Избранное - Уильям Фолкнер

— За этим-то они к тебе и ходят, — говорил Хорес, — им нужна эмоциональная грязевая ванна.

Тетушка Сэлли удалилась к себе домой, забрав свою корзинку с разноцветными лоскутками и искусственную челюсть и оставив за собой неуловимое, но неизгладимое напоминание о туманных, однако же вполне определенных обязательствах, выполненных ею ценой некоей личной жертвы, а также слабый запах старого женского тела, который медленно вывешивался из комнат, временами возникая в самых неожиданных местах, так что порою, просыпаясь и лежа без сна в темноте, Нарцисса, увивавшаяся счастьем от возвращения Хореса, казалось, все еще слышала в темной беспредельной тишине дома мерное аристократичное похрапыванье тетушки Сэлли.

Порою оно становилось настолько отчетливым, что Нарцисса вдруг останавливалась и произносила имя тетушки Сэлли в совершенно пустой комнате. А иной раз старушка и в самом деле отзывалась, вновь воспользовавшись своей прерогативой входить в дом в любой час, когда ей взбредет в голову, без всякого предупреждения — просто для того, чтобы узнать, как они поживают, и ворчливо пожаловаться на своих домашних. Она была стара, слишком стара для того, чтобы легко отзываться на перемены, и после долгого пребывания в семье, где ей уступали во всех домашних делах, с трудом заново приспосабливалась к привычкам своих сестер. Дома ее старшая сестра вела хозяйство расторопно и сварливо, и они вместе с третьей сестрою упорно продолжали обращаться с тетушкой Сэлли так же, как шестьдесят пять лет назад, когда она была маленькой девочкой, за чьим питанием, режимом и гардеробом необходим неукоснительный и строгий надзор.

— Я даже в ванную не могу спокойно зайти, — ворчливо жаловалась тетушка Сэлли. — У меня сильное желание собрать свои вещи и снова переехать сюда, а они там пусть как хотят.

Она капризно качалась в кресле — по молчаливому соглашению ее право на таковое никем никогда не оспаривалось — и потускневшими старыми глазами недовольно оглядывала комнату.

— Эта черномазая после моего ухода ни разу тут толком не прибрала. Эта пыльная мебель… мокрая тряпка…

— Я бы очень хотела, чтобы вы взяли ее обратно, — сказала Нарциссе старшая сестра, мисс София. — С тех пор, как она вернулась от вас, она стала такой придирой, что с ней просто невозможно сладить. А правду говорят, будто Хорес стал стеклодувом?

Главные тигли и реторты прибыли в целости и сохранности. Сначала Хорес требовал, чтоб ему отдали подвал, для чего нужно было выбросить оттуда газонокосилку, садовый инструмент, всю скопившуюся там рухлядь и замуровать окна, превратив помещение в каземат. Однако Нарцисса в конце концов уговорила его использовать под мастерскую чердак над гаражом, где он и установил свои горн, однажды чуть было не сжег все здание и после четырех неудачных попыток создал почти безукоризненную вазу цвета прозрачного янтаря, более крупную, роскошную и целомудренно безмятежную, чем первая, которую постоянно держал у себя на ночном столике, окрестив по имени сестры Нарциссой, а произнося свои выспренние тирады о смысле мира и безупречных средствах достижения оного, адресовался равно к обеим со словами: «О ты, нетронутая дева тишины»[51].

С непокрытой головой, с вышитой на кармане эмблемой Оксфордского клуба, в фланелевых брюках и с ракеткой под мышкой, Хорес обошел вокруг дома, и перед ним открылся теннисный корт, по которому неистово метались два игрока. Под аркадой с белыми пилястрами и увитыми плющом перекладинами, словно бабочка, устроилась Белл в окружении приличествующего случаю хрупкого гармоничного реквизита. С ней сидели две дамы, чьи силуэты четко вырисовывались на фоне темной листвы еще не успевшей расцвести лагерстремии. Вторая дама (третьей была молодая девица в белом платье с аккуратной челкой цвета темной патоки и с теннисной ракеткой на коленях) с ним заговорила, а Белл протянула ему руку с томным видом собственницы. Рука ее, теплая и цепкая, с тонкими костями и надушенной мягкою плотью, словно ртуть, жадно влилась в его ладонь. Глаза ее напоминали тепличный виноград, а полные, ярко накрашенные, подвижные губы скривились в недовольной гримасе.

Она сообщила ему, что лишилась Мелони.

— Несмотря на весь ваш аристократизм, Мелони видела вас насквозь, — заметил Хорес. — Вы, очевидно, стали слишком небрежны. Она неизмеримо изысканнее вас. Неужели вы полагали, что вам удастся вечно обманывать человека, который умеет обставить прием пищи такими невыносимыми церемониями, как это делала Мелони? Или она опять вышла замуж?

— Она занялась бизнесом, — капризно отвечала Белл. — Открыла косметический салон. Я только никак не пойму зачем. Подобные затеи недолговечны, особенно здесь. Можете ли вы представить себе, что жительницы Джефферсона будут посещать косметический салон — конечно, кроме нас троих?

Впрочем, если мне и миссис Мардерс он еще может понадобиться, то уж Франки он совершенно ни к чему.

— Что мне любопытно, так это откуда у нее взялись деньги, — сказала миссис Мардерс. — Люди думают, что это вы ей дали, Белл.

— С каких это пор я стала дамой-благотворительницей? — холодно отозвалась Белл.

Хорес слегка усмехнулся. Миссис Мардерс сказала:

— Ну, Белл, мы же все знаем, какая вы добрая. Не скромничайте.

— Я сказала: дамой-благотворительницей, — повторила Белл.

— Я думаю, Гарри в любой момент готов сменять служанку на вола, — быстро вставил Хорес. — По крайней мере, он сэкономит на содержимом своего винного погреба — ведь ему не придется нейтрализовать воздействие вашего чая на многострадальные мужские желудки. Полагаю, что без Мелони чай здесь больше подавать не будут?

— Не болтайте глупостей, — отвечала Белл. Хорес сказал:

— Теперь я понимаю, что ходил сюда вовсе не ради тенниса, а ради того бесконечного и весьма неприятного сознания собственного превосходства, которое я всегда испытывал, когда Мелони подавала мне чай… Кстати, по дороге сюда я встретил вашу дочь.

— Да, она где-то тут поблизости, — равнодушно отозвалась Белл. — А вы все еще не подстриглись. Почему мужчины не понимают, когда им пора идти к парикмахеру? — философски вопросила она.

Выставив вперед рыхлый двойной подбородок, старшая гостья устремила на Хореса и Белл холодный проницательный взгляд. Девица в простом, целомудренно белом одеянье спокойно сидела и загорелой рукой, похожей на спящего рыжего щенка, придерживала на коленях ракетку. Она смотрела на Хореса, как смотрят дети — со спокойным интересом, но без грубого любопытства.

— Они либо вообще не ходят к парикмахеру, либо напомаживают волосы всякой дрянью, — добавила Белл.

— Хорес — поэт, — сказала старшая гостья. Кожа небрежно свисала с ее скул, как тяжелая грязноватая бархатная драпировка, а в немигающих глазах, словно в глазах старой индюшки, было что-то хищное и слегка непристойное. — Поэтам многое прощается. Вы не должны этого забывать, Белл.

Хорес отвесил поклон в ее сторону.

— Такт никогда не изменял женскому полу, Белл, — сказал он. — Миссис Мардерс принадлежит к числу тех немногих известных мне людей, которые по достоинству оценивают профессию юриста.

— Полагаю, что этот бизнес не хуже всякого другого, — сказала Белл. — Что вы сегодня так поздно? И почему не пришла Нарцисса?

— Я имею в виду то, что меня назвали поэтом, — пояснял Хорес. — Юриспруденция, как и поэзия, — последнее прибежище хромых, увечных, слабоумных и слепых. Осмелюсь доложить, что Цезарь изобрел юристов, дабы оградить себя от поэтов.

— Вы так умны, — сказала Белл. Девица вдруг заговорила:

— Какая вам разница, чем мужчины мажут себе волосы, мисс Белл? Мистер Митчелл ведь лысый.

Миссис Мардерс засмеялась жирным, липким, длинным смешком и, не сводя с Хореса и Белл холодных, лишенных век глаз, продолжала звонко хохотать.

— Устами младенцев… — сказала она.

Девица переводила с одного на другого свои ясные, спокойные глаза.

— Пойду погляжу, нельзя ли мне сыграть сет, — сказала она, вставая.

Хорес тоже встал.

— Давайте мы с вами… — начал он, но Белл, не поворачивая головы, взяла его за руку.

— Садитесь, Франки, — скомандовала она. — Они еще не кончили. А вам вредно столько смеяться на пустой желудок, — обратилась она к миссис Мардерс. — Да садитесь же, Хорес.

Девица, стройная, с несколько угловатой грацией, все еще стояла, не выпуская из рук ракетку. Она бросила быстрый взгляд на хозяйку, потом опять повернула голову к корту. Хорес опустился на стул за спиною Белл. Рука ее незаметным движением скользнула в его руку и безвольно застыла, словно быстро выключив электричество, — так человек в поисках какого-нибудь предмета входит в темную комнату и, найдя то, что искал, тотчас же снова выключает свет.