Сидящее в нас. Книга первая (СИ) - Штефан Елена

Да и не особо стремилась – новорожденная свобода от всего минувшего торчала посреди осколков скорлупы гордым собой птенцом. И встряхивала куцыми крылышками, деловито осматриваясь. Ей не было дела до всего-всего-всего, что жило тут, в этом мире до неё – тут ничего и не жило! Всё началось со свободы, точно знающей, что вот-вот у неё вовсю полезут перья. А потом она поднимется в небо на окрепших крыльях и…

Да что вы знаете, мой демон, о себе?

Души какие вы изведали глубины?

Плодам не вызреть в неоконченной борьбе

За вашу точку драгоценной середины.

Не торопитесь!

Вы поспеете туда,

Где мудрость вожжи в свои руки прибирает.

Признаться…

Тут у нас всё чаще холодает…

И все пути ведут по собственным следам.

Таюли и не знала, что стихи – это нечто сродни поцелую, когда дыхание перетекает из губ в губы, позабывая, кому оно принадлежало прежде. Её оглушила красота, выглянувшая из-под маски Шамека, улыбнувшаяся ей и спрятавшаяся обратно навроде шкодливого ребёнка. И со всей неразборчивостью молодости Таюли моментально влюбилась в неприглянувшегося ей старика.

 Она даже чуток взревновала его ко всему этому девичьему выводку, поняв и то, чем они все удержаны рядом с ним. Почему на их лицах нет и следа уныния подневольных людей с унизительной судьбой. Нет, они любили своего поэта и служили ему от всего сердца.

А потом Таюли вдруг подумалось, что поэт ничуть не лучше ЗУ: такая же пакость, что норовит загромоздить собой весь твой мир. И так же заставляет тебя думать прежде о ней, а уже потом о себе, как бы по-дурацки это не выглядело. Пришло в голову и многое другое, о чём и не вспомнилось, когда её вырвали из сна дикие вопли и горестные причитания, что вперемежку расползались где-то по коридорам дома.

Таюли не без труда продрала глаза и досадливо вздохнула: Челия сидела рядом, изгваздав грязными сапожками персиковое шёлковое покрывало. Малышка неотрывно пялилась на няньку, ожидая, когда та вернётся к жизни и к своим обязанностям. Но, Таюли капризно перевернулась на другой бок и…

Хмыкнула: Улюлюшка дрых без задних ног на самом краю постели, завернувшись в кучу отвергнутого ею тряпья. Умаялся бедолажка, прошлявшись всю ночь. И никак не меньше, судя по тому, что в бойницы лупит жаркий воздух полудня, а паразит и не пошевельнулся, когда Таюли на него чуть не навалилась.

– Твоя работа? – проворчала нянька, невольно вслушиваясь в бедлам за дверью.

– А потому, что гадость всё это! – возмутилась Челия, шмыгая носом и скрестив руки на груди.

Вот ещё новое приобретение на радость ближним – поморщилась Таюли. Мало нам сквернословия, так теперь в позы научимся вставать, и вот вам свежеиспечённая стерва.

– А ты шкурница! – огрызнулась демонюшка, выпуская на свободу щупальца. – Только себя любишь! А меня бросила любить! На всю ночь, – слега сбавила она тон, проковыривая пальцем дыру в подушке.

ЗУ тотчас позаботилась оснастить пальчик дивным острейшим когтем, дабы дело пошло веселей.

– Прекрати, – отняла подушку нянька. – Терпеть не могу чихать от перьев. Итак. Чем мы порадовали нашего доброго хозяина?

– Наверно, ничем, – озадаченно предположила Челия. – Он же не радовался, а орал. Но, это раньше. А потом будто умер. Но мы на него не охотились! – поспешно заверила недотёпа-людоедка. – Мы даже не дали ему умереть. Мы ему сердце наново оживили…, ну, чтобы затукало. А нас даже не похвалили! – вознегодовала Лиата, запустив только-только угомонившиеся щупальца в новую пляску.

Тут в их дверь забухало.

– Заходи! – разрешила Таюли, приподнимаясь и садясь среди бесчисленных подушек.

Один из воинов Даймара заглянул, было, но тотчас хлопнул дверью, преисполненный недоверия к метнувшемуся навстречу любопытному щупальцу.

– Прекратите! – приказала нянька всем сразу. – Заходи уже! Знаешь ведь, что не тронет, – раздражённо буркнула она, нахмурившись в ответ на вежливый поклон дюжего мужика.

– Знаю, – подтвердил тот. – Но, не уверен. Коль уж нынче госпоже Лиате под руку лучше не попадаться.

– Кто? – нехотя осведомилась Таюли.

– Две служанки, – сочувственно вздохнул мужчина, не одобряющий подобное расточительство там, где оно излишне.

– За что?

– Ну-у-у… Это… как бы его объяснить…

– Сам объясню, – входя в спальню, сухо оборвал его Даймар и вытурил неловкого посыльного за порог: – Простите меня, госпожа, за то, что врываюсь к вам…

– Прекрати, – прошипела Таюли и махнула рукой на кресло у кровати: – Сядь и скажи, наконец, за что моя малышка наказала тех девушек?

– Не знаю, – обескураженно признался он. – Ума не приложу, чем не угодили. Обычные девчонки. Вполне приличные: беззлобные и глупые. Представить не могу…

– Да?!! – взвилась под потолок демонюшка, гневно вращая очами. – А мучить живого человека?! Таюли он понравился! Значит, хороший! А они его плётками дряни! Тварищи бесстыжие! Паскуды!.. 

– Цыц! – прикрикнула нянька. – Умолкни! ЗУ, хоть ты прекрати это безобразие.

– Ну, и пожалуйста! – окончательно обиделась Челия и протиснулась на двор через бойницу.

– Не вздумай что-то переделывать, как лучше! – поспешила напутствовать её Таюли и покосилась на Улюлюшку.

Тот даже ухом не повёл, мирно посапывая у неё под боком.

– Что Челия натворила? – приготовилась выслушивать нянька жалобы на воспитанницу.

– Посетила моего дядюшку… в неподходящее для детей время, – сдержанно и безо всяких лирических вступлений поведал Даймар. – Ну-у, ты понимаешь.

– Для неё не новость, чем занимаются взрослые.

– Ну, смотря... э-э-э… у кого какие предпочтения, – глубокомысленно возразил он, неловко поелозив в кресле. – Понимаешь, некоторые мужчины любят… разные игры, которые…

– С плётками, завязыванием в узел и угрозами выдрать, – догадалась Таюли. – И помянутые «бесстыжие дряни» ублажали бедолагу Шамека…, как он предпочитает. Понятно. Думаю, он при этом ещё и покричал в своё удовольствие?

– А иначе, к чему и затевать? – пожал плечами Даймар. – К тому же, он у себя дома.

– Ага! И мы у него дома! – разозлилась Таюли. – Что, никак нельзя было немножко потерпеть? Проводил бы нас сегодня, и отдался бы… своим предпочтениям. Ты помнишь, о чём я тебя предупреждала? Вот это – то самое! Это твоя вина, что две девчонки погибли не за грош. Ты был обязан объяснить дядюшке, чего лучше остерегаться, пока мы здесь.

– Не успел, – покаялся Даймар, впрочем, по утверждению ЗУ, не слишком искренно. – Сначала этот ужин. Потом…

– Я знаю про потом, – едко усмехнулась Таюли, невольно подтягивая сползшую с плеча рубашку. – И это, конечно, нельзя было немножко отложить ради разговора с дядей. Понимаю: пограничье, множество скучающих от безделья мужчин, мало женщин. Не надо, – вздохнула она, поняв, что переборщила, и не желая выслушивать дерзости. – Ладно, иди. А я оденусь и пойду успокоить Шамека. У него, как я поняла, был удар. И даже сердце остановилось. К счастью, Челия вовремя его оживила.

– Вот как? – неожиданно напрягся Даймар.

– А ты не знал?

– Когда я прибежал, он стонал и куксился, как живой, – задумчиво бормотал озабоченный племянничек, топая к двери.

И он не преувеличивал: Таюли застала страдающего от потрясения хозяина стонущим и куксящимся до сих пор. В окружении закатывающих глазки и шмыгающих носами обожательниц. При виде огненной шеи гостьи девицы с визгом заметались по всем углам. Она прошествовала прямиком к кровати Шамека, давая им шанс броситься к распахнутой двери и спастись от кровожадного демона.

– Мне очень жаль, достопочтенный, что всё так… нелепо закончилось, – со вздохом покаяния опустилась в кресло Таюли под пристальным взглядом затихшего поэта. – Лиаты не всегда понимают, для чего люди делают… те или иные вещи. А Челия, к тому же, ещё ребенок. Она увидала лишь то, что видели её глаза. Ей показалось, что тебя мучают, вот и… спасла тебя, как сумела. Думаю, ты знаешь, что демоны не убивают – они наказывают. Челия и наказала твоих обидчиц, не понимая, что тебя никто не обижал. Даймара же я предупреждала, чтобы он подготовил тебя, как следует. Но, он пренебрёг моим советом. Я очень зла на него за такую небрежность. А моя злость тоже может принести немало хлопот. Так что мы немедля покинем твой дом. Надеюсь, ты не станешь поминать нас худым словом – мы не желали причинить тебе горе. Нам вообще не следовало сюда приходить. Ты меня боишься, достопочтенный? Или не желаешь разговаривать?