Полночь - время колдовства - Евгений Решетов

       Каститас увидела страх отразившейся на моей лице и разочарованно произнесла:

       - Ну и трус же ты. Никто не будет тебя убивать.

       Я испустил еле слышный выдох облегчения и тут же вздрогнул всем телом, ощутив движение возле стола. Это мать Каститас раскладывала какие-то баночки на нем. Она не обращала внимания на наше вторжение, словно не видела нас, хотя я прекрасно понимал, что она уже давно осведомлена о нашем прибытии.

       Девушка твердо произнесла, смотря мне в глаза:

       - Раздевайся.

       - Что, совсем? - поразился я с вновь возникшими подозрениями о своей кончине.

       - Можешь оставить исподнее.

       Было прямо скажем неуютно, стыдновато, страшно, но я все-таки разделся, оставшись только в грубом нижнем белье. Бежать некуда, оставалось подчиняться. Я понимал, что кандалы здесь не случайно. Отдаваться на волю двух ведьм, было чрезвычайно опасно. Страх я уже почти не испытывал. И дело не в словах Каститас, которая пообещала не убивать меня, а в том, что я похоже уже смерился со своей нелегкой судьбой, образно говоря - переболел страхом. Да и вообще не в том я положении, чтобы артачиться. Они крепко держат меня за яйца.

       Каститас оценила мое белье словами:

       - Как ты только ничего себе не стер в такой циновке. Хотя может и стер.

       - Ничего я не стер! Все при мне! - выкрикнул я возмущенно, чем вызвал ее улыбку, хотел добавить еще что-нибудь, что непременно бы привело к боли в моем сердце, но при матери Каститас не стал. Если молодая ведьма еще более-менее предсказуема, то старая в этом уравнении неизвестное, которое за дерзость в разговоре со своей дочерью может и молнией между рогов зарядить.

       - Ложись на стол, - скомандовала Каститас жизнерадостно.

       Я выполнил приказ Каститас. Она захлопнула на моих конечностях прохладное железо кандалов, покрытых серебром. Только прозвучал последний щелчок кандального замка, как Ветус приподняла мне голову и поднесла к губам наполненную сладко пахнущей жидкостью пиалу. Я выпил ее, ощутив приятный вкус. Глава ковена тут же воткнула мне в рот кляп и завязала веревочки на затылке. Я задергался, но не от боли, а просто проверяя насколько крепко скован. Оказалось, что крепче некуда.

       Ветус вытащила из складок платья маленький нож и сделала два тонких, вертикальных надреза на моем горле, а затем уколола иголкой внутрь моих ушей, достав, кажется, до самой барабанной перепонки. Я совсем не ощутил боли, хотя уже готовился корчиться во всю силу. Почувствовал только, как раздвигается кожа на шее и легкое нажатие внутри ушей. Ветус тем временем втерла в надрезы какую-то мазь, капнула в уши зеленую дрянь, похожую на чьи-то сопли и начала открывать и закрывать рот, будто, что-то пела.

       Я лежал в неудобной позе, чувствовал, как затекают конечности, ощущал шероховатость стола голой спиной, и пытался услышать беззвучное пение ведьмы. Казалось бы, не от чего паниковать, пока не убивают, а только издеваются, но тут дикая боль пронзила горло и уши. Глаза полезли из орбит, чертов кляп мешал мне визжать как девчонке. Я дико извивался на столе и если бы не кандалы, то уже раздирал бы себе горло в кровь, которое, внезапно, в дополнение к боли невыносимо зачесалось, а уши бы уж точно оторвал.

       Горло и уши одновременно жутко зудели и немилосердно болели. Я физически чувствовал, что с ними что-то происходит. Будто хрящи в ушах меняют свою форму подстать костям горла, что тоже изменяли указанное им Духами положение в человеческом теле. Мне казалось, будто я слышу все их перемещения. Чертова боль сводила с ума. Желание почесать горло и уши выпивало все душевные силы.

       Мне показалось, что так продолжалось вечность, но на самом деле от силы пару минут. Вдруг, так же неожиданно боль отступила, уступив место блаженству. Уши и горло перестали зудеть. Глаза, наполненные слезами, очистились. Я облегченно вытянулся на столе.

       Каститас вытащила кляп. Я вздохнул полной грудью, радуясь тому, что все прошло. И тут услышал невыносимо прекрасный голос. В нем звучало соловьиное пение, журчание ручья, дыхание ветра. Он мог принадлежать унуситскому ангелу, спустившемуся с небес, чтобы воздать по заслугам натерпевшемуся северному дикарю, но доносился изо рта Ветус.

       - Теперь ты почти колдун, - проговорила она, вгоняя меня в шок. - Тебе осталось сделать ретраитур и суджере.

       - Я слышу вас, - пораженно произнес я.

       - И не только это, - сказала глава ковена и произнесла скрежещущие звуки. - Повтори.

       Я был уверен, что не смогу, но почти в точности воспроизвёл их. Моему изумлению не было придела.

       - Я могу, я сумел, - повторял я радостно, чем вызвал усмешку на устах Каститас.

       - Теперь идите за камнем и суджере, - произнесла твердо Ветус.

       Девушка освободила меня от кандалов. Я тут же ощупал горло и уши, но никаких изменений не обнаружил, быстро оделся и кинулся следом за Каститас, поднимающейся по лестнице. В голове радостно билась только одна мысль: "Я колдун". Тщательно скрываемая от самого себя она прорвалась наверх, наполнив меня ликованием. С самого раннего детства, когда я впервые добрался до верхней полки, где лежали книги о колдовстве, я мечтал приобщиться к этому миру тайн и загадок. Познать неведомое. Сражаться с могучими колдунами и ведьмами, ощутить запретный вкус колдовства. Мать тщательно оберегала меня от этих книг, запрещая прикасаться к ним. Даже хотела сжечь, но почему-то передумала. Только после ее смерти, я начал одну за одной читать их. Откуда они у матери, доподлинно не знал ни я, ни отец. Как и то, откуда она появилась на небольшом суденышке с косым парусом, возле наших берегов. С ней были только книги и вещи, надетые на ней. Измученную и практически безжизненную ее нашел мой отец и принес к себе в дом, выходил и научил языкам: бривенхеймскому и имперскому. Для всей деревни она стала учительницей из империи, а для нас с отцом навсегда осталась таинственной незнакомкой. Я тряхнул головой, отгоняя грустные воспоминания. Радость от осознания того, что я колдун куда-то исчезла.

       Мы с ведьмой пересекли главный зал, обошли лестницу и оказались возле еще одной неприметной дверью. Каститас приложила к ней ладонь и что-то проговорила на колдовском языке. Ее лицо на миг исказилось от боли. Дверь щелкнула и приоткрылась. Каститас открыла её совсем, пропуская меня вперед. Я увидел, как вспыхивают факелы на стенах. Тут тоже была крутая лестница, преодолев которую мы вышли в длинный закрученный спиралью коридор, в конце которого оказалась большая дверь, покрытая серебром. Девушка заранее поморщилась и приложила к ней руку. Было видно, что ей больно. Дверь отворилась. Мы вошли в круглую комнату всю заваленную золотом, платиной и драгоценными камнями. Отдельно лежали слитки серебра. Раньше я бы, наверное, на пороге потерял рассудок от таких сокровищ, но теперь лишь поразился и открыл рот. Обладатели такого замка, должны иметь примерно такие запасы сокровищ, а то и больше.