Царь Саул - Валентин Пронин

Гист капнул из чаши себе на ладонь, слизал эту каплю и протянул лекарство царю.

— Выпей травяной отвар, господин мой и царь. Если бог захочет, это принесёт тебе облегчение, — сказал он с глубоким поклоном.

Саул послушно выпил беловатую жидкость, и скоро ему захотелось спать. Слуги унесли мёртвого Хуфама. Ушёл Абенир, Гист, воины охранения. Задержался старый Киш. Он задёрнул тяжёлым занавесом входной проем и приоткрыл деревянную решётку на окне. Стоял и глядел на бледное лицо сына.

Дыхание Саула временами становилось похожим на промокшие стоны. Сомкнутые веки подёргивались, запёкшиеся губы кривились. «Да, вот мой старший сын царь… У него войско, у него рабы, служители и соратники… Вся наша семья прославилась и разбогатела… Внуки командуют элефами воинов в доспехах, в шлемах и наборных бронзовых поясах… Стада наши исчисляются тысячами, а дорогие вещи и украшения не помещаются в ларцах… Построили крепость, завели колесницы и лошадей… Сегодня Саул принимает надутых от гордости вавилонян в пёстрых, златотканых одеждах… И сам наденет тяжёлую ризу и плащ из виссона, а на голову золотой обруч, белый кидар с нитью из гиацинта… Но счастлив ли сын мой Саул, если злой дух терзает его и доводит до убийства невинного юноши? Счастливы ли будут мои внуки, если Ягбе отверг его, а первосвященник требует его смещения? Какими ещё войнами, преступлениями, мучениями грозят грядущие дни? Может быть, не стоило соглашаться с избранием? Работали бы и поле, пасли скот да подвязывали лозы на винограднике… Растли бы детей и внуков, не имея богатств, но и не зная больших печалей… Тогда и бог не отвернулся бы от Саула…»

К вечеру Саул проснулся. Он вымылся и надел царские одежды. Вавилонян принимал в присутствии Абенира, старшего сына Я пахана и нескольких воинских начальников. Переводил Гист, нарядившийся в полосатый халат. Писец, пришедший с вавилонскими продавцами оружия, чертил клинышки на вощёной табличке. Гист пообещал скопировать эту торговую запись и перенести её на папирус, чтобы царь поставил внизу свою печать.

В конце приёма, когда вавилоняне собрались откланяться, Саул неожиданно спросил: не знают ли почтенные гости, что делает великий повелитель многобашенного и высокостенного города Баб-Иллу, когда утомляется от военных тревог и царских забот, — только ли обращается к жрецам верховных богов или есть ещё какие-то средства? Вавилоняне переглянулись, позволив себе лукавую усмешку (они ведь не придворные, а только торговцы), и рассказали. Ну почему же только боги и жрецы…

Кроме охоты в степи на диких ослов, антилоп и львов, кроме весёлых пиршеств с участием красивых танцовщиц, фокусников и акробатов, царь Шеханмардук очень ценит музыку — искусную игру на восьмиструнной арфе или на лютне. Считается, что слушать бег резвых пальцев по звонким струнам чрезвычайно полезно: успокаивает утомлённое сердце и излечивает бессонницу.

Действительно ли вавилонские гости знали все подробности о жизни своего всесильного владыки или кто-то попросил их предложить эту версию Саулу? Об этом знал лишь тот, кому следовало.

Саул очень оживился, услышав забавный рассказ продавцом оружия. После ухода гостей, он велел Абениру, Гисту и ершалаимцу Арду разбиться в лепёшку, но найти где-нибудь хорошего музыканта, владеющего арфой, и доставить его в Гибу.

3

Через несколько дней Ард узнал от кого-то про мальчика пастушка из городка Бет-Лехема, который, как говорят, прекрасно играет на арфе. Правда, арфа у него простая и досталась пастушку от старого левита, у которого он обучался.

Насчёт левитов, то есть рода потомственных жрецов, своим праотцем считавших Леба (Левия) и которых вывел из Мицраима сам пророк Моше, толковали разное. Кто-то передавал сведения о том, будто жрецы Ягбе на самом деле вовсе не были людьми ибрим. Они, как и Моше, являлись египтянами и во время исхода Эшраэля из Мицраима оказались вместе с народом, избранным Ягбе.

Среди кочевников-хебраев витали тёмные, взаимоисключающие легенды.

Главное было в запрещении левитам воевать и занимать завоёванные у Ханаана земли. Они должны совершать жертвоприношения богу Ягбе. А кормить их должны люди Эшраэля, давая жрецам долю от жертвоприношений, ибо при заклании жертвенного животного следовало отдать левиту плечо, челюсти и желудок. Также и десятую часть от хлеба, масла, вина.

Левиты лучше других разбирались в обрядах богослужения Они знали письменные знаки, умели играть на музыкальных инструментах и складывать велеречивые гимны, прославляющие Ягбе. Однако не скрытым от внимания народа являлось то обстоятельство, что левиты, тайно собираясь в каких-то отдалённых местах, совершали жертвоприношения и совместные оргии перед неким медным или золотым змеем. При всех лишениях и опасностях сорокалетнего блуждания Эшраэля в пустыне они нашли возможность скрывать своего змеевидного идола и пронести его имеете со Скинией и ковчегом Завета в Землю обетованную.

Надо думать, шестнадцатилетний Добид мало что понимал в этих сложных, даже кощунственных слухах. А скорее всего, ничего о них не знал. Он просто научился у старика-левита игре на арфе и складыванию (чаще — запоминанию) молитвенных текстов. Поэтому, когда строгий господин из Гибы пришёл к его ищу и объяснил, какое у него повеление от царя, Добид сразу стал собираться.

Он переоделся в бледно-сиреневую тунику. Завернул арфу и старую шаль, умылся и причесался. К вечеру он уже был в царском доме.

Но большой комнате мягко колыхался сумрак. Это происходило от дрожащего огня бронзового треножника.

Саул лежал на низком ложе, покрытом узорчатой тканью. Он пожал, отвернувшись к стене и опираясь на правую руку. В оранжевых отсветах треножника поблескивал его золотой браслет и кубок, стоявший на низком столике. Светлая одежда царя тоже метилась. Она казалась бронзовой и тяжёлой, как треножник.

Войдя первым, Бецер поклонился:

— Господин мой и царь, пришёл юноша из Бет-Лехема. Он будет играть для тебя на арфе.

Не меняя позы, Саул взглянул через плечо и мрачно произнёс:

— Пусть играет.

Добид тоже поклонился царской спине. Сел у входа на войлочную подстилку и освободил от шали арфу. В полумраке видно было, как он готовится. Что-то подкручивает и поглаживает. Потом он тронул струны, извлёк первый приятный звук. Остановился и вдруг заиграл стройными аккордами торжественно и красиво.

— Потише, — шепнул ему на ухо Бецер.

Музыка продолжилась, сразу став тише и мяте. Полилась в медленных переборах струн простая распевная мелодия, в которой отзывалось нечто о пастушеской жизни самого Добида, о давних бесконечных кочевьях древнего народа ещё до того, как он мечом завоевал новую страну и стал жителем ограниченных с тонами городов. Затем в игре появились чуждые, но изощрённые и завораживающе-странные мелодические узоры. И опять песня без слов: широкая, однообразная, дремотная, как бескрайняя степь мод меркнущим к ночи небесным сводом.

Кто-то положил руку на плечо юноши, он перестал играть.

— Пошли, — прошелестел губами Бёдер. — Царь спит.

Саул уже некоторое время ровно и спокойно дышал, склоним голову на подушку.

Бёдер повёл Добида через несколько комнат на открытую галерею. Там сидели на толстом ковре четверо молодых людей в синих и коричневых туниках, перед расстеленным полотном Плотно установлено было фаянсовыми и деревянными блюда ми, на которых лежала всякая снедь: козий сыр, лук, редька, два круглых хлеба, огурцы и фрукты.

Смуглые, с накрашенными веками и лукавыми глазами девушки в пёстрых платьях, в накинутых на голову покрывалах внесли большие миски с горячей чечевицей. Через некоторое время они ушли и принесли плоское медное блюдо, нагруженное кусками баранины, кувшин с изогнутыми ручками по бокам и пять медных чаш.

Молодые люди что-то им говорили, посмеиваясь. Добид чувствовал себя настолько смущённым, что не понимал смысла произносимых любезных или игривых слов. Девушки смешливо фыркнули, расставили чаши и ушли.

— А где же господин мой Янахан? — спросил один из молодых людей, загорелый или от рождения смуглый до черноты.

— Янахан приглашён на трапезу к своему дяде Абениру, ответил Бецер. — Ужинай без него, Абиро.

— А ты, Бецер, почему уходишь? — в свою очередь спросил темнокожий Абиро.

— Я царский слуга и оруженосец. Я должен стеречь сон гос подина моего Саула. Слава богу всемогущему, пославшему царю спокойный отдых. Я поем позже. А это Добид из Бет-Лехема. Он так прекрасно играл на арфе, что мятежный дух, беспокоивший царское сердце, убрался куда-то, и господин мой заснул. — Бецер ушёл, а молодые люди посмотрели на Добида приветливо, с любопытством и уважением.

— Раздели с нами ужин и выпей вина за здоровье царя, сказал Абиро. — Я слуга и оруженосец старшего царевича. Здесь вот и меньшие сыновья господина нашего Саула: Аминадаб и Малхиша. А это мой брат, оруженосец Аминадаба Закур.