История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 9 - Джованни Казанова

— Я могу пообедать с вами.

— Я этого не хочу. Иди обедать с Пассано, чудовище! Ты подписал свидетельство, что я подделыватель монет, и ты смеешь со мной разговаривать? Клермон, выставьте его за дверь.

Это было невероятно, но это так и было. Моя сестра спросила у меня, что я сделал с девицей, что у него отобрал.

— Я отправил ее в Венецию, разбогатевшую на две тысячи экю.

Это прекрасно, но подумайте о горе, которое должен испытывать аббат, видя вас спящим с ней.

— Эти дураки созданы, чтобы горевать. Он вам рассказывал, что она ни разу не захотела, чтобы он ее поцеловал, и что она его побила?

— Отнюдь, нет. Он сказал, что она его обожала.

Проведя приятно три или четыре часа, я проводил невестку в Оперу, а ее муж вернулся к себе. Она возносила мне самые горькие жалобы. В течение шести лет, что они были женаты, она ни разу не могла вкусить радостей замужества.

— Мне говорят, — сказала она, — что я могла бы просить развода, но я не могу, так как имею глупость его любить. Он погряз в долгах, и если я заставлю его вернуть мое приданое, я его разорю. Но, зная себя, зачем он на мне женился? Это предательство.

Она была права. Но мой брат говорил, что это не его вина, и что, женясь на ней, он надеялся, что перестанет быть фригидным. После ее смерти он женился на другой, и та его наказала. Она заставила его бежать из Парижа, оставив ей все, что у него было. Я поговорю об этом через двадцать лет от настоящего момента.

На следующий день, рано утром, мой брат уехал. Я увидел его только в Риме, шесть лет спустя. Я буду об этом говорить, когда буду в том времени. Я провел день у м-м д'Юрфэ, где, в конце концов, согласился, что малыш Тренти вернется из Аббевиля в Париж верхом, и назначил свой отъезд на третий день. Я посмотрел новую пьесу в (Комеди ) Франсез, которая провалилась. Автор плакал горючими слезами. Его друзья говорили ему с сочувствием, что лишь злые чары привели ее к падению, но это сочувствие не вернуло ему денег, которые он потерял из-за провала.

Любопытство заставило меня пойти по тому адресу, что мне оставил Бонкузен, где должны были находиться две девицы, которые меня знали. Это было по улице Монмартр, такая-то дверь, такая-то аллея, этаж. Мой кучер вертелся туда-сюда пять или шесть раз и не мог найти дома. Я вышел, чтобы пойти искать пешком, с адресом в руке; торговка сказала мне, что в доме рядом недавно приехали две девушки-иностранки, и что они должны жить на третьем этаже. Я поднимаюсь и спрашиваю у женщины, открывшей мне дверь, про двух девушек-венецианок, которые должны были к ней приехать.

— Честное слово, у меня их пятнадцать, и чтоб я пропала, если я знаю, откуда они приехали. Войдите, и вы сами у них узнаете.

Это вызывает у меня смех, я вхожу и вижу кучу шлюх, которые производят неимоверный шум и которые, видя меня у дверей, издают крик, прежде, чем я захожу. Я прошу всех этих безумных успокоиться, и не собираюсь уже спрашивать о венецианках, которых ищу, так как это бордель. Я говорю со всеми, и за исключением одной, которая англичанка, все остальные оказываются француженки. Хозяйка спрашивает, не хочу ли я поужинать с какой-либо из них, я соглашаюсь; я не хочу выбирать и полагаюсь на ее вкус, попросив дать мне ту, что она сочтет наиболее пригодной, чтобы мне понравиться.

Она дает мне одну, которая сразу меня хватает, ведет в комнату, и мгновение спустя приносят ужин, стелют белые простыни на хорошую кровать. Я смотрю на мою сотрапезницу, и она мне не нравится. Несмотря на это, я расслабляюсь, улыбаюсь ей, хорошо ем, долго сижу за столом, заказываю шампанское; видя, что я остаюсь холоден ко всем ее ужимкам, она решает, что я хочу видеть ее пьяной, и с удовольствием напивается. На третьей бутылке она уже не сознает, ни что говорит, ни что делает. Она раздевается и в натуральном виде ложится на кровать, приглашает меня, подходит ко мне, я предоставляю ей действовать и, в первый раз в жизни, имею удовольствие наблюдать, что ее усилия заставить меня быть мужчиной не удаются. Адель, Марколина, моя племянница П.П., Клементина и другие еще слишком ясно живут в моей памяти. Распутница молода, красива и хорошо сложена, но ничего не стоит, когда я сравниваю ее с другими. В три часа утра я возвращаюсь к себе, очень собой довольный, и, тем не менее, пораженный этой дурной идеей — предать себя этой девке.

На следующий день, пообедав у м-м д'Юрфэ, я взял фиакр, чтобы отправиться инкогнито повидать Ла Кортичелли в ее убежище. Я нашел ее грустной, но очень довольной своей участью и добротой хирурга и его жены. Они заверили меня, что она совершенно излечится. Она сказала мне, что убежала с улицы Гренель в девять часов, взяв с собой все свои пожитки, и что ее служанка в отчаянии, потому что она осталась ей должна. Я дал ей двенадцать луи и пообещал, что отправлю еще двенадцать, когда она мне напишет из Болоньи; она мне это обещала, но бедняжка умерла при лечении. Я узнал об этом из письма, которое написал мне в Лондон Фэйе, и в котором он сказал, что не знает, как поступить, чтобы переправить двенадцать луи, что она оставила для м-м Лауры, которая должна быть мне знакома. Я направил этому порядочному человеку адрес, по которому он сможет отправить эти деньги.

Все те, кем я воспользовался в своих магических играх с м-м д'Юрфэ, за исключением Марколины, меня предали, и все они затем плохо кончили. Читатель узнает, в своем месте, и о Пассано и о Коста.

Накануне своего отъезда я ужинал с м-м дю Рюмэн, которая заверила меня, что ее голос начинает к ней возвращаться; здравое рассуждение, которое она при этом сделала, доставило мне удовольствие. Она сказала, что режим, который, при выполнении поклонения, был ей предписан, мог этому поспособствовать. Я сказал, чтобы она в этом не сомневалась. Я любил повторять, что для того, чтобы вернуть человека на правильный путь, нужно сначала его обмануть. Тьма должна предшествовать свету. Бонкузен, которого я встретил в партере итальянского театра, посмеялся надо мной, когда я сказал, жалуясь, что во всей улице Монмартр дома с адресом, который он мне записал, не существует. Он, смеясь, сказал, что, нуждаясь в шести франках, использовал эту уловку, чтобы их получить. Я сказал, что он, будучи мошенником, не должен раскрывать свои проделки.

Распрощавшись с м-м д'Юрфэ, и заверив ее, что помню все свои обещания, я посадил с собой в фиакр молодого человека и его ботфорты, которые были объектом его обожания. Я отвез его в отель Монморанси, откуда мы выехали к вечеру. Он попросил меня ехать ночью, потому что стыдился, будучи одетым в костюм курьера, ехать не на лошади. На третий день мы прибыли в Аббевиль. Я заказал обед, он спросил у меня, где его мать, я ответил, что мы об этом узнаем, и пригласил его посетить со мной полотняную фабрику месье де Варо.