка чистенькая, есть душ, туалет. А сейчас нашёл однокомнатную квартиру, но очень дорого.

— И зачем тебе куда-то селиться? У Ирины двухкомнатная, что вам места мало? Я бы тебя к себе взяла, так у меня девке пятнадцать лет. Не ровен час, ещё влюбитесь, — Валентина расхохоталась.

— Ты, почему обо мне так плохо думаешь? Я что, повод давал?

— А, все вы, мужики, одинаковые, — сказала Валентина. Бурцев затормозил, прижался к тротуару.

— Выходи. Доедешь на метро. А гадости будешь говорить своему любимому.

— Что ты, Вася, что ты, — вмешалась Ирина. — Она просто выпила и мелит, не знает что. Валентина прижалась в угол заднего сидения и затихла.

— И, правда, Вася, может, переедешь ко мне жить. Я денег много не возьму, Ирина засмеялась.