Завтра война - Александр Зорич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Как можно быть таким олухом? Мало ли какие гады гнездятся в этой куче? А лиловые клопы? Они ведь запросто могут оказаться ядовитыми!» – отругал себя Эстерсон.
В том, чтобы спать вот так, среди листьев, уподобляясь дикому животному, не было никакой необходимости. Но сил ставить одноместную надувную палатку (которую конструктор с собой, конечно, прихватил) в эту ночь у него просто не оставалось.
Мышцы Эстерсона продолжали ныть.
– Сейчас бы в хорошую массажную ванну… – простонал он вполголоса.
Кряхтя, Эстерсон поднялся со своего лиственного ложа и перебрался на поваленное бревно.
Между тем зверски хотелось пить.
Эстерсон открыл термос, на который был навинчен универсальный фильтр для воды, и не без сожаления обнаружил, что он умудрился все до капельки выпить еще вчера.
Выходит, нужно спуститься в лагуну за водой. А ведь он так рассчитывал провести утро в возвышающих душу раздумьях о своей судьбе и о своем месте на Фелиции за чашечкой растворимого кофе!
Океан сильно штормил. Волей-неволей пришлось принять теплый душ прежде, чем вода заполнила двухлитровый термос.
Шкандыбая обратно, по направлению к лесу, он наконец удосужился взглянуть на то, что же там такое этот фильтр фильтрует и что он пишет о составе воды.
То, что он увидел на индикаторе, вмонтированном в крышку термоса, его не порадовало.
Процесс фильтрации шел полным ходом и через минуту-две бывшую соленую, а ныне нормальную человеческую воду уже можно будет пить. Но…
«Внимание: содержание солей магния в обрабатываемой жидкости в пятьдесят шесть раз превышает земные нормы. Содержание солей цезия: в семьдесят один. Содержание молибдена: в двести шестьдесят. Ресурс по фильтрации: сто литров».
– Сколько-сколько? – вытаращился Эстерсон.
Он очень надеялся, что искусственный умишко фильтра что-то напутал. Недопонял. Перемудрил.
Роланд запросил дополнительную информацию. Но она тоже была неутешительной.
Да здесь не океан, а ядреный раствор редких металлов!
Удивляло, что такой патологический химизм не нашел отражения в «Энциклопедии Дальнего Внеземелья». Как вдруг Эстерсона осенило: еще бы, конечно же, не нашел! Потому что это локальная патология, присущая его родному необитаемому полуострову, а вовсе не общая характеристика океанов Фелиции!
«Клянусь бритвой Оккама, это как-то связано с моей вчерашней находкой на плато, с „кладом древних властителей Вселенной“!»
– Мораль простая, – вслух сказал Эстерсон. – Нужно искать родник. Или озеро.
Впрочем, когда он сделал себе кофе, мрачные мысли сразу куда-то попрятались.
Все-таки пятьдесят дней с чистой водой при наихудшем раскладе – это тоже не так мало. А что станется, когда фильтр сдохнет?
Тогда можно будет… ну хотя бы при помощи верного «ЗИГ-Зауэра» произвести вооруженный захват консульства Объединенных Наций (после взятия на абордаж «Бэкона» это уже не казалось Эстерсону трудной задачей).
А уж в консульстве наверняка фильтров завались, не говоря о сигаретах.
Можно, конечно, консульство и не захватывать. А придумать вместо этого что-нибудь не менее изящное…
Покинуть злосчастный полуостров следовало еще до наступления сумерек – Роланд чувствовал себя отдохнувшим. После того как он спрятал парашюты, осталось только одно важное дело: похоронить Песа.
Никакого Песа, конечно, зловещая пучина за эти сутки с хвостиком из себя не исторгла. Но конструктор постановил, что сочтет останками погибшего тот воротник свитера со светлым словом «Надежда» на лейбле.
Он выбрал живописную, окаймленную пурпурными ирисами полянку с видом на бушующий океан, и вырыл в желто-бурой земле могилу.
С приличествующими случаю мыслями Эстерсон уложил на ее дно синий шерстяной воротник и присыпал его свежей землей.
Обложил место захоронения кусками лавы, да так ладно, что получился даже в чем-то живописный могильный холмик.
Водрузил на его верхушку тяжелый католический крест, загодя изготовленный при помощи скотча из двух сравнительно ровных кольев.
По правилам на крест полагалась табличка с именем. Но Эстерсон решил обойтись без нее, рассудив: «Я-то не забуду. А сирхам все равно».
Когда крест был как следует закреплен, Эстерсон громко начал: «Иже еси на небеси…»
Он хотел прочесть «Отче наш» полностью.
Почему-то конструктор был уверен, что Песу это понравилось бы. Но вдруг обнаружил, что попросту не помнит слов этой важнейшей христианской молитвы. Только некоторые красивые фразы: «яко же и мы оставляем должникам нашим», «избави нас от лукавого». А еще – «аминь».
После нескольких секунд неловкого молчания, Эстерсон отважился обойтись своими словами:
– Прощайте, пан Станислав. Вы были храбрым… Простите меня, если сможете, – окончил он почти шепотом.
Эстерсон постоял возле могилы товарища еще минуту, вслушиваясь в глупенькое чириканье птиц.
Затем он молча нацепил рюкзак и зашагал в сторону песчаной косы, которая соединяла его остров с материком, превращая тем самым этот кус суши в полуостров. Необитаемый полуостров.
Чвак-чвак-чвак-чвак.
Эстерсон топал по мелководью.
Волнение утихло, хотя и не до полного штиля. То и дело набегавшая волна деликатно проверяла чувство равновесия двуногого чужака.
Волосы конструктора промокли, комбинезон – и подавно. Впрочем, прикосновения океана казались почти ласковыми.
«Как когда-то на Мальорке», – вспомнил Эстерсон. На этом чудесном курорте он бывал единственный раз в жизни в возрасте двенадцати лет. С тех пор у него редко появлялось время даже на то, чтобы с расстановкой принять ванну…
Львиный Зев завис на высоте в два своих диска над лесом на большой земле – значит, закат где-то через час.
Эстерсон торопился – успеть бы до темноты! От материка его отделяли четыре километра, из которых были пройдены от силы метров пятьсот.
На материке его ближайшей целью была безжизненная научно-исследовательская станция на севере. Он приметил ее в бинокль еще вчера. И еще вчера решил, что первым делом направится именно туда.
Ничего ценного там наверняка не осталось. Кто же бросает ценное, когда эвакуируется? Даже если исследователи, которые жили на станции, погибли всем скопом, после трагедии там наверняка побывала особая комиссия.
Как же без комиссии? Кто же тогда превратит трагедию в бюрократический фарс?!
Завершив расследование причин гибели ученых (хищные насекомые? неизвестный науке вирус? перестреляли друг друга по пьянке?), комиссия, конечно, не преминула прихватить с собой все это «самое ценное».
Впрочем, смотря как понимать слово «ценное».
Если под «ценностями» подразумевать бриллиантовые колье, кристаллические генераторы или сложную измерительную аппаратуру, то на станции точно делать нечего. Все равно ничем не поживишься.
А вот если в ценности мы запишем ношеную одежду, обувь, консервы, топливо и питьевую воду – тогда нужно отправляться на север без проволочек. Ведь ни одна комиссия просроченные мясные консервы или мятые баки с жидким пропаном на Землю не потащит.
Бриллиантовыми колье и измерительной аппаратурой Эстерсон не интересовался. А потому он старательно представлял себе, как с комфортом расположится на исследовательской станции, когда туда доберется. Предвкушал, как сервирует стол, зажжет свечи…
Мысли его были преисполнены благостного прагматизма.
«Интересно, хоть один компьютер там остался?»
«А мебель они с собой забрали? Вот бы анатомическое кресло с подогревом!»
Подвижный ум Эстерсона занимали и совсем праздные вопросы. Например, такой:
«Если я останусь там жить, как ее назову, эту станцию? Ведь у каждого дома должно быть имя. По-моему, имело бы смысл назвать ее… назвать ее… Эрика! – Эстерсон улыбнулся и вспомнил о далеком сыне. – Интересно, что у него в аттестате по математике? А по физике?»
Как и многим людям, зарабатывающим себе на жизнь тяжелым умственным трудом, Эстерсону никогда не было скучно с собственными мыслями.
И ничего предосудительного в этом не было бы. Совсем ничего. Если б во время общения с собственными мыслями люди, зарабатывающие себе на жизнь тяжелым умственным трудом, не превращались в нечто среднее между глухими тетерями и слепыми котятами. Если бы во время размышлений их интуиция и чувство опасности – и без того посредственные – не отказывали вовсе…
Когда вровень с правым плечом чавкающего по мелководью Эстерсона показалось исполинское щупальце кофейно-коричневого цвета с розовыми присосками, он даже не повернул головы. Тихий, но в чем-то особенный и тревожный плеск воды за спиной его не насторожил.
Конструктор даже начал насвистывать «Сердце красавицы склонно к измене» – настолько он был беззаботен.
А потому, когда щупальце стремительно скользнуло к нему над водой и рывком обвило его правую ногу в районе голени, он был совершенно не готов к сюрпризам.
