Сказки старого Вильнюса II - Макс Фрай

— И я, — говорит старик, — вот уже второй месяц оглядываюсь по сторонам. Все что угодно может быть ее приветом. Облако в форме зайца, клубок цветной шерсти на тротуаре, оранжевые огоньки в небе, старая записка про котлеты в холодильнике, вложенная в книгу вместо закладки. Но я думаю, если бы Ирина и правда передала мне привет, я бы сразу понял, что это он и есть. Не пришлось бы ни гадать, ни придумывать.

— Ну, может быть, надо еще подождать, — рассудительно говорит внучка. — Может быть, там время как-то иначе идет.

Вообще-то она не верит в приветы из загробного царства. И в жизнь после смерти тоже. Ну как — не верит, просто никогда всерьез об этом не думала. И не стала бы, если бы не дед, которого надо приободрить и утешить. Но как, господи, как?!

— Вчера было сорок дней, а Ирина все молчит и молчит, — говорит старик. — Я, честно говоря, думаю, просто некому слать мне приветы. И неоткуда. Ничего там, девочка, нет. И никого. И нас больше не будет.

— Ты посмотри, что делается, — говорит внучка, и голос ее подозрительно звенит. — Дед! Обернись и посмотри в окно, пожалуйста. Ты только посмотри.

На июльский город падает снег. Крупные белые пушистые хлопья, как на открытках рисуют. Настоящий, холодный, мокрый, совершенно невозможный, но если высунуть руку в окно, можно стать счастливым обладателем многих тысяч снежинок и владеть ими единолично целую четверть секунды, пока не растают.

Улица Скапо

S. Skapo g.

Полный перечень примет и чудес улицы Скапо

Как ни старался убедить себя, что все перемены к лучшему, сколько ни напоминал, что жизнь прекрасна просто потому, что она есть, вне зависимости от того, нравятся ли нам составляющие ее эпизоды, а искренне радоваться переезду все равно не получалось.

Новая квартира была вдвое больше и при этом немного дешевле старой, стены — гораздо толще, потолки — выше, ремонт сделан без размаха, зато с любовью, а хозяева оказались не только славными людьми, но и родственниками одного из приятелей. Чего еще желать. Но — подвал вместо мансарды. Но — темный, унылый, без единого деревца двор вместо яблонь и кленов, окружавших дом на Бокшто. Но — вид из всех четырех окон только на потрескавшийся асфальт. А прежде был — на небо, купола храмов и сады Ужуписа за рекой. Практически на весь мир. И терять весь мир было, конечно, жалко до слез. Хоть и осознавал, что глупая это формулировка — «терять». Вот же он, весь мир, никуда не делся — яблони и клены, небо и купола. Просто чтобы увидеть все это, теперь недостаточно открыть глаза. Придется встать, одеться, выйти из дома, пройти несколько кварталов. Совсем не трудно, а все равно уже не то.

Мир останется на месте, просто труднее будет считать его своей собственностью. И это чертовски обидно.

Однако ничего не попишешь, мансарду на Бокшто продали, и новые жильцы намеревались въехать первого августа.

Машину вызвал на двадцать девятое. Воскресенье, город пустой. Ну и вообще, чего тянуть.

Вещи закончил паковать только под утро. Зверски не выспался. Кофе пришлось заваривать прямо в чашке и пить на голодный желудок — запастись с вечера хлебом и какой-нибудь ветчиной на завтрак просто забыл. Помогать никто не пришел, потому что сам дурак: если уж собрался переезжать летом, да еще в воскресенье, когда все живое сбежало из города и залегло — кто по пляжам, кто по хуторам, — будь добр хотя бы предупредить друзей заранее. А не за два часа до прибытия заказанной машины.

Впрочем, ерунда. Вещей немного, ничего такого, с чем бы не справился прилагающийся к машине грузчик, а таскать картины все равно никому не доверил бы. Друзья были нужны исключительно для моральной поддержки, потому и принялся трезвонить в самый последний момент, когда понял, что чертово настроение окончательно вышло из-под контроля и, повизгивая от ужаса, несется по склону умозрительного холма — вниз. К позорной подростковой отметке «что-то я у нас совсем бедняжечка». И как, скажите на милость, его хотя бы остановить?

Переезжать в новый дом в дурном расположении духа — что может быть хуже. Поэтому по дороге отчаянно бодрился, развлекал водителя и грузчика беспредельно глупыми, но смешными анекдотами своего школьного детства. Долго, добрую четверть часа, пока раскаленный микроавтобус кружил по Старому городу, мужественно преодолевая целый километр, разделяющий мансарду на Бокшто и подвал на Скапо — если идти пешком, по прямой.

Вещи выгружали, досмеиваясь, потом покурили во дворе, попивая теплую кока-колу из жестяных банок, обсудили так некстати начавшуюся жару, цены на недвижимость, прелести и недостатки жизни в Старом городе, преимущество газовых колонок перед центральным отоплением, особенности джазовой вокальной артикуляции, влияние угла наклона скалы на сохранность петроглифов из Астувансалми[32] и другие чрезвычайно волнующие всех собравшихся вопросы. Но тут вмешался неумолимый Кронос и прикрыл лавочку: ребят ждал следующий клиент, а после еще один, в такой работе нельзя выбиваться из графика, минуты опозданий имеют свойство умножаться в геометрической прогрессии, черт его знает почему.

Пришлось идти домой.

То есть в аккуратно отремонтированный чистенький прохладный подвал, уставленный коробками и пакетами. На мастерскую, где можно долго и плодотворно работать, это помещение походило мало, на дом, в котором можно счастливо жить, — еще меньше, по крайней мере пока. И матрас, распакованный первым, застеленный чистым бельем и заботливо накрытый ярким полосатым пледом, не только не исправил положение, а, напротив, окончательно придал подвалу вид временного пристанища для беженцев. Или погорельцев, один черт.

Сказал себе: «Все поправимо, через несколько дней здесь будет если не уютная, то вполне рабочая атмосфера, и тебе покажется, что жил здесь всегда, ты же очень быстро привыкаешь».

Все это было чистой правдой. Но прозвучало неубедительно.

Это потому, что сперва надо пожрать. А потом уже разбираться с метаниями собственной загадочной души. Если вообще останется с чем разбираться. Голодному человеку и без всяких переездов непросто чувствовать себя довольным. К счастью, именно это очень легко поправимо. В двух шагах отсюда пешеходная улица Пилес, в окрестностях которой расположена чуть ли не треть городских ресторанов и кафе. Есть из чего выбирать.

Когда шел через двор, дорогу перебежал тощий черный котенок. Уныло подумал: «Вот только его не хватало. Теперь мой обед будет испорчен каким-то неведомым образом…»

Котенок оказался последней каплей — в том смысле, что наконец-то опомнился.

Сказал себе: «Так, стоп. С каких это пор ты веришь в идиотские приметы? Даже в детстве, когда няня, встретив на своем пути черную кошку, мелко крестилась и сворачивала в сторону, удивлялся: какой вред может быть от такого красивого зверька?»

Сказал себе: «Да что с тобой творится? Ты еще трещинки на асфальте начни перепрыгивать, потому что, если наступишь, непременно помрешь. Совсем чокнулся».

Сказал себе: «Ты же еще в пятнадцать лет решил, что плохих примет не бывает, только хорошие. И кстати, до сих пор так оно и было».

Сказал себе: «Ишь, расквасился».

Сказал себе: «Я знаю, что с тобой делать. Ты у меня сейчас попляшешь».

И, потирая руки от предвкушения, пошел обратно, в подвал. То есть домой. Но не потому, что убоялся котенка, а за чистым блокнотом. Благо знал, где его искать, — подвернулся под руку в последний момент, когда обтягивал упаковочной пленкой матрас, с ним и поехал. И теперь валялся рядом с наскоро обустроенной постелью. Копеечный линованный блокнот на пружинке, самая нужная в мире вещь. Вот прямо сейчас — самая нужная.

А карандаш нашелся в кармане. Что неудивительно — зачем вообще нужны человеку карманы, если в каждом из них не лежит по огрызку карандаша.

План был такой: засесть в каком-нибудь кафе и, в ожидании заказа, изобрести хотя бы полдюжины новых хороших примет. И записать в тетрадку, чтобы не забылись. И распространять потом потихоньку, между делом, в разговорах: «Ух ты, смотри, красное полотенце на веревке висит, моя бабка говорила, это лучшая примета на свете, надо срочно что-нибудь предпринять, сегодня у нас все получится», — и тому подобное.

Когда-то больше всего на свете любил такие невинные розыгрыши; особенно здорово было услышать свою примету несколько лет спустя из уст совершенно постороннего человека. Так случалось всего пару раз, но и это было очень много. И позволяло надеяться, что прочие выдуманные приметы тоже зажили самостоятельной жизнью, передаются из уст в уста и, конечно, регулярно сбываются. Потому что любая примета сбывается, встретившись с человеком, готовым в нее поверить. А проверена она веками или наспех сочинена позавчера — дело десятое.