Свобода в изгнании. Автобиография Его Святейшества Далай-ламы Тибета. - Тензин Гьяцо

От границы меня с эскортом проводили до небольшого поселения на самом берегу озера Цонго, где нам предстояло провести ночь. К тому времени стало уже очень темно и холодно, и снег покрывал землю толстым ковром. Прибыв в селение, я обнаружил прекрасный сюрприз: встретить меня туда приехал и Такцер Ринпоче и Гьело Тхондуп, их обоих я не видел уже несколько лет. Лобсан Самтэн и маленький Тэнзин Чойгьел ехали со мной, так что сейчас впервые в жизни встретились все пять братьев.

На следующий день мы отправились в Гангток, столицу Сиккима, сначала на пони, затем на джипе, а потом на последнем участке пути в автомобиле, принадлежащем Махарадже (королю) Сиккима. В этом месте меня встретил сам Махараджа Сиккима сэр Таши Намгьел. За этим последовал забавный, но красноречивый эпизод. Лишь только мы въехали в город, наш эскорт остановился посреди большой толпы собравшихся людей. Тысячи жителей города, включая множество веселых школьников, стеснили нас со всех сторон, бросая шарфы ката и цветы и не давая нам тронуться, как вдруг, откуда ни возьмись, появился неизвестный молодой китаец. Не говоря ни слова, он сорвал тибетский флаг, развевавшийся на одном крыле автомобиля симметрично сиккимскому государственному флагу, и заменил его китайским вымпелом.

Мы провели в Гангтоке одну ночь, а рано утром выехали в аэропорт Багдогра. Помню, насколько это было малоприятное путешествие. Я очень устал за всю дорогу от Лхасы, а кроме того, накануне вечером состоялся пышный банкет. В довершение всего, на завтрак мне подали лапшу, а затем в автомобиле, когда мы спустились на индийскую равнину, стояла страшная духота.

Ожидавший нас самолет был намного комфортабельнее, чем тот, на котором я летал в Китае. На нем мы прилетели в Аллахабад, где сделали остановку на обед, а затем этим же самолетом прибыли в аэропорт Палам в Нью-Дели. Когда мы проносились на высоте тысяч футов над густонаселенными индийскими городами и сельскими районами, я думал о том, насколько по-разному воспринимаются Индия и Китай. Я еще никогда не был здесь, но уже чувствовал, какая огромная пропасть существует между укладами жизни в этих двух странах. Так или иначе, Индия была гораздо более открытой и свободной.

Это впечатление еще усилилось, когда мы приземлились в индийской столице. Был выстроен большой почетный караул, нас встречали г-н Неру, премьер-министр, и д-р Радхакришнан, вице-президент. Все это было гораздо красочнее и торжественнее, чем все, что я видел в Китае, но в то же время, каждое слово и в приветственной речи премьер-министра, и в частной беседе с деятелями не столь высокого ранга, носило оттенок искренности. Люди выражали свои чувства, а не проговаривали то, что, как они считали, обязаны говорить. Не было никакого притворства.

Из аэропорта я поехал прямо в Раштрапатхи Бхаван, чтобы встретиться с Президентом Индии д-ром Раджендрой Прасадом. Я увидел перед собой тихого старого человека, медлительного и очень скромного. Особенно неприметно он выглядел на фоне своего личного адъютанта, высокого блестящего офицера в форме, и в присутствии своей внушительной церемониальной личной охраны.

На следующий день я совершил паломничество к Радж-гхату на берегу реки Джамны, где произошла кремация Махатмы Ганди. Здесь было тихо и красиво, и я чувствовал счастье оттого, что пребываю здесь, что я гость народа, который, как и мой народ, страдал от иностранного господства; что нахожусь в стране, которая приняла принцип ахимсы, учение Махатмы о ненасилии. Когда я молился, стоя там, я ощущал одновременно и большую печаль, потому что не имел возможности встретится с Ганди лично, и великую радость, которую давал мне замечательный пример его жизни. Для меня он был — и продолжает оставаться — идеальным политиком, человеком, который поставил свою веру в альтруизм выше всяких личных соображений. Я был убежден также, что его преданность движению ненасилия — это единственный путь ведения политики.

Следующие несколько дней были посвящены празднованию "Будда Джаянти". Участвуя в нем, я говорил о своей вере в то, что учение Будды может вести не только к миру в душах отдельных людей, но и к миру между народами. У меня также была возможность участвовать в дискуссиях со многими последователями Ганди о том, как удалось Индии добиться независимости путем ненасилия.

Одно из главных моих открытий в этом отношении состояло в том, что в Индии, хотя банкеты и приемы, на которые меня часто приглашали, были гораздо менее утонченными, чем те, на которых я присутствовал в Китае, на них преобладала атмосфера чистосердечия, способствующая развитию искренних дружеских отношений. Это было прямо противоположно тому, что я испытал в Китайской Народной Республике, где существовало мнение, что возможно изменить мировоззрение людей, оказывая на них давление. Теперь у меня было с чем сравнивать, и я мог сам убедиться, что это ошибочное представление. Только путем развития взаимоуважения, в обстановке искренности может поддерживаться дружба. Только так можно изменить взгляды людей, но никак не силой.

В результате этих наблюдений и помня старую тибетскую пословицу, что узнику, которому удалось бежать, не стоит попадаться снова, я стал подумывать о том, чтобы остаться в Индии. Я решил воспользоваться возможностью и попросить о предоставлении мне политического убежища, когда встречусь с Пандитом Неру, — что я вскоре и сделал.

Я встречался с премьер-министром несколько раз. Это был высокий красивый человек, нордические черты которого еще больше подчеркивала маленькая гандистская шапочка. По сравнению с Мао он казался менее самоуверенным, и в нем не было ничего от диктатора. Он был правдивым человеком — вот почему позднее Чжоу Энь-лаю удалось ввести его в заблуждение. Во время нашей встречи я подробно изложил полную историю того, как китайцы захватили нашу миролюбивую страну, как мы были не подготовлены к встрече врага, как я отчаянно пытался сотрудничать с китайцами, поскольку осознавал, что никто во внешнем мире не готов признать наше законное право на независимость. Сначала он слушал и вежливо кивал. Но думаю, что моя страстная речь оказалась, может быть, слишком длинной для него, и через некоторое время стало видно, что его внимание ослабло: он почти перестал кивать. Наконец, он взглянул на меня и сказал, что понял, о чем я говорю. "Но вы должны уяснить", — продолжал он несколько раздраженно, — "что Индия не может поддержать вас". Когда он говорил на своем четком, прекрасном английском языке, его длинная нижняя губа вибрировала как бы в такт звукам его голоса. Это было плохо, но не совсем неожиданно. И хотя Неру уже ясно дал понять, какова его позиция, я продолжил разговор, сказав, что думаю попросить убежища в Индии. Он опять возразил: "Вы должны вернуться в свою страну и постараться работать с китайцами на основе "Соглашения из семнадцати пунктов". Я не согласился с ним, ответив, что уже пытался сделать все возможное, и добавил, что всякий раз, когда я думал, будто достиг понимания со стороны китайских властей, они обманывали мое доверие. А теперь обстановка в восточном Тибете настолько плоха, что я боюсь массовых насильственных выступлений, которые могут закончиться уничтожением целой нации. Как же я могу поверить, что "Соглашение из семнадцати пунктов" останется в силе? Наконец, Неру сказал, что он лично поговорит на эту тему с Чжоу Энь-лаем, который должен был прибыть в Индию как раз на следующий день, сделав остановку по пути в Европу. Он также обещал договориться о моей встрече с китайским премьер-министром.