Бирюзовые серьги богини - Галина Долгая

— Пойдешь ли ты со мной, дитя? — услышала девочка и сразу узнала по голосу вчерашнего жреца.

Она обернулась. В еще сером свете утра лицо служителя бон выглядело уставшим: глаза обрамили черные тени, кожа на лице, несмотря на темный цвет постоянного загара, казалась покрытой тонкой зеленоватой вуалью. В обращении жреца Чию-Шаго услышала что-то знакомое, какое-то старое, но далекое прозвище, прозвучавшее так, словно оно прорвалось сквозь толщу времен и, наконец, достигло ушей той, которой предназначалось.

Чию-Шаго встала. Жрец почтительно склонил голову. Еще вчера, погрузившись с помощью ритуального напитка в мир истинных вещей, он увидел, кто на самом деле скрывается под личиной маленькой немой девочки. Жрец не удивился. Служители бон давно ждали вестника перемен. Гармония мира висела на волоске и только один дух, безропотно пройдя все испытания в теле человека, мог вернуть чаши весов к одной линии, когда добро и зло снова разделят мир на две равные части и начнется новый цикл борьбы. И вот посланник богов — Рожденный свободным — здесь! И осталось только отвести девочку в уединенное место, где, освободившись от мирских забот, она сможет, погрузив свое человеческое сознание в мир грез, освободить свой дух, выйти на границу добра и зла и совершить то, что предназначено.

Баса, словно почувствовав что-то тревожное, в это утро проснулась раньше и вышла из хижины, беспокойно вглядываясь в светлеющую округу. Увидев девочку и рядом с ней жреца со склоненной головой, она удивилась. Несмело подошла и стояла, не осмеливаясь вмешаться в неслышный простолюдинам разговор. А то, что девочка и жрец разговаривали, женщина поняла по меняющемуся выражению лица своей приемной дочери, каковой она считала Чию-Шаго.

Но вот светлые глазки девочки обратились к ней. Чию-Шаго подбежала к названной матери, обхватила ее ручонками, прижавшись всем тельцем. Баса услышала голос, прозвучавший в ее голове звонкими колокольцами: «Спасибо тебе, ты помогла мне. Сейчас я уйду. Так надо. Но я всегда буду помнить тебя, и просить Всеблагого за твою семью».

Чию-Шаго подняла глаза, с улыбкой посмотрела в затуманенные слезами глаза Басы, кивнула ласково и, подав руку жрецу, пошла с ним по тропе, ведущей к длинному озеру, на одном из островов которого стояла обитель служителей Бон.

Тропа к храму на Озере Небесного Камня шла по холмам, усыпанным осколками скал, через крутые заснеженные перевалы. Озеро, то и дело синеющее внизу, под тропой, казалось Чию-Шаго безграничным и больше походило на реку, которая вдруг взяла и остановилась, словно задумавшись, в глубокой впадине между нескончаемыми горами.

Жрец вел девочку по самым надежным тропам, с удивлением наблюдая, с какой проворностью она перебирается через скалы, как легко дышит на перевалах, где воздух так беден и так холоден, что, вдыхая его, совсем не чувствуется насыщение, и сердце начинает набирать ритм, гоняя кровь с пущей яростью.

И вот, наконец, за невысоким холмом, на котором пучком, как букет цветов в вазе, стояли высокие палки с яркими разноцветными флажками, показался храм, будто парящий над невероятно синим в этом месте озером. Стены храма, сложенные из камней, уходили в воду. С высоты хорошо различался небольшой дворик и высокая башня с плоской крышей. Стены храмы были покрашены белой и красной краской, отчего он выглядел, как талисман на сапфировой груди озера.

Чию-Шаго, увидев храм, обрадовалась, промурлыкав что-то на своем никому не понятном языке.

— Да, дитя, мы пришли. Теперь это и твоя обитель, — жрец погладил ее по головке.

В уединенном от шумного мира храме служителей бон жили всего три жреца. Их тесные комнаты находились на втором этаже башни. Первый, по традиции страны Бот, занимали животные — яки и несколько овец. Там же находились мастерская и хранилище запасов.

Жрецы не удивились гостье: они умели сохранять спокойствие и принимать все происходящее, как должное. Девочке отвели такую же узкую комнату в углу башни рядом с лестницей, ведущей на крышу, откуда открывалась панорама на озеро, окружавшее храм со всех сторон. Только узкий перешеек соединял остров с круто уходящим вверх холмом. Никаких растений — цветов или деревьев — Чию-Шаго не увидела, что огорчило ее. Даже в стойбище она находила отраду для глаз, с детства привыкших к разнотравью окружающего мира. Но красивые росписи на стенах келий, которые ей показали жрецы, восполнили недостаток радужных цветов. Только выражения лиц демонов казались страшными, но Чию-Шаго старалась не смотреть на них, и переводила взгляд на сияющие лица богов и богинь.

Среди богинь девочка узнала ту женщину, что приходила к ней по лунной дорожке в минуты отчаяния. Вся светящаяся, в белых одеждах, она также ласково смотрела на малышку и с фрески. Заметив, как особо внимательно девочка разглядывает изображение этой богини, жрец сказал:

— Это Лучистая Луна, она следит за демонами, живущими в воде.

Чию-Шаго удивилась, подумав, почему именно эта богиня приходила к ней, ведь там, где ее оставил бородач, не было даже самого маленького озера, в котором могли жить демоны-рыбы. Но, как всегда, девочка промолчала, и, почувствовав усталость, показала, что она хочет спать.

В эту ночь Чию-Шаго спала так спокойно, как никогда. А жрецы, засветив лучины, поставленные в одну большую чашу с жиром яка, обратились с молитвами к Богам Света о просвещении своего разума и выборе дальнейшего пути познания истины.

Озеро Небесного Камня пугало Чию-Шаго. Его воды были не такими, как в горных реках, где девочкой плескалась Бахтигуль. Те воды несли силу земли, проясняли мысли, освежали тело. Студеные, как вековые льды, они обжигали при омовении, даря человеку энергию созидания. Воды же озера, как стражи окружающие маленький островной храм, зловеще шептались, закручиваясь воронками, или рыча бросались под ноги, когда Чию-Шаго подходила к самому краю берега.

За все время пребывания в храме Чию-Шаго ни разу не окунулась в озеро. По утрам она набирала воду в кувшин и совершала омовение, закрыв глаза и представляя себя в своей родной долине. Воспоминания о детстве жили в ее сердце, и дня не проходило, чтобы какое-то из них не вспорхнуло горлинкой и не осветило тоскливые дни молчаливого одиночества.

С тех пор, как Чию-Шаго появилась в островном храме, жрецы, не услышав от нее ни слова, тоже замолчали, посчитав свою речь никчемной в присутствии посланницы неба, за которую они приняли чистое в своих помыслах дитя. Только вступая в схватки с демонами во время ритуальных обрядов, они пели гимны богам и шептали заклинания.

Дни Чию-Шаго проходили в обычных делах. Наравне со всеми она трудилась в храме, иногда покидая его, чтобы погулять по окрестным холмам. Но никогда не уходила далеко и никогда не участвовала в шаманских мистериях, устраиваемых жрецами или в стенах храма, или в стойбищах пастухов.

Ночами Чию-Шаго металась, видя во снах войны и смерть, прочно связанные с образом женщины — молодой и красивой, но пугающей злобным огнем очей. Жрецы молились о душе девочки, прося богов пощадить ту, на чью долю выпала безмерная чаша страданий, с каждым днем наполнявшаяся людским горем все больше и больше. И все же настал момент, когда сердце Чию-Шаго переполнилось, и осталась лишь последняя капля, которую оно могло вместить.

Стояли первые весенние дни. Солнце все чаще освещало одинокий храм и уже подольше согревало его, щедро даря тепло, которого так жаждали люди. Чию-Шаго, укутавшись толстой шерстяной накидкой, сидела на широком камне, одним боком уходящем в темную воду. Красные, бирюзовые вкрапления сплели на антрацитовой поверхности камня замысловатый узор, и Чию-Шаго рассматривала его, притрагиваясь пальчиками к вмурованным самоцветам. Погрузившись в думы, она не заметила, как солнце закатилось за гору, и ночь, быстрее, чем обычно, накрыла густым туманом и храм, и озеро, и ее.

Необычные видения, сменившие картины битв, потоком потекли перед взором Чию-Шаго. Вот она увидела своего бородача, подхватившего на руки маленького мальчика, а вот перед ней ураганом промчался табун лошадей… Совсем другой воздух окружил Чию-Шаго. Ветер, ударив в лицо, принес почти забытые ароматы молодых трав, напомнив о прошлом, или доставив весть о настоящем…

Воды Йенчуогуз — мутные, как подслеповатые глаза стариков — заполнили все ложе реки, хищно облизывая пологий берег, только-только оживающий после зимней скованности.

Тансылу, гордо вскинув подбородок, стояла у воды, держа в поводу Черногривого. Короткий стеганый халат на девушке, как и сваленная из черной шерсти шапка, были оторочены двуцветным мехом горного барса, кожаные штаны согревали стройные ноги мягким мехом овцы, такие же сапожки и рукавицы защищали руки и ноги от студеного ветра, прилетающего из степи. Две крепкие косы извивались змеями по спине девушки, когда он, решив поиграть, нападал на нее то сзади, то сбоку.