Бесогон-2. Россия вчера и сегодня - Никита Сергеевич Михалков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вроде бы «всё как у людей». А кто-нибудь слышал, чтобы у нас кого-нибудь наказали? Оштрафовали? Не дай бог — посадили? Я — нет.
Мне кажется, мы должны себя защищать. Мы не имеем права жить по принципу «они же дети, да что с них взять». Дети не знают истории. Мы не имеем права закрывать на это глаза.
А если представить себе, что это произошло?! Какое количество митингов бы возникло? В Москве, в Санкт-Петербурге, еще где-то. Что писали бы в мире про «кровавый режим», про то, как за правду наказывают людей.
Мне кажется, мы должны себя защищать. Мы не имеем права жить по принципу «они же дети, да что с них взять». Дети не знают истории. Половина из тех, кто сегодня уже достаточно взрослый, учили историю по учебникам Сороса. Мы не имеем права закрывать на это глаза.
Есть то, что объединяет людей, — мы видели это 9 Мая. Эту память надо защищать. Как те люди, чьи портреты несли участники «Бессмертного полка», защищали до последней капли крови свою страну, нас с вами. Как же мы можем их бросить? Как мы можем бросаться такими словами о фашизме, о подвиге: «А правда ли, что была Зоя Космодемьянская?» И идти дальше в подобных рассуждениях: «Александр Матросов споткнулся…»
Я считаю, что государство обязано, согласно хотя бы своим собственным законам, защищать достоинство нашей памяти.
Мне не привыкать быть нерукопожатным. Я считаю, что государство обязано, согласно хотя бы своим собственным законам, защищать достоинство нашей памяти. Услышат меня или нет, я не знаю. Но убежден, что по крайней мере 8 миллионов людей, включая детей, которые шли 9 Мая по всей стране и в мире в «Бессмертном полку», должны меня услышать.
«Что бы сказал Альфред Нобель?»[17]
Сегодня мне хочется продолжить разговор об анатомии фальши. О подмене. О том, как одно превращается в другое у всех на глазах, как в цирке. Когда одни понятия заменяются другими, когда оценки чего-либо мгновенно меняются, превращаясь в совершенно противоположные. И, что самое главное, люди этого не видят, не чувствуют, у них не возникает мысли о том, совпадает ли то, что известный человек говорит, с тем, что он делает. Сочетается ли то, к чему он нас призывает, то, что он декларирует, с тем, во что он действительно верит. Вообще сочетается ли его внешний образ с ним самим — реальным.
Я заговорил об этом, потому что совсем недавно была довольно показательная история. Я о нашумевшем интервью нобелевского лауреата по литературе 2015 года Светланы Александровны Алексиевич.
Нобелевский лауреат по литературе… Кто постарше, помнит, какое значение имело появление нового лауреата Нобелевской премии по литературе.
Вот в какой ряд встало имя нобелевского лауреата Алексиевич — Редьярд Киплинг, Бернард Шоу, Ромэн Роллан, Эрнест Хемингуэй, Уильям Фолкнер, Габриэль Гарсиа Маркес. А из пишущих на русском языке? Иван Бунин, Борис Пастернак, Михаил Шолохов, Александр Солженицын, Иосиф Бродский. И Светлана Александровна Алексиевич.
Казалось бы, Нобелевская премия должна быть достаточно объективной. Все-таки она дается за литературу. Но дело в том, что сегодня анатомия фальши распространилась довольно широко. Мы начинаем понимать, что не только качество литературы является основанием для того, чтобы писатель получил эту премию.
Сегодня мы видим, что Алексиевич получила Нобелевскую премию не столько за литературу, сколько за политическую позицию. За ту точку зрения, которая сегодня наиболее выгодна миру, состоящему с Россией в напряженных отношениях. Вероятнее всего, случай Светланы Александровны не единичный и далеко не первый. Многие и считали, и считают, что премия Александру Солженицыну также дана не столько за литературу, сколько за позицию, за его неприятие советской власти, революции, Гражданской войны. Но Солженицын — это большая литература, гигантский труд. С ним можно соглашаться или не соглашаться, но все «здание» его литературы стоит на очень мощном мировоззренческом фундаменте. Он открывал для себя мир, находил что-то новое, но это не сдвигало его с личной позиции, которая делала его большим писателем Солженицыным.
Что же мы имеем в случае с писателем, лауреатом Нобелевской премии, госпожой Алексиевич?
Ну, вообще, справедливости ради, практически все писатели, которых я назвал, свою известность получили раньше, чем они были удостоены Нобелевской премии. И Фолкнер, и Киплинг, и Бунин, и так далее. Боюсь, что не ошибусь, если скажу, что произведения госпожи Алексиевич приобрели известность после того, как она получила Нобелевскую премию. А если говорить про масштаб личности, стиль, язык — основу литературы? Она пишет на русском языке. Разве сегодня в нашей литературе нет достойных авторов? У нас есть и Захар Прилепин, и Виктор Пелевин, и Алексей Иванов, и Евгений Водолазкин. Совершенно другой уровень владения языком, литературным мастерством. Значит, ей дали Нобеля не за литературу. А за что? За ту точку зрения, которая совпадает с тем, что сегодня в тренде.
Давайте попробуем разобраться, вспомнив и сравнив человеческую фундаментальность Солженицына, да и всех тех писателей, которых я назвал, с тем, что являет собою госпожа Алексиевич.
Журналист Сергей Гуркин взял интервью у госпожи Алексиевич. Причем он сразу предупредил ее, что разговор будет жестким, интервью будет браться человеком, стоящим на других позициях. Это, в общем, было принято собеседницей, но ход беседы привел к тому, что на тридцать пятой минуте госпожа Алексиевич ее остановила, прекратила и запретила публиковать сказанное.
Вопреки этому запрету господин Гуркин опубликовал это интервью на портале «РЕГНУМ», за что потерял работу в издании «Деловой Петербург».
Вот как сам Сергей Гуркин объяснил свой поступок: «Интервьюируемый лауреат в категорической форме запретила мне публиковать это интервью. Я этот запрет проигнорировал. Я объясню почему. Я считаю себя демократом. Демократия одновременно предполагает свободу слова и ответственность за слово. Кроме того, я журналист. И если интервьюируемый а) знает, что говорит в публичном месте при свидетелях, для интервью под запись и б) в начале разговора соглашается отвечать на вопросы в лоб, но
