Звучит повсюду голос мой - Азиза Джафарзаде

... Над головой поэта сгущались черные тучи. Базарные моллы и эфенди, наживавшиеся еще недавно на темных людях, увидели, что карманы их пустеют с выходом в свет эпиграммы Сеида Азима. Утих шум первых чтений, только теперь многие стали понимать его смысл: не только сектантам, но и всей религии был нанесен удар. Сатира ходила по рукам и будила ропот и непочтенье.

В первые дни казалось, что эпиграмма направлена против тех, что не хочет правильно толковать законы ислама, вводит в заблуждение простодушных невежественных людей, однако со временем многие опомнились и уразумели, что эпиграмма разоблачает не только Абида-эфенди и ему подобных, но и вообще религиозных фанатиков всех направлений, все ветви ислама. Мошенники были не только среди тех, кто устраивал оргии с танцами мужчин и женщин, но и среди тех, кто наживался на бедняках.

Враги объединились против поэта. "Он противник религии!" Это было ясно и суннитам, и шиитам, и их обуяло возмущение.

Проявилась застарелая злоба Моллы Курбангулу. Ожила нелюбовь к поэту Закрытого и Алыша. Им обоим никогда не нравилась поэзия всеобщего "любимца", но они умели скрывать это, не выдавали себя. Теперь, когда прошли первые бурные дни, заговорщики решили не дремать и объединить свои усилия с приверженцами Абида-эфенди. Мешади Алыш подстрекательством и злонаущением уговорил своих прежних дружков подкараулить поэта и напасть на него. И случай подвернулся.

Сговорившись с несколькими мюридами - приспешниками Абида-эфенди, шайка громил остановила Сеида Азима по дороге к Базару.

Дюжие молодые крестьяне-шахларцы и несколько горожан-шемахинцев с дубинками в руках поджидали поэта. Только два-три человека отличались добротной одеждой, на остальных бедняках были залатанные чухи, домотканые грубошерстные архалуки, подвязанные веревкой или ситцевым кушаком, заштопанные шаровары из бумажной дешевой ткани...

Ага, увидев парней издалека, не придал сборищу никакого значения, но, услышав: "Вот он идет!", насторожился. Внимательно приглядевшись к парням, он распознал среди них и суннитов, и шиитов... Отступать было некуда. "Что ж, - подумал он, - будь что будет". Он не мог знать, что им сказали: "В городе появился безбожник, негодный бумагомаратель. Он враждует с уважаемым Абидом-эфенди... Чтобы досадить эфенди, он написал на него пасквиль, можно сказать, опозорил его, но мало того, он высмеял вас самих, ваших матерей, сестер и невест, выставил на поругание своей эпиграммой. Подстрекаемые им люди выгнали Абида-эфенди из села, разрушили молельню... Вера пропадает... Пролить кровь такого безбожника - благое дело!" Одного из группы Алыш назначил главарем, которому передавал приказания через подручного из лавки Закрытого. Этого мальчишку Гаджи Асад приспособил для поручений с тех пор, как Тарлана заменил приказчик Али - дальний родственник Закрытого. Он-то и увидел первым Сеида Азима и стрелой помчался к Алышу, который прятался за углом.

По одежде и манере поведения Сеид Азим понял, что никто из пятнадцати парней, вставших на его пути, не был настоящим бандитом. Все они были чем-то очень встревожены и довольно громко переговаривались: "Будьте наготове, сейчас он сюда приблизится... Вот он..." Поэт поравнялся с группой, внезапно он узнал человека, прятавшегося за ближайшим углом. Это был Мешади Алыш, он не мог ошибиться. "Может быть, мне просто померещилось? Нет, нет, и он меня увидел... Наши взгляды встретились, я даже усмотрел ухмылку в глазах этого шайтана... Так вот оно что?! Интересы этих мерзавцев сошлись, разногласия между суннитами и шиитами забыты, сообща они решили преподать мне урок!"

Мешади Алыш действительно руководил молодыми фанатиками и мюридами Абида-эфенди из-за угла. Он уже не был разбойником, который действовал без оглядки, а старался не марать рук, оставаясь в стороне "благочестивым Мешади". Но и Ага изменился. Перед парнями стоял не беззащитный молодой человек. Теперь это был первый среди интеллигентов-просветителей Ширвана, известный и народу, и правительству, - Гаджи Сеид Азим Ширвани, и имя его приводило недругов в трепет.

Деревенские невежественные парни, фанатики и сквернословы не знали и не понимали, кто перед ними. Вместо того чтобы радоваться, что их села избавились от скверны и разврата, они стремились уничтожить поэта, который помог разоблачению гнезда пророка. - Вот он сам, проклятый!

- Кто, этот? А ну пустите, я раскрошу ему челюсть...

- Почему ты? Я сам пролью его кровь во имя веры!

- Я тоже хочу пожертвовать собой во имя веры...

- Что вы мешкаете, начинайте, пока никто не спохватился!

Парни двинулись к поэту, окружили его стеной и стали теснить за угол дома, где притаился Алыш.

Если бы в руках Сеида Азима была хоть трость, может быть, он и попытался оказать сопротивление. Необходимо воспользоваться другим оружием: словом. Авось удастся их утихомирить.

- Да в чем моя вина, ребята, перед вами? - спросил он.

- На Абида-эфенди издевательскую штуку ты написал?

- Опозорил набожного человека, который в отцы тебе годится!

- Опозорил наших женщин, наших жен и сестер!

- Высмеял их!

Кольцо вокруг Аги сжималось. Страсти накалялись. Волосатые руки тянулись к его лицу, ему казалось, что еще минута - и он задохнется. Гнев не давал ему говорить, в то же время он чувствовал жалость к этим невеждам. До чего же их одурачили! Не знают, где истинное зло.

- О невежественные дети! Я осрамил тех, кто издевался над вашей честью!

- Эй, да он еще разговаривает! Бейте его!

Еще минута" и Сеид Азим не ушел бы отсюда живым. Судьба пощадила его.

- А ну, разойдитесь, дикари! Ишь что задумали, собачьи дети!

Все обернулись на громовой окрик. На толпу наезжал на коне урядник Керим-бек. Наотмашь хлестнув плеткой по голове стоявшего вблизи Аги парня, он тут же снова опустил ее на блестевшую бритую голову, оголившуюся от слетевшей барашковой папахи. Никто не услышал стона, только руки схватились за голову, но и их обожгла плеть. Большинство парней ни разу в жизни не видели урядника. Мундир Керим-бека с золочеными погонами и золотыми пуговицами, красные лампасы и высокие сапоги нагнали на всех жуткий страх. Некоторые решили, что перед ними чуть ли не сам царь и он явился на помощь Are. Они с воплями кинулись спасаться. Другие, упав на колени, стали целовать землю. Прислонившись к стене дома, Сеид Азим, бледный и смертельно уставший, наблюдал за происходящим. Нелепость случившегося потрясла его.

- Господин Керим-бек! Умоляю тебя, не бей этих несчастных! Они ничего не понимают! Откуда им знать, что я беспокоился о них самих, когда писал свою эпиграмму на Абида-эфенди... Умоляю, не бей их... Но как вовремя аллах направил тебя сюда! Иначе эти глупцы отправили бы меня на тот свет... Умоляю тебя, не бей... Тех, кого нужно бить, среди них нет...

Когда Сеид Азим рассказал о происшедшем Джинну Джаваду и Махмуду-аге, Джавад, смеясь, сказал:

- Что тут скажешь? Сам Ага выступил защитником врагов Аги...

Книготорговец Мешади Гулам уже несколько дней с нетерпением ожидал приезда каравана Кербалаи Вели. Утром он узнал, что караван прибыл в Шемаху. Он каждую минуту ждал караванщика, поэтому не отлучался из лавки. Прозвучал полуденный азан. Мешади Гулам прошел в комнаты позади лавки, наполнил кувшин водой и под пение азана: "Идите к лучшему из дел!" - совершил религиозное омовение. Поставив кувшин, он вернулся в лавку и расстелил молитвенный коврик. Повернувшись лицом к Мекке, он поднял руки и шепотом произнес: "Аллах превелик!"

Мешади Гулам еще не окончил молитву, когда почувствовал, что кто-то вошел в лавку. Но не обернулся до окончания молитвы. Четырежды опускался наземь, становился на колени и касался лбом молитвенного коврика. Воздев руки к небесам, произнес заключительное: "Аллах превелик!" И только тогда обернулся к вошедшему. Радость его была велика: перед ним стоял Кербалаи Вели.

- О аллах, добро пожаловать, Кербалаи! Надеюсь, дорога твоя была удачной?

- Слава аллаху, удачной...

- Проходи, Кербалаи, садись! - Мешади Гулам быстро собрал молитвенный коврик и, усадив гостя, вышел из лавки. - Эй, Рази, Раа-зи!

- Да, Мешади!

- Будь добр, хорошего свежего чаю для меня и моего гостя!

- Слушаю, Мешади, сию минуту...

Кербалаи слышал эти переговоры и улыбался. Книготорговец вернулся в лавку и сел на тюфячок рядом с гостем.

- Пожалуйста, Кербалаи, расскажи, где был, что видел... Как говорится, что ел-пил - пусть тебе останется, что видел - пусть нам достанется...

Кербалаи Вели провел обеими ладонями по свежепокрашенной черной бороде, хитро улыбаясь. Он прекрасно знал Мешади Гулама. До самого вечера ему не удастся выйти из лавки. Он будет рассказывать о том, что видел и слышал в дальних краях. Многолетняя дружба связывает Кербалаи Вели и Мешади Гулама. Но пока караванщик не расскажет все, что знает, что слышал, Мешади Гулам не покажет ему своих новых драгоценных находок, новых списков стихов и газелей, даже одного листочка не покажет. А уж потом они вместе пообедают на славу.