Вторая реальность - Алла Сергеевна Демидова

– Для вас есть театры – бесспорные лидеры?

– Сегодня нет. Репертуарные театры хиреют. Таких «могикан», какие были в 60–70-е годы, в период своего становления, уже нет. Они тоже начинали с идеи разрушения, но моментально создавали и созидательные идеи.

– Что можно прогнозировать относительно репертуарного театра?

– Его жизнь недолгая. Останутся несколько театров, которые будут субсидироваться государством. Так произошло во Франции, в Англии и Германии. Остальные будут выживать, остро нуждаясь в спонсорах. Вероятно, будут хиреть и умирать. Эти трудности выживания тоже подталкивают успешных актеров искать счастья на стороне. Поэтому идет естественный процесс ухода актеров из театра. Картина – как в пьесе Островского «Лес»: кто-то движется из Вологды в Керчь, а кто-то ищет свою удачу, путешествуя в обратном направлении.

Амплуа сильной женщины

Не знаю почему, но за мной закрепилось амплуа сильной, волевой женщины. Особенно в кино. Возможно, это связано с тем, что меня мало заботит быт – и в жизни, и в ролях. Или с тем, что меня скорее интересует не сама по себе роль, а то, что за этой ролью стоит. А может быть, дело в том, что я часто играла отрицательные роли. Хотя если разобраться, по-настоящему отрицательным персонажем была только фашистка Ангелика в фильме В. Басова «Щит и меч». Да и ее я старалась сыграть не по шаблонам хрестоматийной злодейки, не однопланово, а как живого человека.

По поводу этой роли я получала много разных писем. «Как вам, Алла Демидова, не стыдно. Какой вы злой, жестокий человек. Вы никого не любите», – писала мне девочка-восьмиклассница. И многое другое в том же роде. Короче говоря, черты характера моей героини с уверенностью были приписаны лично мне: образ, который увидели на экране, перенесли на меня, на актрису.

Но мое отношение к фашизму более чем определенное. У меня отец погиб на фронте. Фашизм – это законченное выражение, чудовищно направленный синтез самых дурных черт человеческой натуры. Но те же черты, пусть в микроскопических дозах, порой можно, к сожалению, увидеть в самых обычных, на вид неплохих людях.

Кстати, очень часто неопытные актеры в какой-то сцене играют одни проявления характера, в других – противоположные. И это было бы хорошо, если бы эти проявления были взяты из одного человеческого характера. Чем многограннее, чем противоречивее – тем глубже и интереснее. Но, повторяю, – в рамках одного характера.

Впрочем, фашизм, наверное, заложен в физиологии человека. Важна мера, доминанта. То, чем именно этот человек отличается от других. Основная черта характера – очень важно ее найти в начале работы над ролью – окрашивает поступки и реакции твоего персонажа. Предположим, у пушкинского Сальери основная черта характера – зависть. Но важно еще найти в характере персонажа некоторый парадокс, некоторое противоречие.

Играя, предположим, фашистку Ангелику, я должна была показать ее в минуты слабости, растерянности. Но доминанта характера – все же резкость, жестокость.

Роль строилась на чертах антиженственных, антилиричных – Ангелика аскетична, взнервленна, недобра, реакции ее резки, оценки категоричны. И эти ее проявления, постепенно накапливаясь, создают у зрителя стойкую антипатию. Во всяком случае, мы к этому стремились.

Вообще, играя отрицательные роли, трудно рассчитывать на благосклонность не только публики, но и критиков. Скажем, за Кириллом Лавровым уже утвердилось амплуа социального героя, и критики дружно хвалили его положительных персонажей. А ведь он был не менее интересен и в отрицательных ролях. По-моему, в «Чайковском» он очень тонко и умно сыграл Пахульского – посредственного музыканта, ограниченного, мелкого человека. А за эту работу его не только не похвалили, его за нее еще и бранили – как это он опустился до такой роли!

И это еще не все – я не помню случая, чтобы на каком-либо фестивале был отмечен наградой исполнитель отрицательной роли.

«Положительный герой», «отрицательный герой»… Но это деление по отношению ко многим ролям неверно. Раньше если мы видели на экране шпиона, то сразу было ясно, что это шпион. А если уж хороший человек, то тоже сразу видно – хороший человек. Теперь все чаще мы наблюдаем на экране сложные образы. В свое время появился такой герой, как Куликов из «Девяти дней одного года», сыгранный Смоктуновским. Я не знаю, какой он – положительный? отрицательный? Он сложный. Он интересный.

Или вот, к примеру, менее заметная роль, поскольку и сыграна она в фильме менее заметном, но по актерской линии очень примечательная, – разведчик Исаев в картине «Пароль не нужен». Родион Нахапетов играл там не того героя с чистым и ясным взглядом, какой памятен нам с детства по фильму «Подвиг разведчика»: сидя с врагами за одним столом, тот герой мог поднимать бокал «за нашу победу», и непонятно было, почему фашисты сразу же не арестовывали его. А в герое Нахапетова прочитывались и условия жизни среди врагов, наложившие отпечаток на его характер, и сама его профессия, требующая не только благородства, но и суровости, недоверчивости.

Ведь в жизни не всегда легко определить человека – плохой он или хороший. Иногда и не понравится поначалу человек, а вдруг так прекрасно раскроется, обнаружит что-то глубоко потаенное, доброе, что сразу же его полюбишь. А порой бывает и наоборот: чудесный человек, душа компании, сама доброта и порядочность, а присмотришься – есть в нем щербиночка, неискренность, фальшь.

На одном из диспутов М. Булгаков, разбирая творчество какого-то среднего писателя, говорил, что сейчас нельзя писать, не учитывая, что жил Л.Н. Толстой.

Мне кажется, играя на сцене или в кино так называемые отрицательные роли, нельзя не учитывать, что в искусстве были и Достоевский, и Чехов, и Булгаков.

Или же, если допускает жанр, – играть лубочно, впрямую, примитивно. Мне и в живописи нравятся или откровенный примитивизм, или многосложность старых мастеров.

Очень сложен был, например, для меня образ Марии Спиридоновой в «Шестом июля». Если говорить о человеческом характере как таковом, то он незауряден. Спиридонова была на каторге. После Октябрьской революции входила в правительство. У нее было свое отношение к революции. Она человек искренний и убежденный в правоте своей позиции, но… обреченный.

Одним из самых ответственных эпизодов для меня стала речь Спиридоновой на V Всероссийском съезде Советов. Обсуждался вопрос о Брестском мире. Продолжать войну с немцами в тот исторический период было для большевиков смерти подобно, нужна была передышка.

И вот выступает Спиридонова. Она говорит эмоционально, в ее голосе звучат неподдельная боль и слезы. «Нельзя отдавать на растерзание немцам Прибалтику, Белоруссию, Украину…» Ей аплодируют не только эсеры, но и большевики.

Это надо было показать так, чтобы зритель почувствовал себя участником тех событий. Надо было передать ее собственную убежденность