Готовься к войне - Андрей Рубанов

Алиса молча покачала головой. Знаев подошел к следующей полке.

— А вот еще. Хорошее колечко. Камешек не менее чем в шесть каратов. Жаль, тут неважное освещение. На солнце сверкает — глаз нельзя оторвать… Человек отдал мне это кольцо чуть ли не вместе с пальцем.

— Со своим?

— Нет. С пальцем бывшего владельца.

— А где он сейчас?

— Кто? Владелец?

— Тот, кто принес.

— В тюрьме, я думаю. Прибежал впопыхах, взял в долг двадцать штук, сказал, что, наверное, подсядет, ненадолго, на годик-полтора… И пропал. Это было семь лет назад.

— А вдруг его уже… в живых нет?

— Может, и нет, — спокойно сказал банкир. — А может, он завтра заявится. Мое дело — спрятать надежно, дверь поставить потолще и отдать по первому требованию. Видишь эти кирпичи? Здесь двести тысяч баксов, по сто тысяч в брикете. С печатями Независимого Банка России. Такого банка нет в природе уже почти пятнадцать лет. Нетипичный был случай — пришли трое чуваков, взяли безналичные рубли под залог наличных долларов… Тоже очень спешили. Бестолковых людей сразу видно, они всегда спешат…

— Ты тоже.

— Нет, — мягко возразил Знаев, — я никогда не спешу. Я все делаю быстро. Согласись, есть разница… В общем, через неделю из тех троих двоих убили. Отстрелили затылки. Третий — пропал без вести. Причем, как сейчас помню, именно ему, третьему, я отдал — в руки сунул! — квитанцию о том, что ценности приняты на хранение. Думаю, именно он и заказал своих компаньонов. С тех пор я его жду. Может, придет. А он, я так предполагаю, боится. Квитанция — улика. Мотив, понимаешь?

Девушка рассеянно кивнула. В своих обтягивающих тоненьких джинсиках, в маечке на бретельках, с распущенными по плечам волосами она смотрелась несколько легкомысленно среди полок со слитками золота и металлических подносов, уставленных брикетами купюр, а также разных размеров шкатулками и ящиками с тускло отсвечивающими висячими замками.

— И много здесь у тебя такого? Что лежит по десять лет?

— Немного. Думаю, примерно на миллион. Гораздо больше — на счетах.

— В смысле?

— Ты должна понимать. Ты же сама здесь работаешь. Представь: приходит человек в мой банк, открывает счет. Туда кто-то перечисляет деньги. А потом человек пропадает. Умирает, забывает, эмигрирует. Бизнес все время в движении. Люди создают фирмы, работают, поднимаются, падают, зарабатывают, теряют, ударяются в бега, ссорятся с компаньонами. Кидают, мошенничают, воруют у своих. Кто-то кому-то за что-то заплатил, сделал перевод, в мой банк, — потом обанкротился, битой по голове получил, из реанимации вышел, офис сжег, документы и печать в прорубь выкинул, а деньги — черт с ними, еще заработаю… Бывает, приходят. Через три года, через пять. Через десять. Где тут мои кровные, в целости ли? В целости, конечно, вот вам, забирайте… А бывает — и не приходят.

— Какие-то древние, — задумчиво сказала Алиса, — у тебя истории. Времен дикого капитализма.

Банкир кивнул. В свои годы он давно чувствовал себя динозавром.

— Согласен. Сейчас все иначе. В последние пять-шесть лет с кредитными ресурсами стало попроще. Да и люди за ум взялись. Многие. Но не большинство. Лично я давно прекратил ростовщические операции. Дело выгодное, но, если честно, совершенно омерзительное. Поймает дурак деньги — и тут же сходит с ума, кабриолет себе покупает, цацки и прочую ерунду. О будущем, разумеется, не думает. Вдруг что-то происходит, неприятность какая-нибудь, уголовное преследование, или родственник заболел, возникает нужда в наличных — а их, естественно, нет. Никто ничего на черный день не откладывает. Прибегают ко мне, в долг брать — и смотрят, как на врага народа. Процентщик! Барыжная морда! — Знаев припомнил кое-какие подробности кое-каких деловых бесед и почувствовал отвращение. — А я тут ни при чем. Я банкир, это мой хлеб… Вот тут, посмотри, рисуночки. Им по сто пятьдесят лет. Один такой рисуночек в Лондоне недавно продали за сорок пять тысяч фунтов. Владелец шедевров уехал по Амазонке сплавляться, а ценности ко мне привез, от греха… И, кстати, тут где-то был ларчик с драгоценностями жены твоего друга Жарова… Она если надолго уезжает, все сюда сдает, на хранение…

— Твоего друга, — аккуратно поправила Алиса.

— Что?

— Твоего друга Жарова. Не моего.

— И твоего тоже, — сурово сказал банкир. — Он тебе звонит, он с тобой шутки шутит — значит, друг…

— Прекрати.

— Ладно. Хочешь посмотреть на драгоценности его жены?

— Нет. Не хочу.

— Понятно. Кстати, очень средненькие камешки. У меня есть интереснее. Тут где-то антикварная брошь была, с изумрудом, середина девятнадцатого века, такую огранку сейчас не делают…

— Это не сейф, а музей.

— Это банк, — сказал Знаев. — Мой банк. У тебя образование экономиста, ты должна знать, что банки условно делятся на два типа… Какие?

Алиса пожала плечами.

— Что, не помнишь? У тебя ведь были пятерки по всем предметам, я видел твой диплом…

— Можешь считать, что мне стыдно.

Знаев тяжело вздохнул.

— Банки бывают инвестиционные и сберегательные. Сначала я хотел делать инвестиционный банк. Очень хотел. Я молодой был. Быстрый. Очень. Не спал неделями. Все собирались с силами — а я уже делал. Все боялись — а я лез башкой вперед. Никто ничего не знал — а я знал все. Как, где, почем, у кого какой интерес — все! Мечтал играть на фондовой бирже. Андеррайтинг, арбитражные сделки и так далее. Видел себя таким Майклом Милкеном. Или Иваном Боэцки. Даже их портреты повесил. Вырвал из книжки «Алчность и слава Уолл-Стрит»… Очень меня это увлекало. Акции, графики, технический анализ. Быки, медведи. Внизу купил — вверху продал, прибыль зафиксировал и вывел на Каймановы острова… Нет и не будет на белом свете ничего интереснее, чем покупать и продавать деньги. А потом… — Знаев подбросил в воздух запаянные в пластик сто тысяч, — потом оказалось, что наша родная фондовая биржа — совсем не Уолл-Стрит. Когда я начинал, в девяносто втором, народ там в основном в буфете зависал. Ведущий вел торги и периодически покрикивал: «Потише там, в буфете!» Однажды я посмотрел на их самодовольные нетрезвые морды и решил, что ноги моей больше не будет в этом бардаке. И потом уже строил банк строго сберегательный, по швейцарскому образцу. Небольшое предприятие, для своих. Бронированный подвал, минимум персонала, вся крупная клиентура замыкается сразу на меня…

— Послушай, — напряженным голосом, но вежливо, перебила рыжая. — Скажи честно, зачем ты меня сюда привел?

Знаев несколько смешался.

— Я думал, тебе будет интересно. Ты ведь не каждый день видишь перед собой одиннадцать килограммов червонного золота? С клеймами государственных банков восьми стран?

— Нет. Не каждый день.

— Ах, «не каждый». Понятно.

— Ты не боишься?

— Чего именно?

— Мы едва знакомы. Ты не боишься показывать мне все это?

— Нет, — мгновенно ответил банкир. — Не боюсь.

— Я могу кому-нибудь проболтаться.

— Ты не проболтаешься.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю, — сказал Знаев. — Я давно решил, что ты обязательно должна все посмотреть.

— Давно — это когда?

— В четверг, — еще быстрее отреагировал банкир. — Около трех часов дня. Когда первый раз тебя увидел. Как увидел — так сразу и решил. Вот, думаю, именно ей я покажу, ради чего полжизни угробил…

— Зачем? Зачем я должна видеть то, ради чего ты потратил полжизни?

Как ей объяснить, лихорадочно подумал он. Я что, выбрал не ту обстановку? По-моему, обстановка самая располагающая. Что может быть лучше, чем объясниться с женщиной в собственной сокровищнице? Остается только подобрать точные слова. Сформулировать, чего я хочу.

Вот только одно плохо: я даже сам себе еще ничего не сформулировал.

— Видишь ли… — Он прокашлялся. — Здесь сосредоточено все самое дорогое. Плоды усилий. Не только моих. Тысячи людей много лет работали, мучились, страдали, ночами не спали… Воровали и обманывали… умирали… убивали других… Ради того, чтоб обратить свои страсти вот в это.

Он обвел руками полки.

— Теперь это все доверено мне. Это — ГРУЗ. Я его тащу. Мне тяжело…

Не то, не то! — пролетело в голове. Ты что, собираешься ей жаловаться? Она живет в квартире с окнами на помойку, она тратит три часа в день на дорогу до работы и обратно — а ты, благополучный, обитатель поместья в пять гектаров, привел ее в свои закрома, набитые золотом, и теперь намерен жаловаться?

— Извини, — сказал он тихо. — Наверное, мы зря сюда пришли.

— Ты хотел что-то сказать. И не сказал…

— Я все сказал. Пойдем. Здесь низкий потолок. Я не люблю низкие потолки.

— А что ты любишь? — спросила рыжая, не трогаясь с места.

Знаев с ненавистью оглядел богатства.

— Наверное… я должен сейчас сказать, что я люблю — тебя. Но это будет не совсем честно. Я черствый, я почти ничего не чувствую. Мне сорок один год. Я — опасный сумасшедший. Видишь — ты не возразила! Значит, уже поняла… Я безумец, Алиса. Богатый и очень энергичный. Я сказал бы тебе: «Будь со мной», — но я так не скажу. Боюсь. За тебя. Я уже изуродовал жизнь одной хорошей женщине. С тобой может произойти то же самое. Ты мне нравишься. Ты меня полностью устраиваешь. Ты молодая, веселая, умная. С тобой легко. Я бы хотел… — Банкир окончательно смешался. — Очень хотел… Но не могу. Вернее, могу, но не буду… мне без тебя плохо. Не то чтобы плохо, мне всегда не плохо и не хорошо, а так… Я ж богатый, я в порядке… Но с тобой мне гораздо лучше, чем без тебя…