Автопортрет с отрезанной головой или 60 патологических телег - Сурат

44. Брахмонстр

В схватке с брахмонстром Артур Черепахин терпел сокрушительное поражение, ибо победить брахмонстра может лишь тот, кто не догадывается о его существовании. В каком-то смысле брахмонстр и был этой догадкой, а не просто чудовищем, равнодушно пожирающим человеческие жизни. И хотя его неслышное чавканье присуще каждому человеку, оно не имеет реальной силы над тем, кто ничего не подозревает в своем простодушии. Знание о брахмонстре не позволяет восстанавливать дефицит сожранной им живой плоти, и печальный этот опыт приносит новое знание, которое, в конце концов, полностью аннигилирует человека.

Когда Артур спросил брахмонстра в частной беседе, по какому праву он питается людьми, тот без обиняков ответил цитатой из гоголевского “Тараса Бульбы” — я их породил, я их и кончаю. Артур всегда питал недоверие к теории Дарвина, но реальность оказывалась еще хуже — обезьяны были действительно в чем-то близки людям, но брахмонстр представлял собой нечто настолько чуждое человеческой природе, что сама мысль о родстве с ним вызывала у Артура приступ тошноты. Артур совершенно не помнил своего появления на свет из бездонной утробы брахмонстра, но зато хорошо помнил первые укусы чудовища, которые он ощутил еще в детстве. Как-то раз, уже лежа в постели, его навылет пронзила бестактная, как и все непрошеные гости, мысль — неужели это все происходит со мной? Неужели это и есть я? Неужели все это — реально? Вскоре рана от укуса зажила, но серия новых укусов не заставила себя ждать. Лишь неустойчивость памяти и детское легкомыслие, не позволяющее сосредоточиться на досадном инциденте, служили исцеляющим бальзамом, заживляющим кровоточащие раны.

Когда с правом на убийство все стало ясно, Артур спросил у брахмонстра, зачем ему нужны человеческие жизни? “Съев человека, я начинаю жить вместо него” — сообщил ему брахмонстр и откусил еще кусочек. Своими повадками брахмонстр чем-то напоминал летучую мышь, которая, прежде чем начать пить кровь из жертвы, впрыскивает ей в качестве наркоза немного своей слюны. У брахмонстра такой слюной была мысль о нереальности мира. Когда Артур хоть на секунду сосредотачивался на этой мысли, брахмонстр уже не казался ему таким страшным и отвратительным, а более продолжительное размышление придавало чудовищу даже возвышенные черты спасителя и главного избавителя от всех жизненных казусов. “Лишь я реален, — вкрадчиво шептал брахмонстр Артуру на ухо, — весь мир — нелепая фантазия, промелькнувшая в моем сознании за миг до пробуждения…” У Артура хватило ума понять, что признание своей нереальности и смирение с этим признанием будет означать лишь то, что брахмонстр окончательно сожрал его жизнь и начал быть вместо него.

Сущностью брахмонстра было внимание. Брахмонстр внушал людям, что внимание является неотъемлемым человеческим качеством, в результате чего наиболее внимательные навсегда попадали в его сети. Истина открылась Артуру, когда ему было двадцать три года и он шел по пригородной трассе из пункта А в пункт Б со скоростью шесть километров в час. Внезапно поток внимания, луч которого выходил из центра артуровой головы и сканировал лежащий перед ним участок дороги от знака, ограничивающего скорость, до горизонта, ограничивающего землю (или, может быть, небо?), как бы изменил свой источник — теперь им был не центр в голове Артура, а пространство сверху и позади его идущей по гравию фигуры. Артур ощутил себя внутри чьего-то необъятного внимания, которое до сих пор только притворялось своим собственным, чтобы войти в доверие, а потом внезапно напасть сзади и, оглушив жертву одним ударом, одержать над ней предательскую победу. Артура спасло только то, что он уже догадывался о существовании своего вероломного врага и знал некоторые средства, смягчающие боль от его жестоких укусов. В таких случаях следовало повторять защитную формулу, молитву или мантру, но Артур из всех магических текстов знал только детский стишок про попа и его мертвую собаку. Этого, впрочем, было более чем достаточно — стишок был бесконечным, а смысл не имел никакого значения. Нужно было лишь сосредоточиться на тупом повторении строк:

У попа была собака,он ее любил,она съела кусок мяса,он ее убил,убил, закопал,на могиле написал:у попа была собака,он ее любил и т. д.

Но не тут-то было. Брахмонстр тоже оказался не лыком шит — вместо спасительных строк он вложил в голову Артуру что-то совершенно невразумительное и, самое главное, ограниченное по тексту:

У попа была жена,он ее любил,она съела грамм говна,он ее убил,убил, закопали могилу обосрал,и поступком сим, подлец,положил стихам конец.

В ужасе Артур понял, что сейчас попадет под машину. Но брахмонстр не был заинтересован в смерти его физического тела и ослабил давление вниманием. Страх преждевременной смерти тоже оказал посильную помощь в ослаблении чудовищной хватки, и взорвавшийся поток возбужденного сознания вернул Артура к нормальной человеческой жизни.

После этого случая Артур стал все время повторять про себя какую-то ерунду про “вышел месяц из тумана” или “хорошо быть кисою, хорошо собакою”, но вынужденная необходимость уделять внимание событиям своей жизни оставляла открытой зловещую щель, из которой в любую секунду мог вырваться на свободу кровожадный брахмонстр. Тем не менее, силы Артура иссякали с каждым днем, и в конце концов он вызвал брахмонстра на очередной откровенный разговор.

— За что ты так ненавидишь меня, чудовище? — отчаянно прошептал он в пустоту.

— Ты даже не представляешь себе, до какой степени ты не прав, — ответил ему брахмонстр.

— Тогда, — взмолился Артур, — если ты не питаешь ко мне ненависти и если я действительно всего лишь твоя мысль, почему ты не хочешь думать меня все время?!

— Потому что ты мне ужасно надоел, — ответил брахмонстр и внимательно посмотрел Артуру в глаза.

45. Крышка

Когда Нарайан вконец доставал своего учителя, свами Шизонанду, тот имел обыкновение давать ему какую-нибудь книжку, чтобы любимый ученик отвязался. Однажды Шизонанда дал ему “Игру в бисер” Германа Гессе, и Нарайан конкретно по ней заторчал — особенно ему понравилось описание последних дней учителя музыки. Но вот концовка обломала Нарайана, потому что там Герман Гессе долго и нудно пережевывает короткую, в общем-то, легенду о том, как Кришна показывал Нараде майю.

Все вы, я уверен, знаете эту историю. Нарада пришел к Кришне и сказал: “Господи, покажи мне, что такое майя”, а Кришна ему ответил: “Хорошо, Нарада, только сначала принеси мне, пожалуйста, воды — пить очень хочется”. Нарада пошел к реке, но встретил там красивую девушку и, забыв обо всем на свете, целый день за ней проухаживал. На следующий день он также не отходил от нее ни на шаг, и, понятное дело, вскоре они поженились. Жили они долго и счастливо, заимели дюжину детей, и все бы было хорошо, если бы в один день на их деревню не обрушилось наводнение. Утонули все, кроме Нарады, да и сам он еле спасся. И вот, лежа на берегу, обессиленный и оплакивающий смерть своей семьи, Нарада чувствует легкое прикосновение к своему плечу и слышит голос Кришны: “Где же вода, сын мой? Я уже целых полчаса жду, когда ты вернешься…”

Вот такая история. Когда Шизонанда увидел Нарайана, идущего к нему с книжкой в руках и вопросительным знаком в голове, то захотел спрятаться под стол, но там оказалось занято.

— Уже прочитал? — разочарованно спросил он. — Шустрый же ты парень.

— Спасибо за книгу, гуруджи, — поблагодарил Нарайан. — Мне все очень понравилось, кроме финала, где автор неоправданно растянул историю про то, как учитель показывал ученику майю…

И тут Шизонанде пришла в голову спасительная мысль.

— Да, длинновато, конечно, — согласился он, — но не это главный недостаток истории, о которой ты говоришь. Дело в том, что вся эта история — вранье от начала и до конца. Тот учитель не показывал ученику никакой майи, а попросту загипнотизировал его, заставив прожить полжизни за полчаса. А гипноз — это не майя.

— Что же тогда майя? — опешил Нарайан.

— Если даже Герман Гессе не сумел об этом рассказать, — хихикнул Шизонанда, — то чего ты хочешь от меня? Майю можно только показать, а рассказывать тут особо нечего.

— Ну, так покажите мне майю, учитель! — просто сказал Нарайан, и Шизонанда засиял от удовольствия.

— Обязательно покажу, — пообещал он. — Но сперва, будь добр, сходи за пивом — что-то жарковато сегодня…

Нарайан, конечно, не дурак — догадался о чем-то своем, но за пивом пошел с удовольствием. Благо, ларек был недалеко — пять минут ходьбы. Купив пару бутылок, Нарайан одну открыл на месте, потому что не любил пить пиво в помещении. На солнышке — пожалуйста, тут люди ходят, птички поют и душа всему этому радуется. А в помещении как-то стены давят и вообще — невкусно даже почему-то.