Невидимые нити природы - Игорь Акимушкин

Днем киви спят в норах, под корнями, в кустах. Там и гнезда, устланные листвой. Дело самки — снести яйцо, иногда почти через неделю и второе. Но какое яйцо! 450 граммов, 1/4—1/7 веса птицы! Самец-киви насиживает тяжеловесное яйцо около 80 дней, ненадолго отлучаясь, чтобы поесть. Птенцы, оперенные не пухом, а, как и взрослые, волосовидными прядями перьев, не спешат покинуть гнездо: пять-шесть дней отсиживаются, ничего не едят. Запасы желтка, предусмотрительно сохраненные под кожей, спасают их от вредных последствий недоедания в юном возрасте.

Отец водит и опекает свое немногочисленное потомство. Растут молодые киви медленно: лишь в пять-шесть лет они вполне взрослые.

Нерадивая мать — самка-киви остается все-таки верной супругой: далеко от выводка не уходит, а когда освоятся птенцы с жизнью, самка вновь соединяется с самцом, все с одним и тем же, раз ею выбранным. Живут киви в единобрачии.

Птицы-трехперстки ростом с перепела и на него похожи, однако не близкие родичи; журавли — их ближайшие собратья. У трехперсток типичная мужская семья. Самка немного крупнее самца и ярче окрашена. Самки трехперсток тоже знать не знают, что такое насиживание яиц и воспитание птенцов: этим заняты отцы.

У трехперсток самки, а не самцы выбирают места для гнезда, дерутся с другими претендентками своего племени за территорию, ухаживают за самцом: распушась, бегают вокруг него, явно желая понравиться. Преуспевшие в этом деле строят гнезда и, положив в него два — четыре яйца, тотчас отправляются на поиски новых женихов. За лето они откладывают до 50 яиц; это значит, что некоторые из них до 25 раз сходятся и расходятся с самцами.

Семейные заботы целиком достаются папашам. Они насиживают дней десять — двенадцать. Это очень мало! Ведь трехперстки — птицы выводковые: птенцы у них, лишь выбравшись из скорлупок яйца и обсохнув, тотчас следуют за родителями в их каждодневных странствиях.

Яканы — жители тропиков всего света. У них необыкновенно длинные пальцы. У австралийской яканы, например, когти длиной 7 сантиметров, а расстояние между концами передних и задних когтей — 20 сантиметров. Длина самой птицы чуть больше.

Опираясь длинными пальцами на большую площадь, яканы легко бегают по поверхности слаботекучих или застойных вод, точнее, по листьям водяных растений, покрывающих поверхность водоема. Поэтому их называют местами «лотосными птицами».

Самец длиннохвостой яканы, или водяного фазанчика, например, расставив свои нелепо длиннопалые ноги, осторожно садится в гнездо,

«…медленно и бережно приближая грудь к драгоценной кладке, при этом он опирается на свои крылья, как на руки. Затем сдвигает крыльями яйца с обеих сторон под свое тело и, легко покачиваясь с боку на бок, белыми маховыми перьями подхватывает их с сырого грунта, так что яйца надежно покоятся в тепле между внутренней стороной крыльев и грудью» (Альфред Гоффманн).

Все бы хорошо в этой поистине патриархальной идиллии, да природа, проявляя в июле и августе свое неукротимое буйство, нарушает мирный покой насиживающих отцов. Ливни и паводки, затопляя гнездовья, заставляют этих милых птиц нередко переселяться со своим дорогим хозяйством на новые места. Гнездо самец не трогает, строит новое, где повыше, и переносит в него яйца (метров за пятнадцать!). Но случается, и там его скоро заливает вода, так что некоторым папашам приходится переселяться раза по три-четыре, а то и больше!

Если отец сидит на гнезде в странной, как бы вздыбленной, высокой позе, значит, первый птенчик под ним уже вывелся и он, чтобы дать ему простор, не раздавить, терпеливо выносит вынужденную пытку этой неудобной посадки.

Яканчики, не прожив и нескольких часов, уже хорошо плавают и ныряют. Манера прятаться от врагов у них подобна той, в которой, согласно летописным преданиям, упражнялись и наши предки славяне: перебирая лапами подводные стебли, погружаются в реку птенцы (уже с первого дня жизни!), под листом отсиживаются в воде, выставив из нее лишь клюв, чтобы дышать, разумеется, а не по какому-либо капризу (наши предки брали в рот тростинку).

Когда все четыре потомка выведутся, уходит с ними отец в путешествия. Несколько раз в час он собирает детей около себя минут на 5–10 для обогрева. Они плотно льнут к нему, а он, опустив крылья, прикрывает птенцов, прижимая их к себе. Стоит терпеливо на листе лотоса или на другой какой плавучей растительности. Если случится внезапная тревога, он под крыльями уносит птенцов в безопасное место.

Как видите, в делах размножения самцы и самки совсем не редко меняются ролями. Нечто подобное наблюдаем мы и у некоторых болотных или прибрежных птиц, например у чибиса или пигалицы. Над полями, лугами их всегда можно увидеть. Хохлатые, ширококрылые, черные сверху, белые снизу, крикливые птицы. «Чьи-вы», «Чьи-вы», — словно вопрошают потревоживших их людей; летают неровным, изломанным полетом в небольшом отдалении, а то и прямо над головой. Сядут на сырое поле, пробегут немного и опять летят, круто меняя направление и высоту полета. У них гнезда в ямке, выстланной несколькими стебельками, прямо среди поля, луга или пастбища.

Как только самец это нехитрое гнездо построит и примет от самки четыре яйца, та насовсем его покидает и ищет, кого бы еще осчастливить.

Впрочем, справедливость требует сказать, что некоторые ученые считают иначе: чибисы, самец и самка, вместе-де насиживают и водят птенцов.

Однако, хотя и у немалого числа птиц самки все заботы о потомстве оставили на совести самцов, примеры совместного воспитания детей встречаются чаще. Многие птицы живут в многолетней супружеской верности. Замечательна и их привязанность к прежним гнездовьям: вернувшись из дальних стран, из года в год занимают они одно и то же гнездо или место поблизости от него.

Императорские пингвины гнездятся в Антарктиде (и притом местной зимой, то есть в наши летние месяцы). До своих гнездовий проходят они немалый путь и идут не день и не два. Ни вьюги, ни лютые морозы их не останавливают. Неведомо, как находят среди снежной пустыни места своих брачных игрищ, где выводили они птенцов.

Соловьи прилетают к нам вместе с кукушками, но поют чуть позже — под Москвой в начале мая.

Самцы раньше самок возвращаются из зимнего изгнания: спешат занять полюбившийся куст черемухи и клочок земли под ним. Каждый летит на то место, где прежде выводил птенцов. Находит среди деревьев и кустов свой старый гнездовой участок (как находит, пока неведомо) и поет здесь, поджидая самку и предупреждая соперников о том, что место занято.