Выше нас — одно море - Альберт Андреевич Беляев

— Ну, Тимка, ставь бутылку коньяку. Ты теперь прославился на весь советский торговый флот, — радостно хлопал Кравчук Тимофея по спине. — Вот так и выходят в люди. Черт, завидую я тебе, по-хорошему завидую. Никогда бы я лично не додумался до такого. Ты смотри, как батя поднял тебя. Цени, брат, и не зазнавайся!

Тимофей улыбнулся Сергею. В душе его боролись два чувства: с одной стороны, он был счастлив и горд — «Алешку Фурсова кондрашка может хватить от зависти». С другой — обрушившаяся слава пугала: а вдруг таблицы окажутся непригодными? Вдруг опровергнут, докажут, что все это ни к чему? Вдруг назовут выскочкой, вдруг неправильно поймут его работу? Истолкуют не так… И зачем капитан все мне одному приписал? Ведь не я один работал. Если бы Долидзев не подсказал, то таблиц, может, и сейчас не было… Как я теперь ему в глаза посмотрю?

Так терзался сомнениями Тимофей, когда капитан пригласил его к себе в каюту. Там сидел старпом Долидзев.

— Ну, как находите статью? — спросил капитан.

Тимофей пожал плечами.

— В статье все правильно. Только зачем все мне надо было приписывать — вот этого я не понимаю. Мне же помогали, и мы делали все сообща. А теперь выходит, вроде я один… Это же неправда. И Илья Иванович мне много подсказывал, и Кравчук помогал, да и вы сами, Ардальон Семенович, тоже крепко помогли.

— По-мо-га-ли, — раздельно произнес капитан. — Помогать можно тому, кто везет воз, а воз был ваш, и вы его везли целиком сами. А то, что помогали, — в статье об этом так и сказано.

Долидзев мягко вступил в разговор:

— Теперь к вам, Тимофей Андреевич, ринутся корреспонденты, из моринспекции уже давно интересовались вашей работой — смотрите, не потеряйте голову.

— Что вы, Илья Иванович, — вспыхнул Тимофей. — Разве нужна мне шумиха? Да я ни с какими корреспондентами говорить не буду. Я ведь ни о чем таком и не думал…

Морской инспектор вскоре действительно пожаловал на «Тавриду», сходил в рейс и остался доволен таблицами.

Затем моринспекция пароходства выпустила специальный бюллетень, в котором метод наблюдений и система составления таблиц были названы «методом штурмана Таволжанова».

Тимофей получил бюллетень, равнодушно прочитал его и спрятал в ящик стола. Он удивился — никакого волнения не вызвал в нем этот бюллетень. Даже свою фамилию он прочитал, словно чужую, незнакомую… Устал, что ли? Да нет, вроде он не чувствует себя ни усталым, ни измотанным… Может, надоело? Может, уже «приелись» эти таблицы? Ничего не хочется, никуда не тянет… Вот уже и осень… Вчера первый снежок шел…

Скоро год, как я расстался с Мариной… Господи, сколько писем написал я ей за это время, вон какая пачка толстенная… Может, она давно и думать обо мне забыла… Что же, зато я все помню… С этими чертовыми таблицами пока возился — друзей растерял: Юрка Чекмарев отошел, стал обращаться на «вы»; Сергей Кравчук неплохой парень, но у него образовался свой круг друзей; Долидзев без пяти минут капитан, да и возраст солидный, интересов общих мало… А больше никого и нет…

А капитан Шулепов? Ну, к нему не придешь со своими заботами. Разве его интересует настроение помощника? Да и почему, собственно, он должен интересоваться? Не детский сад — пароход… Ну-ну, не хандри, штурман Таволжанов, что-то ты раскис… А помнишь: «Все мое зависит от меня»? Не ты ли когда-то утверждал, что свято веришь в непогрешимость этой формулы?

…А в это самое время, когда Тимофей горько размышлял о своем одиночестве, в кабинете начальника пароходства Николая Ивановича Бурмистрова горел яркий свет и за большим столом в стороне от молчавшей батареи телефонов сидели двое. Сидели они, судя по всему, уже давно, пепельница была забита окурками и огрызками яблок, опустевший кофейник и чашки сдвинуты в сторону. Лица собеседников были усталыми и злыми.

— Ну, что ты привязался ко мне? Что ты мне душу на кулак свой мотаешь? — сердито спрашивал Бурмистров.

— Да ты пойми, Николай, он штурман по призванию. По призванию, а не по диплому.

— Ну и что?

— Опять двадцать пять? Да я тебе шестой час твержу — надо ему дорогу дать. Ну, не можешь в дальнее плавание направить — дай возможность выдвинуть парня. Убери у меня второго — я на его место поставлю Таволжанова, а третьим любого возьму, кого пришлешь.

— Куда я его уберу? Что, у меня — сто пароходов, что ли? Сам знаешь, нет у меня вакансий, ну, нет и нет!

— А ты поищи.

— Вот черт упрямый! Я же тебе русским языком говорю — не могу.

— Ты не кипи, не кипи. Не самовар ведь, а начальник.

— Да ведь твой Таволжанов только-только начал штурманом плавать. Пусть пооботрется, навык приобретет. Дай ты ему передохнуть, у него еще все впереди.

— Ретроград же ты стал, Колька… Обюрократился, что ли? Этому я тебя учил? Боишься всего… Чего бояться-то? Парень энергичный, с головой, жадный до штурманского дела — вот и давай ему простор, двигай его смело! Тебе же скоро капитанов много потребуется, пароходы новые строятся ведь. Где ты капитанов возьмешь? А тут, понимаешь, свои кадры перспективные. Так нет же, добра не понимает человек.

— Ты меня не подталкивай! Как-нибудь без тебя разберусь, кого в капитаны брать и откуда.

Оба замолчали.

Гулко пробили часы в приемной.

— Ну, чего сидишь? Иди, давай, иди. Не тяни из меня жилы. Мне завтра с утра в обком с докладом являться, а туда с ясной головой ходят.

— Не уйду. Подпиши приказ о Таволжанове, забери второго и пришли третьего — и я сам тебя отведу под руки домой и спать уложу.

— Дай тебе волю, ты и с Христа штаны снимешь, горлопан.

— Надо будет — сниму. Ну так как, договорились?

— Господи! — в сердцах воскликнул Бурмистров.

— Я ручаюсь за этого