Святослав. Великий князь киевский - Юрий Лиманов

Топить можно было только сухой прошлогодней травой, ковылём, перекати-полем. На таком огне вскипятить воду оказалось делом неимоверно трудным, а уж о том, чтобы что-то варить, и речи не было. Половцы вечером привезли и бросили тушу неосвежёванного барана. Пришлось делить мясо, и каждый пек его на палочках на крохотном огне. Понятно, что через несколько дней весь сушняк вокруг становища они сожгут, и придётся ходить далеко в степь, если, конечно, разрешат охранники.

Через несколько дней пленники совсем одичали — кожа обветрилась, отросли косматые бороды, одежда на удивление быстро превратилась в лохмотья. По прошествии ещё какого-то времени Святослав заметил, что кое-кто уже недожаривает мясо, а рвёт его, полусырое, зубами, как дикий пёс.

Он собрал всех и сказал несколько коротких слов, призывая не позорить имя русского воина, не ронять честь князя. Это подействовало... на несколько дней...

Как и предвидел Святослав, вскоре ходить за топливом пришлось за многие сотни шагов от стана. Охранники собирали группы по нескольку человек и сопровождали их на конях, покрикивая по-русски: «Давай, давай!», хлопая плетьми в воздухе для убедительности.

Мясо без соли, без приправ уже не лезло в глотку. Люди на глазах делались вялыми, безразличными, теряли воинский облик. Молодой дружинник Дарема, взятый из гридей, не выдержал, с яростным криком бросился на рослого половца, когда собирал сушняк, вцепился ему в горло, стал рвать зубами руку степняка, которой тот пытался оттолкнуть его. Подскочил второй половец, ударил саблей — Дарема упал, обливаясь кровью, и половцы не торопясь добили его плётками, время от времени останавливаясь и поглядывая на стоящих в безмолвии пленных.

Так прошёл двадцать один страшный, тягучий день.

Вечером в той стороне, откуда обычно привозили баранью тушу, показался конный отряд. Пленники повскакивали на ноги, стали напряжённо всматриваться. Когда отряд приблизился, они увидели, что десятка два верховых гонят около полусотни коней.

Всадники подъехали. Впереди скакал Вексич. Князь бросился к нему, охранники грубо остановили его, но из-за спины Вексича вышел половец и приказал пропустить князя. Святослав обнял и расцеловал боярина.

— Выкуп внёс. Эти кони для вас... Половцы проводят нас до Сулы, там отпустят, — сказал деловито Вексич.

   — Как мне тебя благодарить?

   — Бог с тобой, князь! Княгиня и матушка здоровы, ждут не дождутся, дети тоже здоровы... Недостающие гривны для выкупа дал великий князь... — Это Вексич сказал буднично.

   — Неужели не хватило? Куда же всё подевалось? — ужаснулся князь.

   — Успокойся. Великий князь решил проявить великодушие. Княгиня Мария не отказалась — своё добро целее будет.

Пока они разговаривали, приехавшие с боярином люди распределили коней среди недавних пленников, развязали седельные мешки у заводных коней и раздали тёплую одежду и мечи. Человек с мечом — уже воин. Святослав поразился, как мгновенно преобразились только что похожие на банду разбойников люди...

Подъехал рослый половец, тот самый, что зарубил дружинника Дарему, указал плёткой на шатры, приказал:

   — Снять и сложить!

   — Сейчас я распоряжусь, — ответил Вексич.

Стой! — гаркнул князь и бросил презрительно на кыпчакском половцу: — Сам уберёшь!Половец оскалился, поднял плётку и стал наезжать конём на князя. Святослав положил руку на рукоять меча, и половец осадил.

   — Ты убил моего человека. Если я скажу Кончаку, он взыщет с тебя недополученный выкуп.

Половец проворчал: «Собака!», хлестнул коня плёткой и отъехал.

Святослав сел на коня, разобрал поводья, скомандовал:

   — По коням! — И, не оглядываясь, поскакал, уверенный, что дружинники не отстанут от своего князя.

Ехали, почти не останавливаясь, стремительной «половецкой» рысью целый день и большую часть ночи. Всё это время, оглянувшись, можно было увидеть на горизонте половецких всадников, провожавших своих врагов до границ степи.

Только когда начались перелески, половцы исчезли.

Князь вздохнул с облегчением. Ещё полдня — и они выйдут к реке Ворскле, к городку-крепости Лтаве...

В городке их ждали оставленные Вексичем холопы. Топилась баня, жарились и варились разнообразные яства.

Святослав давно не парился с таким наслаждением и яростью. Он остервенело сбивал с себя веником все: половецкий плен, стыд, унижение... Исхлестал два веника, пока не опустился в изнеможении на ступень парной.

За пиршественным столом он поднял чарку с мёдом:

   — Други мои! Я поднимаю эту чарку за вас, за ваше мужество и стойкость в плену. Сейчас мы пригубим пенного мёду и отставим чарки, дабы не было нам мучений от излишества после злого лиха в плену! — Он осушил чарку, отставил её и внимательно проследил, все ли дружинники последовали его примеру. Он понимал, как сладостно было бы именно сейчас осушать чары без счета, но опыт говорил: необходима воздержанность.

Даже одной чарки достало, чтобы за пиршественным столом поднялся нестройный гул голосов. Говорили, не слушая соседа. Только тогда Святослав обратился к Вексичу с вопросом, который мучил его всё время пути:

— Ты сказал, боярин, что гривны на выкуп частью дал великий князь Изяслав Давыдович?

— Да, князь.

— Но кто надоумил его предложить мне помощь? Неужто Мария ходила к нему? Или, может быть, матушка, княгиня Агафья?

— Боярин Пётр.

Святослав помолчал, оценивая ответ Вексича.

— Я было подумал о нём, но засомневался. Выходит, ныне он в милости у Изяслава?

— Да, князь.

   — Ай да Пётр! — воскликнул князь восхищённо. — Я всегда знал, что с его головой только рядом с великим князем сидеть в думе. И как же он так быстро приблизился к Изяславу?

— Насколько мне известно, не он приблизился, а великий князь его захотел приблизить, — уточнил Вексич. — Воссев на великий стол, Изяслав Давыдович призвал к себе Вячеславовых бояр и сказал им так: «Вашему князю я был не враг, служите и мне».

— И Пётр согласился?

— Нет, в том-то и дело, что нет. Он сказал, что долг призывает его ко двору Ростислава. Но тут пришла весть о твоём пленении, и тогда Пётр пришёл к великому князю и сказал, что надо помочь выкупить тебя из плена. Великий князь прикинул, что лучше иметь тебя в друзьях, нежели во врагах, пригласил княгиню Марию и предложил помощь. Княгиня, как я уже говорил тебе, от гривен не отказалась, сказав, что лишних гривен не бывает. Вот так всё и произошло. Теперь ты, если пожелаешь, сможешь отблагодарить великого князя Изяслава Давыдовича и войти к нему в милость.

   — Кому он собирается отдать Черниговское княжество? — спросил Святослав.

   — Пока оставил за собой.

   — То для меня неплохо, — задумчиво протянул Святослав.

   — Уж не возмечтал ли ты о Чернигове, князь?

   — Неужто это так удивительно, боярин? Право Ольговичей на Чернигов непререкаемо. И если хорошо отблагодарить Изяслава за помощь в вызволении из плена, то можно... — Святослав умолк.

   — Что можно, князь?

— Обойти дядюшку Святослава. Он ведь твёрдо связал свою судьбу с Юрием Долгоруким, и потому никак приблизиться к Изяславу не может...

Но всем этим замыслам не суждено было сбыться. Вскоре после возвращения Святослава из плена стало известно, что Юрий Долгорукий двинулся на Киев. Он два года собирал силы и ныне шёл во главе могучих полков, подкреплённых половецкой конницей, полный решимости на этот раз прочно сесть на великокняжеском Киевском столе.

Испуганные его грозной силой, все князья покорно встречали Юрия в воротах своих городов. Видя это, Изяслав Давыдович поспешил уйти в Чернигов в надежде сохранить за собой хотя бы это княжество.

Святослав запёрся в старом дворце Ольговичей.

   — Не простит он мне Остерский Городец, понимаешь, Маша, не простит, — повторял он в отчаянии, расхаживая по ложнице.

Княгиня лежала. Она была в очередной раз в тягости и, против обыкновения, плохо себя чувствовала, иногда целыми днями не вставала с ложа.

Княгиня Агафья шепотком, в тайне от невестки, разъяснила сыну причину недомогания Марии:

   — Бедная, она так переживала, так страдала, так волновалась, пока ты был в плену, что мы даже опасались, не выкинет ли...

Мария наблюдала за мятущимся мужем с беспокойством, мучительно раздумывая, что ему присоветовать, как помочь.

Может быть, укроемся на время у моего двоюродного брата в Полоцке? — предложила княгиня. — Тебе до Полоцка в твоём положении не доехать, а я больше тебя одну не оставлю. — И князь, подойдя к ложу, наклонился и нежно поцеловал жену.

- Ты меня любишь? — шепнула она.

— Больше жизни, будто сама не знаешь.