Журавленок и молнии - Владислав Крапивин

— Сядь, говорю! Нашел себе приятеля! Его давно спецшкола для трудных ждет!

— Уж как ждет. Прямо плачут там без меня, — сказал Грабля.

— Ты смотри сам не заплачь! — вскипела Маргарита Васильевна. Герой! Вот разберут это дело с марками, посмотрим, кто заплачет, а кто засмеется!

Все притихли.

— А я-то… при чем? — сбивчиво сказал Сухоруков.

— Там выяснят, «при чем», — слегка сбавляя тон, ответила Маргарита Васильевна.

Непонятно было: или она правда подозревает Граблю, или со зла наговорила лишнего. Но Грабля испугался. Обычно он разговаривал с учителями сидя, а сейчас встал. Даже побледнел чуть-чуть.

— Да я на каникулах и в школу не заходил!

— Разберутся, разберутся…

— А чего разбираться? — жалобно сказал Грабля.

«Какой ощипанный сразу стал», — подумал Журка. Граблю он не любил. Правда, к Журке Грабля никогда не приставил да и вообще в своей школе не трогал ребят, даже младших, но все равно он был из «тех». Из тех, которые дежурят в кино, чтобы вытряхнуть у малыша гривенник или дать подножку. Из тех, у кого то ли от курева, то ли от равнодушия лицо будто присыпано серой пылью. Из тех, кто во время хорошего фильма вдруг начинает ржать, когда у тебя в горле щекочет от слез…

Но сейчас Грабля сделался не такой. Обыкновенный мальчишка стал, растерянный, даже маленький какой-то, не больше Димки.

А Маргарита, наоборот, будто выросла, набралась тяжелой правоты и силы. Борькин страх ей добавил уверенности.

— По крайней мере именно ты больше всех был связан с этой воровской шайкой Капралова, — заявила она.

— Чего связан-то… — бормотнул Грабля.

«Он совсем не умеет доказывать правоту», — подумал Журка. И в это время позади Журки раздался Горькин голос:

— А когда украли марки?

Маргарита Васильевна подумала и довольно благожелательно сказала:

— Пятого числа, после обеда… Ты что-то знаешь?

— Я знаю, — сказал Журка и встал. — И Валохин знает. — Он оглянулся на Горьку. — И многие… Сухоруков ничего украсть не мог. Он с обеда до вечера катался на санях на Маковой горе.

— Откуда это тебе известно? — недовольно спросила Маргарита Васильевна.

— Потому что мы там тоже были. Валохин, Брандукова, я… и еще ребята… С утра в ТЮЗе, на «Синей птице», а потом до вечера на горе.

— В хорошей компании ты там резвился…

Журку кольнула злая досада: что Маргарита зря придирается?

— При чем тут компания? Просто на одной горе были. У него своя компания, у нас — своя…

— Вот именно! Так почему ты, Журавин, заступаешься за этого хулигана Сухорукова?

Журка мельком глянул на Граблю. Тот стоял уже более уверенно.

— Я не за него заступаюсь, а… ну просто потому, что он не виноват! Если бы виноват, я бы не заступался. А теперь получится, что на Сухорукова все свалят, а настоящего жулика не найдут.

— Не считай, что все взрослые глупее тебя, — отрезала Маргарита.

— Я не считаю, что все… — вырвалось у Журки, и он даже испугался.

Но в это время кто-то из девчонок перебил его:

— А может, вы не пятого катались.

— Ага! Или там был совсем не Грабля — ехидно сказал Горька.

— Или вообще ничего не было. Ни пятого числа, ни горы, ни каникул, — подала голос Иринка.

— А чего! Может, правда все перепутали! — вмешался Толька Бердышев — балда и лентяй. Ему было безразлично, за кого заступаться: лишь бы подольше галдели, тогда авось не вызовут к доске.

— Чтобы все перепутать, надо быть малость больным, как Бердышев, — сердито ответила Иринка.

— Или малость пьяным, как твой папа, — сказал Бердышев.

Наступила резкая тишина. Секунд на пять. Потом все случилось очень быстро. Иринка рванулась в проход между партами, со звоном залепила Бердышеву учебником по щеке и выскочила из класса. Но все же она чуточку опоздала. Борька Сухоруков дотянулся до Тольки раньше и успел отвесить ему по загривку могучего леща. Поэтому Журка оказался только третьим. Он перелетел через парту с Лавенковым и Светкой Гарановой и кулаком врезал Тольке между лопаток. И выскочил следом за Иринкой.

Иринка стояла в конце коридора. Вцепилась в батарею и смотрела в окно. Коротко оглянулась на Журку. Глаза были блестящие, но сухие.

— Не вздумай зареветь, — сказал Журка.

— Не вздумаю. Из-за какого-то идиота…

Но она часто дышала, и Журка понял, что разреветься она все-таки может.

— Ришка, — сказал он, — Бердышев просто тупая свинья. А за тебя все ребята…

Подошли Сухоруков и Горька. Почему они здесь? Выскочили следом? Или Маргарита выставила? Грабля потоптался и неловко сказал:

— Спасибо, парни…

Ему не ответили, не до того было. Он вздохнул и отошел.

Горька сообщил задумчиво:

— Я Бердышеву въехал по уху. Для комплекта.

Иринка вдруг сказала:

— Ох, ребята, будет нам теперь! И все из-за меня.

— Почему из-за тебя? — возмутился Журка. Но тут же почувствовал внутри противный холодок. Из-за Иринки или нет, а все равно «будет». Что ни говори, а устроили в классе свалку, самовольно ушли с урока. С Журкой такое случилось впервые. Но он коротко вздохнул и храбро сказал:

— Пускай. Мы не виноваты.

Но, конечно, оказалось, что они виноваты. В безобразном поведении, в срыве урока и варварском избиении товарища. Именно так заявила Маргарита Васильевна, когда после пятого урока оставила своих питомцев на собрание: разобраться в их «чудовищных поступках». И ладно, если бы разбиралась она одна. Покричала бы, записала бы в дневники — и топайте домой. В общем-то она была не злопамятная. Но, едва началось собрание, появился Виктор Борисович.

— У-у, держись, ребята… — тихонько протянул Митька Бурин. А Журку слегка затошнило от противного страха: все знали, что Виктор Борисович — гроза и бич всяких нарушителей.

— Маргарита Васильевна, пригласите виновников происшествия к доске, — сухим голосом распорядился он и сжал рот в красную точку. Посмотрел, как Журка, Горька, Иринка и Грабля выбираются из-за парт, и повторил громче: — Да-да, к доске. Вот сюда! — Он ткнул острым пальцем. — Вот на это место! Чтобы все видели паршивцев, которым не место в советской школе! — И взвизгнул: — Живо!

Они — что делать — стали у доски понурой шеренгой.

— Отвечайте! — крикнул Виктор Борисович.

Легко кричать «отвечайте». А на какой вопрос отвечать? Что говорить?

— Долго будем молчать? — вдруг, совершенно успокоившись, поинтересовался Виктор Борисович. И по-мальчишечьи забегал вдоль шеренги. Тогда Журка услышал сумрачный Горькин голос:

— Чего отвечать-то?

— Молчать! — снова взвизгнул завуч. — Ничтожные болтуны! Отвечайте, как вы посмели! Да, как вы посмели устроить это надругательство над школьными правилами?!

Надо было отвечать. Кто ответит? Горька? Но он ударил Бердышева последний. Грабля? Но с него какой спрос? Он врезал Тольке просто от благодарности к Иринке: потому что она заступилась перед Маргаритой. Сама Иринка ответит? А Журка, значит, будет прятаться за нее?

Журка поднял глаза:

— Потому что Бердышев обругал отца Брандуковой… — сказал он негромко, но, кажется, без дрожания в голосе.

— Вот как! — язвительно воскликнул Виктор Борисович. И тут же торопливо вмешалась Маргарита Васильевна:

— Но послушай, Журавин, разве это правильно?.. Виктор Борисович, не волнуйтесь, у вас же сердце!.. Скажи нам, Журавин, разве можно в ответ на слова, которые тебе не понравились, пускать в ход кулаки? Да еще так дружно и остервенело?

Она говорила спокойно, почти ласково, и Журка немного осмелел:

— Когда как…

— Что значит «когда как»? — Голос у нее слегка ожесточился. Когда четверо на одного, на беззащитного товарища — можно? Тут и нервы позволено распускать, и руки? А если кто-то сильнее или взрослее, вы бы, наверно, вели себя с ним сдержаннее. Разве не так, Журавин? А?

Журка пожал плечами.

— Не знаю…

— Нет, знаешь! Со мной бы ты, наверно, не стал драться, если бы даже и обиделся. А?

«Мелет чепуху какую-то «— с досадой подумал Журка. И сказал устало:

— С женщинами не дерутся…

— Ах вот что! — опять взвизгнул Виктор Борисович. — Ты нахал! Дерзкий мальчишка! Значит, если бы Маргарита Васильевна не была женщиной, ты мог бы кинуться в драку? На своего наставника? На пе-да-гога? Может быть, ты кинешься на меня?

«Что ему надо?» — тоскливо подумал Журка. В классе стало тихо. Видимо, вопрос завуча озадачил всех. И вдруг поднялся Сашка Лавенков. Сказал ясно так и ровно:

— Нет, ему на вас нельзя. Вот если наоборот — другое дело.

— Что? — озадаченно спросил Виктор Борисович. — Что наоборот?

— Я говорю, что вам, наверно, можно, — разъяснил Сашка, и в голосе его прорезался негромкий звон. — Возьмите его за ухо и головой о дверь. Как Вовку.