В поисках Аляски - Джон Грин

— Два пункта: напилась и не планировала наложить на себя руки, — констатировал Такуми.

Опять тупик. Тот же хрен, только сбоку. Придумать мы ничего нового уже не могли, нам нужны были новые факты.

— Надо все же узнать, куда она поехала, — сказал Полковник.

— Перед смертью она разговаривала только с нами и Джейком, — напомнил я. — Мы не знаем куда. Как понять-то, блин?

Такуми посмотрел на Полковника и вздохнул:

— Я думаю, что и в этом смысла нет. По-моему, только хуже будет, если мы узнаем. Я нутром чую.

— Ну а моему нутру надо это узнать, — возразила Лара, и только тогда я понял, что имел в виду Такуми в тот день, когда мы вместе душ принимали, — может быть, мне и посчастливилось с ней поцеловаться, но монополии на чувства к Аляске у меня не было; все это имело значение не только для нас с Полковником, не мы одни хотели понять, как она погибла и почему.

— Тем не менее, — признал Полковник, — мы застряли. Кто-то из вас должен придумать, что делать. У меня больше никаких идей по поводу путей расследования нет.

Он швырнул бычок в речку, встал и пошел прочь. Мы двинулись за ним. Даже признав поражение, он оставался нашим Полковником.

через пятьдесят один день

ПОСКОЛЬКУ РАССЛЕДОВАНИЕ ЗАШЛО в тупик, я снова принялся читать литературу по религиоведению, что, похоже, радовало Старика, особенно на фоне того, что в последние полтора месяца я проваливал все его внезапные тесты. В ту среду нас ожидало следующее задание: «Приведите пример буддистского коана». Коан — это такое подобие загадки, которое, по мнению дзен-буддистов, может подтолкнуть человека к просветлению. Я написал про Банзана. Однажды он шел по рынку и услышал, как кто-то попросил у мясника лучший кусок мяса. Тот ответил: «У меня в магазине только лучшее. Ни одного не лучшего куска нет». Услышав это, Банзан понял, что лучшего и худшего не существует, что такие оценки не имеют реального смысла, потому что есть только то, что есть, — и бдыщ, он достиг просветления. Когда я читал об этом накануне, я думал, не может ли и со мной случиться то же самое — вдруг я в один прекрасный момент пойму Аляску, познаю ее, выясню, какую роль я сыграл в ее смерти? Но я не был уверен в том, что просветление может быть подобно удару молнии.

Когда мы сдали работы, Старик взял свою палку и, не вставая, указал на цитату из Аляскиной курсовой, которая за это время уже значительно поблекла.

— Давайте-ка прочтем одно предложение на девяносто четвертой странице этого увлекательного введения в дзен-буддизм, которое я задал вам изучить на этой неделе. «Всему, что возникает, суждено исчезнуть», — процитировал Старик. — Всему. Вот кресло, на котором я сижу. Его кто-то сделал, а когда-нибудь его не станет. Меня самого не станет, может быть, даже раньше, чем кресла. И вас тоже не станет. Клетки и органы, составляющие ваш организм, некогда появились, и когда-нибудь им будет суждено исчезнуть. Будде было известно то, что ученые доказали только через тысячи лет после его смерти: уровень энтропии растет. Все рассыпается.

Все мы уходим, вспомнил я, и это касается и быков и бычков, Аляски-девчонки и Аляски-штата, поскольку ничто не вечно, даже сама Земля. Будда говорил, что страдают люди из-за своих желаний, и когда мы избавимся от желаний — мы избавимся и от страданий. То есть когда перестанешь хотеть, чтобы все навсегда оставалось как есть, перестанешь страдать из-за того, что все меняется.

«Когда-нибудь никто и не вспомнит, что она вообще когда-то жила на этом свете», — записал я в тетради. И добавил: «И про меня не вспомнят». Память же тоже не вечна. И тогда, получается, от тебя не остается ничего, ни призрака, ни даже его тени. Поначалу Аляска не оставляла меня ни на минуту, даже во сне, а теперь, по прошествии всего нескольких недель, ее образ уже начал ускользать, распадаться в сознании, и не только в моем, — она как будто бы умирала повторно.

Полковник, который с самого начала руководил расследованием и которому было крайне важно понять, что же случилось в ту ночь, в то время как я сам думал лишь о том, любила ли она меня, сдался, так и не найдя ответов. А мне имевшиеся у меня ответы не нравились: Аляска, похоже, мало значения придала тому, что случилось между нами, раз уж даже Джейку об этом не рассказала; наоборот, она с ним любезничала, не дав ему никакого повода заподозрить, что всего за несколько минут до этого я целовал ее пьяные губы. А потом в ней что-то щелкнуло, и то, что некогда возникло, начало распадаться.

Может быть, другого ответа мы уже не получим. Ее не стало, потому что так бывает со всем. Полковник, похоже, смирился с этой мыслью, но расследование, которое он начал, стало теперь тем единственным, что не давало пропасть мне, и я еще надеялся на озарение.

через шестьдесят два дня

В СЛЕДУЮЩЕЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ я проснулся, только когда солнце поднялось уже довольно высоко, пробилось сквозь жалюзи и уронило луч мне на лицо. Сначала я укрылся с головой одеялом, но мне стало нечем дышать, так что я встал и решил позвонить родителям.

— Майлз! — воскликнула мама даже прежде, чем я поприветствовал ее. — Мы установили определитель номера.

— И он каким-то чудесным образом угадывает меня, даже когда я звоню с автомата?

Она рассмеялась:

— Нет, просто пишет «автомат» и код региона. Остальное я сама вычислила. Как ты там? — заботливо спросила она.

— Нормально. Я, правда, отстал по некоторым предметам, но теперь я снова взялся за учебу, так что надеюсь наверстать, — сказал я, и это практически целиком было правдой.

— Я понимаю, что тебе сейчас тяжело приходится, дружок, — ответила мама. — Кстати! Знаешь, с кем мы столкнулись вчера на вечеринке? С миссис Форестер. Она у тебя вела в четвертом классе! Помнишь? Она тебя не забыла и очень хорошо о тебе отзывалась, мы поговорили… — Я, конечно, был рад слышать, что миссис Форестер высоко ценила меня в четвертом классе, но слушал я лишь вполуха, разглядывая каракули на покрашенной белой краской сосновой стене по обеим сторонам от телефона в поисках чего-нибудь новенького, что удастся разгадать («У Лэйси — пятница, 10» — о вечеринке выходников, это я понял) —…вчера мы ужинали с Джонстонами, и, к сожалению, по-моему, твой папа перебрал вина. Мы играли в шарады, и он был просто ужасен. — Мама рассмеялась.

Я чувствовал себя очень уставшим, но кто-то утащил стоявшую ранее у автоматов лавочку, поэтому я опустил свою костлявую задницу на твердый бетонный пол, натянув металлический телефонный провод и подготовившись выслушивать длинный мамин монолог, и вдруг подо всеми каракулями я увидел нарисованный цветочек. Двенадцать продолговатых лепестков вокруг закрашенной сердцевинки на белой, как маргаритка, стене. Маргаритки, белые маргаритки, я вдруг услышал ее голос: Толстячок, что ты видишь? Смотри, — и я увидел, как она сидит тут пьяная, треплется ни о чем с Джейком. Что ты делаешь? — Ничего, просто рисую, просто рисую. О, господи!

— Майлз?

— Да, мам, извини. Чип пришел. Мы заниматься собирались. Мне пора идти.

— Ты потом еще перезвонишь? Папа наверняка тоже хочет с тобой поговорить.

— Ага, мам, да, конечно. Я люблю тебя, не забывай. Я пойду, пока.

— Я, кажется, кое-что нашел! — закричал я Полковнику, спрятавшемуся под одеялом, но мой возбужденный призыв и вероятность того, что я что-то — хоть что-то — нашел, немедленно подняли его на ноги.

Он спрыгнул со своей полки. Прежде чем я успел что-то сказать, он наклонился, поднял рубашку и майку, в которых ходил накануне, напялил их и вышел вслед за мной.

— Смотри, — показал я, и он опустился на корточки.

— Да. Это ее. Она всегда такие цветочки рисовала.

— Помнишь, она и Джейку сказала: «Просто рисую». Он спросил ее, что она делает, а Аляска ответила: «Просто рисую», а после этого воскликнула «О, господи» и распсиховалась. Она нарисовала цветок и что-то вспомнила.

— У тебя отличная память, Толстячок, — признал Полковник, а я не понял, почему он к этому так равнодушен.

— А потом психанула, — повторил я, — и взяла тюльпаны, пока мы убежали за петардами. Глядя на свой рисунок, она вспомнила что-то там, что она забыла, и из-за этого распсиховалась.

— Вероятно, — ответил Полковник, все еще глядя на цветок — пытаясь, наверное, увидеть его глазами Аляски. Потом он наконец поднялся и сказал: — Впечатляет, Толстячок. — И похлопал меня по плечу, словно тренер, довольный своим учеником. — Но все равно непонятно, что именно она забыла.

через шестьдесят девять дней

ЧЕРЕЗ НЕДЕЛЮ ПОСЛЕ обнаружения цветка я смирился с тем, что эта находка нам ничего не скажет — все-таки я не Банзан в мясной палатке, — к тому же воскресли растущие вокруг кампуса клены, а уборщики снова принялись стричь траву на газонах, и мне стало казаться, что мы потеряли ее окончательно.