Анна Леопольдовна - Игорь Курукин

Растущая изоляция Миниха в правительстве привела к неожиданным для фельдмаршала последствиям. Не успел он получить патент на звание первого министра, как 28 января 1741 года вышел именной указ Кабинету, создававший новую конфигурацию верховной власти. Дела Кабинета впервые распределялись «по департаментам»: «первому министру» Миниху отводилось руководство лишь его же военным ведомством, да и по этим делам он должен был «рапортовать» Антону Ульриху; генерал-адмирал Остерман сохранял контроль над внешнеполитической сферой, а канцлеру Черкасскому и вице-канцлеру Головкину оставлялись «внутренние дела по Сенату и Синоду и о государственных по Камер-коллегии сборах и других доходах». Отныне уполномоченные главы «департаментов» имели право самостоятельно рассматривать относящиеся к их компетенции дела и предоставлять проекты решений по ним в «общее собрание» Кабинета за своей подписью. Этот же указ предполагал назначение «известных дней» для «общего рассуждения» министров191.

Урезавший полномочия первого министра указ, возможно, имел и более серьезную цель: кажется, впервые после «затейки» министров Верховного тайного совета и шляхетских проектов 1730 года в нем прозвучало стремление отойти от обычая, при котором «персоны управляют законом», к несколько более строгому порядку принятия важнейших решений. Прерогативы самодержца не подвергались умалению, но предполагались некоторое разделение полномочий министров и их индивидуальная ответственность за предлагаемые решения; намечалось также разграничение функций Кабинета и других учреждений: дела, «не касающиеся» и «ненадлежащие» до верховной власти, предписывалось «отрешить» и решать их в соответствующих ведомствах.

Можно предполагать, что инициатором принятия столь важного акта стал самый опытный из министров Андрей Иванович Остерман. Этот шаг, пожалуй, мог бы освободить министров от «ненадлежащих» дел, сосредоточить их силы и внимание на разработке действительно важных вопросов. Однако сделать это можно было только при условии постоянного руководства со стороны правительницы — или иного уполномоченного ею и авторитетного лица. Но у Анны Леопольдовны для такой роли не имелось опыта — да и была ли она в силах давать указания своему «спасителю»-фельдмаршалу или испытанному администратору Остерману? Требовавший первенства Миних своими амбициями восстановил против себя коллег, а Остерман готов был подавать Анне советы, но не брать на себя ответственность. «Тело» Кабинета — князь Алексей Михайлович Черкасский годился больше для представительства, а Михаил Гаврилович Головкин пользовался доверием принцессы, но в «команде» министров был младшим по возрасту и чину и претендовать на первую роль не мог.

Поэтому едва ли не самая важная политическая инициатива нового правления не получила развития в короткое царствование Иоанна Антоновича. Главные действовавшие при дворе лица восприняли ее прежде всего как обычную интригу против зарвавшегося «верховного визиря» — именно так это понял принц Антон Ульрих192. Муж правительницы попытался действовать самостоятельно и распорядился двинуть несколько полков по направлению к Риге. Согласно мемуарам фельдмаршала, это событие и вызвало его просьбу об отставке, которой предшествовали упреки со стороны Анны Леопольдовны: «Вы всегда за короля Пруссии». «С этого дня, — вспоминал Миних, — великая княгиня стала оказывать мне дурной прием, и так как я не мог помешать тому, чтобы двинуть войска в сторону Риги, то попросил отставку, которая была мне дана сначала немилостиво…»193 Третьего марта 1741 года правительница «именем его императорского величества» объявила: «Всемилостивейше указали мы нашего первого министра и генерала-фельдмаршала графа фон Миниха, что он сам нас просит за старостью, и что в болезнях находится, и за долговременные нам и предкам нашим, и государству нашему верные и знатные службы его от воинских и статских дел уволить, и нашему генералиссимусу учинить о том по сему нашему указу»194.

Анна и стоявшие за ее спиной советники решились на увольнение Миниха, хотя и опасались реакции предприимчивого фельдмаршала. Не случайно «оглашение» об отставке зачитывалось в столице под барабанный бой — так обычно объявлялось об очередной опале и ссылке (за это сенаторам пришлось перед Минихом извиняться)195. В тот же день во все гвардейские полки был послан приказ, как ранее, в 1727 году, в отношении Меншикова: отныне «исполнения не чинить» любым исходящим от Миниха распоряжениям. Причем все ротные командиры его собственного Преображенского полка представили письменные рапорты о доведении этого приказа до своих солдат196. Опальный министр потерял реальную власть (то есть командование гвардией) столь же легко, как и Меншиков; в самой гвардии эта акция так же не вызвала никаких волнений.

Несколько месяцев спустя, когда шли допросы арестованных в ходе нового переворота, семеновский майор Василий Чичерин рассказал о полученном им приказе Анны Леопольдовны: подобрать десять человек переодетых гренадеров, поставить их наблюдать за домом Миниха, и как только отставной министр «поедет со двора своего инкогнито не в своем платье, то б его поймать и привести во дворец». Слежка продолжалась до тех пор, пока Миних, живший в опасной близости с дворцом, не переехал на Васильевский остров. По-видимому, виновником всех этих предосторожностей был сам Миних, накануне предупредивший вице-канцлера Головкина, что 4 марта в столице произойдет «бунт». Спешно начатое расследование ничего, за исключением слухов, не обнаружило, и заявление Миниха осталось без последствий197.

В мемуарах фельдмаршал выставлял себя «старым солдатом», принципиально несогласным с опасными планами австрийской дипломатии и шедшей у нее на поводу правительницы. Тем интереснее сочинение Миниха-сына, передававшее его разговоры с австрийским послом: он объяснял маркизу Ботта все невыгоды отставки отца, который «внутренно никогда не отдален был австрийскому дому способствовать… немного стоило бы труда преклонить его на то, ибо он коль скоро однажды даст свое слово, то всегда оное сдержать старается; но что касается до графа Остермана, у него обещать и сдержать две вещи различные…»198. Запоздалый торг и упреки были не в состоянии изменить положение бывшего первого министра; но в главном младший Миних оказался прав: с отстранением его отца внешнеполитический курс страны принципиально не изменился. Для Остермана первостепенное значение имел не конфликт в Центральной Европе, а неуклонно ухудшавшиеся отношения со Швецией.