Месть женщины среднего возраста - Элизабет Бушан

– Конечно счастливы! – закричала я. – Это ничего не меняет.

Натан спросил меня, чем я хочу заниматься, и я призналась, что хотела бы стать редактором книжной рубрики в газете – если удастся добраться до таких вершин.

– Черт возьми, – рявкнул он, – это не работа. Нет, я не то хотел сказать… сам не знаю, что я хотел сказать.

Я тоже крикнула «черт возьми» и приказала ему остановить машину на следующей же стоянке. Я вышла. На скамейках, которые у французов повсюду, сидела семья, устроившая полуденный пикничок. Вокруг площадки вился ручей, обрамленный зеленым газоном. Я подошла к нему и встала на краю, глядя на воду. Кто-то бросил в ручей одноразовый детский подгузник, и белый пластик одиноко плыл по течению.

Натан подошел ко мне.

– Я не имел в виду, что это не работа. Это не так.

– Не надо смотреть на меня свысока.

– Я и не смотрю, – он пришел в искреннее недоумение, – но ты должна подумать о том, кто будет присматривать за детьми, и стоят ли того перемены.

Я оледенела от злобы.

– Я так зла на тебя… не помню, когда в последний раз так злилась. Можем ехать домой. Немедленно, – добавила я.

Натан пробежал руками по волосам и почесал затылок.

– Это просто неожиданно, вот и все. Я не люблю неожиданности.

– Не так уж это и неожиданно.

– Просто мне казалось, что у нас уже все устроилось, что все получается. – Руками он обрисовал коробочку. – Мы все так притерлись друг к другу.

Я отошла к тополям, которые взмывали в небо, и яростно крикнула ему:

– Я хочу что-то изменить в себе. Все меняются. Даже ты.

Натан откинул голову и закатился смехом. Семья французов прекратила есть, чтобы понаблюдать за скандалом у дороги.

– Ты выглядишь так смешно.

– Неужели? А как, по-твоему, выглядишь ты?

Он улыбнулся, и, как обычно, улыбка преобразила его лицо и сгладила напряжение.

– Так же глупо. – Муж подошел и взял меня за руку. – Только не меняйся слишком сильно, хорошо?

Все еще злая, я вырвала ладонь.

– Посмотрим.

Мы сели в машину и весь следующий час ехали почти молча. На подъезде к Парижу движение усилилось, и Натан был вынужден сосредоточиться. Лишь когда мы проехали поворот на Сенли, муж вернулся к разговору.

– Я, конечно, поспрашиваю в газете, – сказал он. – Так я хотя бы смогу за тобой присматривать.

И тут я поняла, в чем проблема. Натан волновался, что я распахну дверцу и выпорхну из клетки. Он боялся, что я расправлю крылья и унесусь прочь.

Но мне ничего подобного не хотелось.

В облегающем алом жакете с короткими рукавами, юбке и черных туфлях на остром каблуке Мазарин ждала меня у Северного вокзала, где пахло французским табаком и горячими круассанами. Настроение чуть-чуть поднялось. Снова оказаться в Париже…

– Выглядишь отвратительно, – вынесла свой вердикт Мазарин и чмокнула меня, она редко демонстрировала привязанность открыто. – И что это такое? – Она указала на мой льняной брючный костюм.

– Это очень милый костюм, но признаю, в нем жарковато. Я и забыла, как жарко может быть в Париже.

– Ужасный покрой, – бросила Мазарин. – Подчеркивает недостатки фигуры. – Как бы демократична ни была моя подруга, но поздний бездетный брак с бизнесменом утвердил Мазарин в роли шикарной парижанки, предпочитающей шелковые шарфы, сумочки с монограммами, узкие юбки и высокие каблуки.

Она усадила меня в такси и довезла до входа в «Мими», ресторан с полосатым золотисто-голубым навесом.

– Я сейчас не могу много есть, – призналась я.

– Я вижу, но здесь главное не есть, здесь главное быть. Наслаждайся, хороший ресторан – лучший психотерапевт.

Я рассмеялась. Умница Мазарин.

Я знала, что она не станет расспрашивать об интимных деталях ухода Натана. Ей достаточно общих представлений и изящных теорий, которые придавали подруге силу. Никаких «если», «но» и путаных воспоминаний, по крайней мере о Ксавье, ее покойном муже, который был на несколько лет старше нее.

– Итак… ты собираешься его убить? – Мазарин разложила салфетку на коленях.

Я сосредоточилась на цикории, его тонком, горьковатом вкусе.

– Нет. Куда больше ущерба я причиню, убив себя.

– Если ты серьезно, то, пожалуй, я не возьму тебя с собой по магазинам – зря потратишь деньги.

Я рассказала Мазарин о жене министра. Подруга вздохнула:

– А чего она ожидала? Что жизнь – сплошные удовольствия и ни капли боли?

– На ее долю выпало слишком много боли и ни капли удовольствия.

Мазарин задумалась.

– Как думаешь, есть хоть какой-то признак того, что Натан опомнится?

– Он уже давно уехал. Его нет с февраля – целую вечность. И поэтому наладить отношения будет намного сложнее, даже если он надумает. Ему хотелось перемен. Хотелось прикоснуться к фантазии, пока не поздно… Он больше не верил в меня. И, как ни странно, думаю, Хэл тоже приложил к этому руку.

– Та старая история? Вот это да.

– Впрочем… – Я вспомнила, как Натан вскочил на ноги, когда Минти его позвала; вспомнила ее мягкий, гладкий румянец. – Натан без ума от Минти.

Мазарин резко оборвала меня: – Молодые и симпатичные умеют быть злыми, и Минти сходит это с рук – пока.

Яркая обстановка ресторана потускнела.

– То же самое чувствуешь после смерти… тебе ли не знать. Только нет тела, которое нужно оплакивать.

Мазарин поправила серьгу, и меня поразил ее вид: на редкость смущенный.

– Надеюсь, ты устраивала ему бурные бесконечные сцены.

– Да нет. Хотя сейчас, конечно, жалею об этом.

– Разумеется. Англичане унылы не только в радости, но и в горе. – Я пропустила это замечание мимо ушей. Мазарин поковыряла моллюсков у себя на тарелке, и ее накрашенный рот скривился в горькой усмешке. – Никогда не знаешь, чем наши так называемые любимые нас удивят, не так ли? – Пауза была слишком долгой. – Когда Ксавье умер, мне пришлось перебрать бумаги. Как же иначе. И я нашла кое-что, чего никогда, никогда бы не ожидала увидеть. – Еще одна пауза. – Когда просматриваешь документы покойного, у тебя появляется преимущество, которое тебе вовсе не нужно…

Официант принес тарелки, на которых был и красиво разложены палтус и зеленая фасоль. Мазарин не удостоила блюдо критично-проницательного взгляда, как обычно.

– Когда Ксавье умер два года назад, у него осталось много всего: пекарня, собственность и прочее. И оказалось, что у него есть дом. Прекрасный дом в шестнадцатом округе.[12]

Я была озадачена. Прекрасный дом в шестнадцатом округе – разве это не приятный сюрприз? Я накрыла ладонью ее руку – она дрожала.

– Мазарин?

– Оказалось, что в этом доме находился элитный бордель. Очень дорогой и эксклюзивный. Теперь понимаешь?