Ушкуйники против Золотой Орды. На острие меча - Виктор Карпенко

— Ну что, красавица, в следующий раз приеду, выдам тебя замуж.

Губы девушки задрожали, слезинки покатились по щекам.

— Ты чего? Не рада? — удивился Ярослав и сквозь всхлипы чуть расслышал:

— У меня уже есть муж…

— Кто таков? Почему мне неведом?

— Ты, господин…

«С ума посходили девки! Три жены! Да меня от церкви отлучат за такой грех!» — подумал Ярослав, привлекая Алсу к себе. Поцеловав в лоб, строго, но тихо, чтобы слышала лишь она, сказал: — Ты эти мысли из головы прочь гони! Вон сколь много молодцо́в! Приглядись… Кто глянется, твой будет!

— Не будет! — упрямо боднула головой девушка. — Я — дочь княжеская. А здесь, кроме тебя, князей не вижу…

— Вон ты о чем! Ладно, об этом позже. Вдругоряд приеду, решим, с кем тебе быть, — и сделав паузу, как бы между прочим, спросил: — Сестра-то твоя где? Ни в тереме, ни на дворе… Прощаться не пришла…

— Не ведаю, — тихо пролепетала Алсу.

— Жаль. Ну, да бог с ней. Пора мне!

Ярослав вскочил на коня, неспешно выехал за ворота крепости, где его уже ждали три десятка гридей охраны.

Очень не хотелось покидать крепость Ярославу, но Ошел звал делами и тревожными вестями. Последним князь простился с Никитой. Обняв его, строго наказал:

— Коли ворог вблизи появится, шли гонца за помощью. Приду!

— Пришлю… но Ярград и сам выстоит…

— Как? Как ты сказал? Яр-град?

— Да, князь. Так народ захотел, а я не перечил.

— Пусть так. А это еще кто? — обернулся Ярослав на перестук копыт. — Не содеялось ли чего в крепости?!

Заслонившись от солнца ладонью, всмотрелся в приближающегося всадника и Никита.

— Да то Зара! Вот оглашенная! — восхищенно воскликнул Никита. — Не скажешь, что девка… Лихо!

Ярослав спрыгнул с коня, пошел навстречу всаднице. Когда та оказалась в его объятиях, требовательно спросил:

— Чего проститься не вышла? Обидел чем?

— Возьми меня с собой! — взмолилась девушка. — Не можешь женой, возьми рабыней…

— Нет! — Ярослав строго сдвинул брови и медленно, но твердо произнес: — Не хочу свары в доме! Живи здесь! — И, резко повернувшись, пошел к сопровождавшим его всадникам. Сев на лошадь, приказал: — Присмотри за Зарой чтобы нам вослед не поехала! Да и так присмотри…

— Все сделаю, не тревожься, — заверил Никита. — Самого-то когда ждать?

— Жив буду, через год наведаюсь, а там как Господь положит. Дальше не провожай! Прощай!

В Ошеле Ярослава ожидал князь Барак. Уже десять дней он томился бездельем. Охота на волков, которую для него устроил Первун, развлекла князя ненадолго. Он потребовал наложниц, но получил отказ: в Ошеле нет ни рабынь, ни наложниц… Даже вовнутрь крепости его не пустили, объяснив, что без разрешения князя Яра доступ в крепость кому бы то ни было запрещен.

Наконец ожидание окончилось: запыленный, пропахший костром и лошадиным потом, опаленный нещадным августовским солнцем из степи вернулся Ярослав. В тот же день он принял посла хана Арапши.

— Хан Арапша подтверждает свое желание уйти в низовье Волги. Хан хочет знать: какова плата за проход через твои земли?

Ярослав даже несколько растерялся от такого вопроса: хан, который может пройти по всей Булгарии, мечом прорубая путь для своей орды, вдруг готов платить. Что-то здесь не так?!

— А скажи мне, князь, ты через все земли проходил и у каждого правителя спрашивал о плате?

Князь Барак, несколько подумав, ответил:

— Нет. Послан только к тебе. Хан Арапша уважает сильных князей.

Ярослав улыбнулся.

— Передай хану: я тоже уважаю сильных и потому за проход через ошельские земли платы не возьму.

Князь Барак был доволен решением Ярослава и не скрывал этого. После закрепления договора чашей крепкого хмельного меда ханский посол разоткровенничался:

— Стану ханом, заведу такие же порядки, как у тебя. Одно плохо: наложниц нет в Ошеле.

— Да, плохо, — сквозь смех согласился Ярослав. — Но ты знаешь, князь, обходимся как-то женами. А ты, как я посмотрю, намерился возвыситься, стать ханом. А как же Арапша?

— Все мы смертны… и Арапша не вечен.

— Но князь не может стать ханом. Вон, Мамай! И войско под ним, и земель не измерить, а всего лишь беклярибек…

— Мамай выше любого ордынского хана!

— А все не хан, — раззадоривал князя Барака Ярослав.

— Может, в его роду и не было чингисидов, но в нем неистовство Чингисхана, его упорство, коварство и жестокость. Чего еще надо для хана?

— Признание его князьями и ханами, всем народом степей…

— Помяни мое слово, князь Яр, пройдет год-два, и его имя будет на устах народов, живущих как на востоке, так и на западе. Не зря от тебя я еду к нему в Донские степи. Одно тревожит: будет ли Мамай покладист, не прикажет ли срубить мне голову…

Наутро князь Барак в сопровождении сотни нукеров покинул Ошел. Путь его лежал к Волоку — самому короткому пути от Волги до Дона.

Орда Арапши прошла через ошельские земли по первому снегу. Судя по количеству всадников и кибиток, орда заметно выросла. Среди киргизов-нукеров в сотнях было немало татар и булгар, изъявивших желание следовать с ханом в теплые земли.

А в начале февраля с юга в ошельские земли вошли две тысячи воинов с обозом. Вел их князь Шанкар. Он-то и рассказал, что Мамай беспрепятственно пропустил орду Арапши через земли, где паслись его табуны. Но, как позже выснилось, он имел тайную договоренность с князем Бараком, что тот, встав вместо хана, войдет в его войско. При переправе через Дон хан Арапша был убит. Орде объявили, что хан утонул, но Шанкар стал невольным свидетелем убийства и рассказал о случившемся воинам. Князя Барака схватили, пытали и после признания задавили конской жилой. Подобной участи удостоились его жены, дети, наложницы и родственники. После чего войско разделилось: часть его ушла к Мамаю, а две тысячи воинов пошли с князем Шанкаром в Булгарию.

По последней воде в Ошел вернулась княгиня Ростислава. Только прижав жену к своей груди, Ярослав понял, как он соскучился, как не хватало ему все это время Ростиславы.

— Теперь я никуда… только с тобой… Теперь все будет хорошо, — сквозь слезы радости шептала княгиня. — Все будет… и дети будут… много детей…

В лодии с княгиней приплыл и посланец от великого князя нижегородского Дмитрия Константиновича боярин Никита. Он торопился в обратный путь, пока Волга не стала, и потому пришел на разговор в день приезда. Вручил письмо от великого князя, а на словах передал:

— Князь любит тебя и верит, что ты придешь с полками на его зов.

Прочитав при боярине послание, Ярослав спросил:

— Откуда известно, что Мамай готовит войско на Русь?

— От людей верных… Все Придонье поднял. Одно не ясно: то ли пойдет на Тохтамыша, то ли на Русь? Но по словам ведчиков, до десяти туменов может выставить, а то и поболее!

— Передай князю, нужда будет, приду. Но приведу две тысячи, не более. Татар и булгар не возьму. Не то чтобы я им не верил… Одно дело, когда они скрещивают свои мечи в степи, защищая свои вежи, и другое, когда они будут сражаться против хана на стороне улусника.

— Передам, как есть. Ты уж прости, что не отведал твоего хлеба, не пригубил вина… Каждый час дорог. Прощай, князь. Даст Бог, свидимся.

Послание князя нижегородского спутало все планы Ярослава. Он думал по весне отправить в Ярград пять-шесть сотен работников и четыре сотни татар. Теперь же обещание, данное Дмитрию Константиновичу, обязывало: не мог он стоять в стороне, когда над Русью нависла угроза.

«Хотя чего я заполошился? Еще неизвестно, куда Мамай направит свои тумены, да и пойдет ли? Там под боком Тохтамыш. Может, зря тревожится Дмитрий Константинович…» С этими мыслями князь Ярослав проследовал в трапезную, где его уже заждалась княгиня Ростислава — заплаканная, тихая и счастливая.

Зима прошла в тревоге, весной тоже Мамай на Руси не объявился. Не пошел он и на Тохтамыша. Зачем же тогда собирает войско по степи?

Наступило лето… и снова из Приднепровья тишина. Князья Дмитрии — зять и тесть — слали друг другу тревожные послания, вызванные донесениями ведчиков, вовлекая в эту тревожную круговерть и других князей, а степь молчала. Наконец в конце июля в Москву пришла весть: войско Мамая, объявившего себя ханом, подошло к реке Воронеж и стало лагерем. Прошел день, два, седмица, а хан не сдвинулся с места. И опять затеплилась надежда, что хан не пойдет на улус Джучи.

Великий князь Дмитрий срочно приступил к подготовке войска. Местом сбора он объявил Коломну, а число обозначил — 15 августа. Понимал, что раньше ему рати не собрать, хотя озадачил подвластных и дружественных князей еще с зимы, да те все тянули со сбором дружин. На удачу князя московского, Мамай войти в русские пределы не торопился. У него на то были свои причины, вызванные прежде всего очередной замятней. Это позволило великому князю созвать князей белозерских, стародубских, ярославских, ростовских, нижегородских с дружинами. Прислал своих сыновей с дружиной даже литовский князь Ольгерд. Не откликнулись на зов московского Дмитрия князья тверские и рязанские.