Ночь Ватерлоо - Григорий Александрович Шепелев

Убирает мобильник.

АНФИСА. Она тебя пожалела!

МАША. Да, не иначе! Специалистка по изготовлению живых бомб, которая обучалась не только в мединституте, но и в лагерях смерти, где из людей вырывают с корнем всё человеческое, прониклась жалостью к дочке зама начальника ГРУ и не обмотала её пластитом! Как это понимать прикажете, мадемуазель Алеханова? На вас столько денег потратили, а вы тут половым инстинктам волю даёте?

ГЮЛЬЧИХРА. У меня нет половых инстинктов. Их вырвали из меня, но не в лагерях смерти.

МАША. Угу. Достоевский как-то сказал про одного парня: «Не понимаю, за что вы судите этого человека? Он был унижен, высмеян, оскорблен, доведён до крайности – что ему ещё оставалось, кроме как взять топор да раскроить головы нескольким десяткам людей?» Отличная логика!

ГЮЛЬЧИХРА. Я ещё ничего не сделала.

МАША. Ах, ещё!

Анфиса, вопросы есть?

Анфиса не реагирует. Входит тётка в чёрных перчатках. Остановившись, смотрит.

МАША. Замечательно. Значит, ты мне поможешь. Не правда ли? Слушай, детка, меня внимательно! Мы должны извлечь из этой паскуды всю информацию о подельниках – притом быстро, пока до них не дошло, что она спалилась. Если они узнают об этом раньше, чем мы их нейтрализуем – произойдёт ужасное. Через двадцать минут приедут специалисты. Но начну я, так как дорога каждая секунда. Анфиса, ты меня слышишь?

АНФИСА. Да.

МАША. Очень хорошо. У меня есть два варианта: либо ломать ей кости, что я неплохо умею делать, либо…

АНФИСА. Оставьте меня в покое! Я вас прошу! Пожалуйста!

МАША. Вариант второй: ты вколешь этой красавице двадцать единиц инсулина быстрого действия. Через четверть часа после инъекции она станет как пьяная и охотно ответит на все вопросы. Потом мы вызовем Скорую, ей введут немного глюкозы, и она сразу очухается.

АНФИСА. Она, может быть, и так всё расскажет, без инсулина!

МАША. Может быть – всё, а может быть – и не всё, да наврёт с три короба! И тогда десятки людей погибнут, если не сотни. Ты понимаешь, о чём я? Не тяни время, если не хочешь, чтоб я её искалечила прямо здесь, на твоих глазах! Неси мне сюда шприц-ручку!

Анфиса встаёт. Качнувшись, падает на пол. Стонет.

МАША. Чёрт! Что с тобой?

ГЮЛЬЧИХРА. (поднявшись) Быстро вызывай Скорую!

МАША. (взяв Гюльчихру на прицел) А ну, сядь! Сидеть, я сказала!

ГЮЛЬЧИХРА. Дай мне её осмотреть!

Маша отступает на шаг. Присев около Анфисы на корточки, Гюльчихра щупает ей пульс. Поднимает веко. Анфиса тяжело дышит.

ГЮЛЬЧИХРА. Она близка к коме! Ей нужен гемодиализ.

МАША. Что это?

ГЮЛЬЧИХРА. Искусственная фильтрация крови. У неё почки накрылись!

МАША. Вколи ей адреналин!

ГЮЛЬЧИХРА. При чём здесь адреналин? Он почки не стимулирует, твою мать! Ей в реанимацию надо!

МАША. Чёрт!

Опустив пистолет, достаёт мобильник и нажимает три кнопки.

ГЮЛЬЧИХРА. Анфиса, старайся дышать поглубже! Воротник давит? Сейчас тебе станет легче… Пожалуйста, потерпи!

Снимает с Анфисы свитер. Анфиса стонет.

ГЮЛЬЧИХРА. Она теряет сознание! Принеси мою сумку, быстро!

МАША. (в мобильник) Алло! Алло! Человеку плохо! Девушка …

Делает шаг вперёд. Гюльчихра бросает ей в лицо свитер, и, вскочив, устремляется на неё. Маша производит выстрел, но неудачно. Гюльчихра бьёт её одной рукой по руке, сжимающей пистолет, а другой – в солнечное сплетение. Пистолет и мобильник падают на пол. Маша сгибается, Гюльчихра бьёт её ногой в грудь. Маша падает на спину, почти сразу переворачивается, отползает и принимает сидячее положение, обхватив руками коленки.

ГЮЛЬЧИХРА. (подняв телефон с пистолетом и приложив первый к уху) Алло! Нет, это был не выстрел, это ребёнок надул пакет и хлопнул его о стену … Девушка. Двадцать четыре года. Сахарный диабет. Да, на инсулине. Сознание потеряла! Нет, это острая почечная недостаточность … Потому что я врач! Нет, это никакая не гипогликемия, она пила сладкий чай! Вы что там, с ума сошли? Немедленно высылайте бригаду! Чёрт! …

Держа телефон у уха, становится на колени перед Анфисой, и, положив пистолет, щупает ей пульс.

МАША. Почему ты не убегаешь?

ГЮЛЬЧИХРА. Я не сказала адрес! Меня с врачом зачем-то соединяют, чёртовы идиоты!

МАША. Я скажу адрес.

ГЮЛЬЧИХРА:. (положив руку Анфисы, взяв пистолет и встав) Ни черта ты не скажешь! Думаешь, я не знаю, чего ты хочешь? Конечно, если она умрёт – никто не узнает, как я дала тебе ногой в морду, и ты спокойно сможешь наврать про ворвавшуюся сюда толпу террористов! Тоже мне, мастерица кости ломать! Позорище!

МАША. Ты сумасшедшая!

ГЮЛЬЧИХРА. Тихо! (в мобильник) Здравствуйте! Да, ей двадцать четыре года. Да, инсулинозависимая. Нет, это не резкий скачок глюкозы в крови, она под контролем. У неё утром было давление сто на двести. Нефрит. Наблюдается. Веникова Анфиса. Дмитровское шоссе, дом одиннадцать, подъезд первый, этаж восьмой. Квартира пятьдесят девять. Код – семь, три, шесть, восемь. Спасибо!

Бросает телефон Маше.

МАША. (поймав его) ты будешь ждать Скорую?

ГЮЛЬЧИХРА. Да.

МАША. А вдруг наши приедут раньше?

ГЮЛЬЧИХРА. Объясни им, что её трогать нельзя! А врачу скажи, что нефролог жёстко настаивал на её госпитализации. Каждый день ей звонил! Сердце у нее неплохое. Не позволяй колоть ей глюкозу без измерения сахара!

МАША. Гюльчихра, ты свихнулась? На тебе крови нет!

ГЮЛЬЧИХРА. Она есть на вас. Ты сама сказала, что ломать кости – твоё призвание. А моё призвание – быть женой и рожать детей! Но это во мне сломали. Бесповоротно. Я никому не нужна, мне никто не нужен. Ради чего я должна рисовать вам звёздочки? Ради шанса выйти на волю через пять лет? Большое спасибо.

МАША. Тогда беги! Или ты реально считаешь, что я не дам её вытащить?

ГЮЛЬЧИХРА. Почему ты хочешь, чтоб я сбежала? Ты уже не боишься, что я взорву пол-Москвы?

МАША. Уже не боюсь. Хочешь, объясню, почему?

ГЮЛЬЧИХРА. (сев на корточки и взяв руку Анфисы) Хочу.

МАША. Потому что это и есть салон красоты, где вместо волос отрезают уши! Ты это поняла, когда захотела вправить мозги взбесившейся с жиру Машке Стрельцовой. Ты в ней узнала себя, взбесившуюся от боли! Этим и объясняется твоя жалость к ней. Желание мести было для тебя проблеском, на который ты шла. И вот свет погас. Без света жить страшно. А умирать без света ещё страшнее! Поэтому ты сидишь перед умирающей слепой девочкой, которую никогда никто не любил, что неудивительно – её вытащили из