Эмир Кустурица. Автобиография - Эмир Кустурица

Я вошел в бар на берегу большого озера и заказал себе кофе. К самодельной пристани причалил катер, и я увидел, как на берег высадилась Майя, поддерживаемая матросом. Это был сын хозяина дома, где остановилась Майя с родителями. Невооруженным взглядом было видно, что этот здоровяк — обычный простофиля. И тогда я решил создать впечатление зрелого мужчины.

Я сделал над собой огромное усилие, чтобы скрыть свое волнение. Мы не виделись полтора года. Я опасался повторения ночи в баре отеля «Белград». Внезапно мне в голову пришла светлая мысль. Я решил заговорить о будущем. В битве между человеком и герцеговинцем победил герцеговинец. Но на этот раз у герцеговинца было сердце.

— Тебе нужен серьезный мужчина, Майя, интеллектуал. Наилучшим сочетанием стал бы немного хулиганистый интеллектуал. Если ты встретишь мужчину, который сможет тебе дать лишь что-то одно, например свой ум, ваши отношения долго не продлятся. Он быстро тебе наскучит. Если же, наоборот, это будет необразованный хулиган, предлагающий тебе только обеспеченную жизнь, тебя быстро затошнит от его вульгарности. И ты его бросишь.

— Ты хочешь сказать, что мне нужен кто-то вроде Джона Диллинджера[37], окончившего философский факультет?

— Ну, не такого масштаба, конечно, но уже гораздо теплее…

Мы расхохотались. И я понял, что сейчас я как раз, что называется, трепался. Когда мужчина взрослеет, он больше не может молчать, подумал я. Наверняка потому, что он уже чему-то научился в жизни. Он перестает быть пижоном, бездумно разбрасывающим свои мысли на ветер. Во время созревания он еще не умеет связывать их между собой, поэтому предпочитает молчать, чтобы не выглядеть идиотом. Впрочем, так ли уж хорошо говорить все время умные вещи? Я решил привести пример из нашей жизни:

— Знаешь, как Паша попросил Куну стать его женой? Он сказал ей: «Для тебя будет лучше, если твоим мужем буду я, а не какой-нибудь тип с высшим образованием. Ты выйдешь за него замуж, а через три месяца захочешь, чтобы я стал твоим любовником. Поэтому будет намного экономичнее, если я стану одновременно и твоим мужем, и любовником».

Говоря это, я не отдавал себе отчета, что косвенно подразумевал себя и что такая фраза могла быть воспринята ею как предложение руки и сердца.

Осенью был запланирован показ «Амаркорда» в сараевском кинотеатре «Романия». Это была золотая эпоха великих кинорежиссеров.

— Ты знаешь, что идет «Амаркорд» Феллини? — в невероятном возбуждении спросила меня Майя. — Ты его смотрел?

Что ответить? Правду? Невозможно. Как студент, изучающий режиссуру, может признаться, что трижды уснул во время этого великого фильма? А если я скажу, что не смотрел его, будет еще хуже. Это все равно что спросить у студента-художника, видел ли он произведения Микеланджело, а он ответит отрицательно. Я ловко вышел из положения:

— Этот фильм можно смотреть бесконечно!

— Тогда пойдем на него вместе!

Мы уселись в самом красивом сараевском кинотеатре «Романия». И вот раздвигается занавес. Идут начальные кадры: летит пух одуванчиков, связывая между собой виды города Римини. Насколько совершенно Феллини выстроил свою экспозицию! Старый волк использует одуванчики, чтобы перейти от одного плана к другому. Снимаю шляпу! Появляется бродяга и восклицает: «La primavera!» А я… о чудо, я не засыпаю! Дальше женщина развешивает на веревке свое белье. Появляется адвокат, разговаривающий в камеру, местные ребятишки дразнят Градиску, и моему счастью нет предела. На протяжении всего фильма я держу Майю за руку, словно мы сидим в самолете, потеряв дар речи перед этим шедевром.

«Амаркорд» значил для моих фильмов то же, что Большой взрыв для нашей Вселенной. Его образы и замыслы стали источниками, наполнившими жизнью все мои кинематографические изыскания. Все, что произошло в моей последующей жизни кинорежиссера, измеряется вехами этого фильма. Важные события моей жизни совершили настоящий скачок в моей шкале бытия! Мои мать с отцом, мой дом, мои друзья и все, что так или иначе запало мне в душу: леса, горы, женские попки, велосипеды, макушки религиозных храмов, мосты, поезда, автобусы… Все, что я не любил: галстуки, небоскребы, кухонные плиты, школы, больницы… И наконец, все, что имело для меня ценность: благородство, смелость, история, музыка… Все это я открывал для себя заново.

Мой дипломный фильм «Герника» был совсем не похож на «Амаркорд», но их связывал невидимый мостик. Идеи, словно прохожие, свободно переходящие с одного берега на другой, шли по этому мосту, сглаживая разницу в восприятии мира, и неважно, было это в боснийских горах или на берегу Средиземного моря. Моя «Герника» следовала тому же правилу, что и «Амаркорд», — снимать человека в пространстве, не отделяя лицо от окружающей его среды. К этому восприятию я пришел, посмотрев этот фильм более десятка раз.

Когда я показал свою работу профессору Отакару Вавре, он сказал мне:

— Это серьезный фильм, благодаря таким работам мы можем сказать, что не зря обучаем студентов режиссуре.

А я мысленно произнес: «Спасибо тебе, Федерико!»

Покойный был большим противником алкоголя

В 1978 году родился мой сын Стрибор. В том же году я получил свой диплом в Праге. Из моей жизни навсегда исчез страх превратиться в персонажа социальной литературы начала XX века. В этих романах мои коллеги-провинциалы прозябали в больших городах. Данный этап я успешно преодолел. Несмотря на мнение профессора Земана об умных режиссерах и отцах-идиотах, о фильмах и детях, для меня было очень важно иметь потомка. Новорожденного, как в фильме «Космическая одиссея 2001» Стенли Кубрика. Ребенка, сравнимого с космической радостью, но вышедшего из теплой материнской утробы, без леденящего холода, царящего во Вселенной Кубрика.

Возвращение в мой родной город было не таким грустным, как отъезд из Сараева. Теперь следовало решить, как организовать свадьбу с Майей. Это оказалось так же непросто, как определить нашу социальную принадлежность. Уже в то время — случаи были единичными, но примечательными — молодые пары сочетались браком в присутствии одних лишь свидетелей. После регистрации акта гражданского состояния они заменяли свадебное пиршество скромным ужином наедине.

Когда мы предложили такой вариант нашим родителям, они замахали руками:

— Если вы действительно решили пожениться, ради бога, сделайте это по-людски!

Я представлял себе нашу свадьбу в виде короткометражки. Веселой и элегантной, как у Жана Ренуара. К сожалению, такая свадьба оказалась утопией. Наши семьи не имели крестьянских корней. Но, учитывая влияние друзей, семьи и общей атмосферы, мы не могли уклониться от популярной субкультуры, в которой все в итоге погрязли. Эти люди покупали диски группы «Bijelo Dugme»[38], отплясывали под открытым небом рок-н-ролл, а в это время в их карманах и сумках лежали кассеты, свидетельствовавшие об их истинных вкусах. Они отдавали предпочтение примитивной музыке, родившейся на no man’s land[39] между Востоком и Средиземным морем, испорченной англосаксонским влиянием. Речь шла о мелодиях и текстах, которые в итоге не были ни тем, ни другим, ни третьим. Музыка турбо-фолк наводила меня на мысль о банных полотенцах румынских отелей времен Чаушеску, расползавшихся при контакте с мокрым лицом. Их можно было охарактеризовать одним словом: «Schuft» — дерьмовые! То же самое с этой музыкой: она была и осталась дерьмовой музыкой, которая, к сожалению, находила отклик у большинства жителей Социалистической Федеративной Республики Югославия!