Деньги Ватикана. Тайная история церковных финансов - Джейсон Берри

Заключительный аккорд

«Рафаэлло за четыре с половиной года сделал то, на что у других людей уходит целая жизнь, – утверждает Мелани Бонвичино. – Он начал дело, которое вскоре стало приносить доход Барклу, и мог бы обогатить Helios. А в конце все от него отвернулись. Но Ватикан терпел безумства этого человека. Почему?»

Рафаэлло сидел в федеральной тюрьме, Энн его покинула, его родители вернулись в Италию, и навещала его там только Мелани Бонвичино. По ее словам, он остался должен ей $131 тысячу за проделанную работу невероятных объемов на последнем этапе его карьеры. У них никогда не было романа. «Но, – добавляла она тепло, – его судьба меня действительно заботит».

6

Дело о пропавших миллионах

Во время бостонских бдений в закрывающихся приходах Питер Борре, пользуясь советами сочувствующих знатоков канонического права, составлял апелляцию, которую он отослал в Конгрегацию по делам Духовенства в начале 2005 года. Он добивался приостановки действия распоряжения о закрытии прихода, чтобы сорвать столь тщательно продуманный план Леннона. Архиепископ О’Мелли хотел, чтобы протестующие освободили храмы, но прелат, публично признавшийся в своих муках из-за закрытия прихода – от чего он просил Бога его избавить, – не мог прибегнуть к помощи полиции. Основателем его монашеского ордена был Франциск Ассизский. Помощь полицейских, которые начнут хватать людей, расположившихся на церковных скамьях, вызвала бы еще больше возмущения у местных католиков, которые и без того узнали много плохого о церкви из СМИ.

Между людьми, занимавшими пустые церкви, росла солидарность; так в католическую веру вошла ценность сопротивления. Священное пространство стало местом, где менялись представления семей и общин. В пятницу вечером в церкви Св. Франчески Кабрини в Скитьюейт, расположенной у берега океана, тройня семилетних Арнольдов – Кристиан, Скотт и Шон – подошли в домашних тапочках к алтарю, преклонили колени, а затем стали укладываться в своих спальных мешках[291]. Джон и Мэриэллен Роджерсы, организаторы бдений в Скитьюейте, обсуждали вопрос о борьбе за собственность прихода Св. Франчески Кабрини с архидиоцезией с помощью гражданского суда.

В местной газете официальный представитель архидиоцезии объяснял ее позицию: «Как мы считаем, мы вправе распоряжаться активами и финансами приходов. Архиепископ с пониманием относится к чувствам людей, которые испытывают возмущение и боль»[292].

Гражданский суд оказался не в силах чем-либо помочь. Бдения продолжались.

В приходе Св. Иакова в Уэллсли, владевшем восемью акрами земли стоимостью в $14 миллионов, бдения возглавляла прагматичная Сьюзен Харли. «Когда церкви закроют, – говорила она, – города могут слать налоговые декларации архидиоцезии». Когда в 2004 году начались бдения, у Харли было двое детей – одиннадцати и семи лет. Она была помощником директора компании и хорошо зарабатывала. Четыре года спустя, сидя в безмолвной церкви, где ранее кипела жизнь, вместе с несколькими женщинами, готовящимися к проведению встречи Совета приходов, Харли ссылалась на мнение независимого застройщика, который провел исследование и пришел к выводу, что по своему местоположению приход Св. Иакова – самый перспективный во всем районе с точки зрения роста. «Мы хотим бороться за то, чтобы ни одна церковь нашего района не была закрыта, – говорила она. – Это похоже на голосование за твое удаление с острова в телешоу «Последний герой». Наш приход стоит на земле, пожертвованной семьей Маффеи. Они заплатили $25 тысяч за мраморный алтарь. Девяностодвухлетняя Кей Маффеи отправилась в суд. Она намерена бороться за нашу церковь».

Высшая судебная палата штата отклонила поданный иск.

Для О’Мелли тяжбы по искам против архидиоцезии были еще одним источником расходов на фоне затянувшихся судебных процессов. Канцелярии нужно было, чтобы все работало, когда поступления наличности в приходе сокращались и при этом приход не отчислял деньги архидиоцезии, это оборачивалось большими финансовыми потерями.

Вместо воскресной мессы в закрывающихся приходах проходила служба с раздачей причастия, ради чего симпатизирующие священники из действующих приходов снабжали протестующих освященными облатками. «Моя католическая вера, похоже, осталась в прошлом, – размышляла вслух Харли одним холодным вечером через три недели после Рождества. – Я привязана к этому месту», – она указала рукой на витражи. «Я читала Писание на мессах, но именно в этом приходе я начала понимать эти слова иначе, так что вера стала чем-то действительно моим. Я устала. Мои дети радовались первому причастию. Сын спросил меня: «Что такое педофил?» Это не страх за то, что с моими детьми что-то случится, но я уже не могу быть им примером, если отпала от церкви. Мой свекор посещает мессу в другой церкви, а потом приходит сюда на бдения. Я считаю, что наши бдения не менее ценны, чем месса. Несправедливость реконфигурации причинила мне боль. Вспоминаю, как я первый раз устроилась на хорах, чтобы заснуть. Муж сказал: «С меня хватит. Наша дочь не должна больше сюда ходить»… Это действительно нелегко». Нравственная сторона этих бдений, когда человек жертвует своим комфортом в священном месте, имеет свою логику. «Думаю, я могу воспитать моих детей хорошими католиками или добрыми христианами»[293].

Движение прихожан, ночующих в церквах, в 2005 году набирало силу, а Питер Борре с Синтией Дейшер в Совете приходов пытались выиграть время и готовили апелляцию в Апостольскую Сигнатуру, Верховный суд Ватикана, предполагая, что Конгрегация духовенства ответит им отказом. В то же время бдения продолжали привлекать внимание СМИ к их борьбе за приходы. Сочувствующие адвокаты искали другие стратегии, но Борре понимал, что даже в либеральном Массачусетсе юридический поединок внутри церкви – рискованное дело, поскольку Конституция гарантирует свободу религии.

Борре был готов за свой счет отправиться в Рим и жить тут, чтобы попытаться внушить кому-то из важнейших церковных чиновников несложную мысль: каждая неделя бдений в церкви означает, что здесь не собирают деньги, приход ничего не отсылает архиепископу, так что это увеличивает расходы архидиоцезии, кроме того, церковь потенциально теряет добрых католиков, которые хотели бы, чтобы в их родных храмах преподавались таинства. Каждый приход, где шли бдения, лишал денег О’Мелли. Но Борре и активные прихожане не ожидали чудес от судов Ватикана. Юридическая система церкви не была демократической. Епископы распоряжались всем, подобно князьям. Папа как высший арбитр в вопросах канонического права мог вмешаться в дела на любом уровне, хотя это случалось редко. Не стоило предполагать, что подобная система будет защищать интересы протестующих мирян.

Мэри Бет Борре с огромным удивлением смотрела, как ее муж «берется за роль Дон Кихота», когда тот готовился к странному путешествию, чтобы защищать безнадежное дело. «Это было естественным следствием той войны, в которую он вступил, – сказала она позже. – Питер прирожденный предприниматель. Его сила состоит в том, что он видит возможности там, где другие их не замечают, и может находить преимущества, казалось бы, на пустом месте». Эти особенности не слишком соответствовали характеру безумного рыцаря Сервантеса, сидящего на лошади. Питер Борре, закаленный опытом работы в нефтяной индустрии, ранее никогда не брался за какое-либо дело, столь ярко окрашенное идеализмом. Поиск той точки, где встретятся вера и справедливость, чем-то привлекал этого человека.

Его несколько воодушевили события 2004 года, когда диоцезии Портленда, Спокана и Таксона заявили о своем банкротстве. Мнения канонистов насчет права собственности епископов разделились, но все понимали, что епископы стремились к тому, чтобы имущество приходов не числилось среди тех активов, за счет которых диоцезии должны были выплачивать компенсацию большому числу жертв сексуальных преступлений. Если диоцезии заявляли о банкротстве, а при этом приходы никто не трогал, можно ли назвать правомерным указ об отчуждении в Бостоне, где епископ забирает себе активы приходов?

Пока третья канцелярия Конгрегации по делам духовенства рассматривала апелляции приходов, где продолжались бдения, священники были потрясены новостью о том, что архидиоцезия из экономии сокращает фонд пенсий. Один священник передал Мэри Уильямс Уолш, репортеру New York Times, внутренний отчет финансового консультанта архидиоцезии Тауэрса Перрина. Между 1986 и 2002 годами «архидиоцезия не вносила денег» в пенсионный фонд духовенства, писала Уолш. «Два раза в году, на Рождество и на Пасху, архидиоцезия собирала деньги в приходах для священников, ушедших на пенсию, так что за год собранная сумма достигала $4,5 миллиона. Однако на протяжении многих лет архидиоцезия расходовала эти средства на другие цели». Архидиоцезия замораживала пенсии на $1889 в месяц и «продала недвижимость, принадлежавшую церкви, чтобы найти наличные средства для выплаты пенсий священникам»[294].