Мыслить как Толстой и Витгенштейн. Искусство, эмоции и выражение - Генри Пикфорд

Теория Джеймса – Ланге утверждает, что эмоции – это ощущения различных стандартизованных изменений в организме: мышечных, сосудистых, кожных, дыхательных и т. д., а также выражений лица и поведенческих диспозиций11. В оказавшей большое влияние на психологию эмоций статье «Что такое эмоция?» (1884) У. Джеймс утверждает, что телесные изменения, которые мы склонны называть «выражением» эмоции, на самом деле являются первичным компонентом эмоции:

О такого рода стандартных эмоциях принято думать, что восприятие некоторого факта вызывает душевное волнение, называемое эмоцией, и что это психическое состояние приводит к изменениям в организме. Мой тезис, однако, состоит в том, что телесные изменения следуют непосредственно за восприятием волнующего факта и что наше переживание этих изменений, по мере того как они происходят, и является эмоцией. Обычно принято говорить: нам не повезло – мы огорчены и плачем, нам повстречался медведь – мы испугались и обращаемся в бегство, нас оскорбил соперник – мы разгневаны и наносим удар. Защищаемая здесь гипотеза утверждает, что этот порядок событий является неправильным, что одно психическое состояние не сразу вызывается другим, что между ними необходимо вставить телесные проявления и что правильнее говорить: мы огорчены, потому что плачем, разгневаны, потому что наносим удар, испуганы, потому что дрожим, а не наоборот, – мы плачем, наносим удар и дрожим, потому что огорчены, разгневаны или испуганы. Если бы восприятие не сопровождалось телесным проявлением, оно было бы исключительно познавательным, бледным, лишенным колорита и душевного тепла. В таком случае мы могли бы видеть медведя и приходить к выводу, что лучше будет обратиться к бегству, или, получив оскорбление, полагать, что мы имеем право ударить, но не могли бы при этом реально переживать страх или гнев [Джеймс 2002: 458].

Таким образом, получается, что эмоция не является изначально когнитивным актом – скажем, перцептивным толкованием, оценкой или суждением, – который потом воздействует на тело: это изначально телесное, физиологическое состояние, которое потом воспринимается или ощущается как эмоция. Согласно этой теории, эмоции – это ощущения, а не акты познания.

Хотя в начале статьи Джеймс делает оговорку, что будет «рассматривать здесь только те эмоции, которые имеют отчетливое телесное выражение» [Там же: 456], далее он обобщает свое утверждение, заявляя, что «полностью лишенная телесного выражения эмоция – ничто» [Там же: 460], то есть все эмоции по определению являются изменениями в организме:

Чем тщательнее я изучаю свои состояния, тем сильнее я убеждаюсь в том, что, каковы бы ни были мои настроения, привязанности и страсти, все они создаются и вызываются теми телесными изменениями, которые мы обычно называем их выражением или следствием. И мне все больше кажется, что если бы мое тело перестало быть чувствительным, я оказался бы лишен всех эмоциональных переживаний, и грубых, и нежных, и влачил бы существование, способное лишь на познание и интеллектуальную деятельность [Там же: 460].

Приведенный выше фрагмент представляет главный аргумент Джеймса в пользу утверждения, что эмоции – это воспринимаемые физиологические изменения, так называемый аргумент от абстракции: представьте себе, что вы испытываете сильную эмоцию, а затем вычтите из нее все связанные с ней соматические ощущения – состояние, которое вы в результате получите, уже не ассоциируется с данной эмоцией, следовательно эмоции – это ощущаемые телесные изменения. В конце статьи Джеймс заново пересматривает «чисто церебральные» эмоции – нравственные, эстетические и интеллектуальные переживания – и теперь, исходя из своей теории физиологической конституции, приходит к выводу, что такие эмоции вообще не являются эмоциями:

Если в них интеллектуальное чувство действительно не связано с какими-то телесными действиями, если мы не смеемся из-за изящества некоторого технического приспособления, если мы не дрожим, понимая справедливость акта правосудия, не чувствуем зуда, слыша совершенную музыку, наше психическое состояние приближается к суждению о правильности более, чем к чему-либо еще. Такое суждение следует относить скорее к созданию истины: оно является когнитивным актом [Там же: 464][198].

Таким образом, с точки зрения Джеймса – Ланге, эмоции – это пассивные ощущения телесных изменений и они полностью отделены от любых когнитивных актов сознания[199]. В силу «аргумента от абстракции» теория Джеймса представляет собой «чувственную» теорию эмоций, поскольку она утверждает, что эмоции целиком состоят из феноменологических чувствуемых восприятий физиологических изменений.

2. Следуя одному из направлений критики теории Джеймса – Ланге, мы придем к реконструированному понятию эмоции, лучше соответствующему теории, которую я развиваю исходя из Толстого и Витгенштейна. Я говорю о том направлении критики, согласно которому органическая теория не приписывает эмоциям никакой интенциональности: согласно этой теории, эмоции не возникают «по поводу чего-то» и не направлены «на что-то»; скорее, они являются внутренними восприятиями телесных каузально-диспозиционных эффектов. Но, как мы видели в главе 3, многие примеры эмоций, приводимые Толстым в работе «Что такое искусство?», и вообще многие эмоции так таковые, по крайней мере отчасти, складываются из интенциональных состояний, направлены на что-то или возникают из-за чего-то. Такие эмоции, как восхищение, страх, сожаление, любовь и ненависть, как правило, направлены на определенные объекты или классы объектов (реальные, воображаемые или хранимые в памяти), тогда как настроения – радость, подавленность и т. п. – не имеют объекта (или имеют в качестве своего объекта все на свете), а ощущения – зуд, боль и т. п. – имеют причины, а не интенциональные объекты. Если эмоции, в отличие от настроений и ощущений, обладают интенциональными объектами или свойствами, то теория Джеймса – Ланге явно не годится для того, чтобы объяснить это измерение эмоций.

Возможным ответом было бы предположение, что для джеймсовской эмоции причиной служит то, на что она направлена, и, таким образом, в ней все-таки присутствует отношение интенциональности. Но хотя, конечно, случается, что причина и объект эмоции совпадают (например, я испугался змеи в саду), это совпадение эмпирическое и случайное, а не смысловое и необходимое. Предположим, к примеру, что я ошибочно принял садовый шланг за змею – тогда причиной моего испуга окажется шланг, но объектом моего испуга будет воображаемая змея. Витгенштейн четко разъясняет различие, которого мы должны придерживаться: «Следует различать предмет страха и причину страха. Так, лицо, внушающее нам страх или восхищение (предмет страха, восхищения), является не его причиной, а, можно сказать, его адресатом» [Витгенштейн 1994, 1: 220][200]. Э. Кенни делает свои выводы из этого фрагмента и последующих примеров того, что эмоции человека, по всей видимости, связаны со знанием или верой, имеющимися у этого человека:

Различие между причиной и объектом эмоции, таким образом, легче всего выявляется посредством обращения к знанию