Машинисты (авторский борник) - Аркадий Сахнин

Таких ответственных заданий я еще не получал, но оно не показалось мне трудным. На «промывке» я и сам поработал, ремонтное дело знал прилично, а уж написать — дело не хитрое. Но когда выяснилось, что статью мою дали Кузьмичу, начал нервничать. Заместитель главного редактора газеты «Гудок» Дмитрий Васильевич Кузьмич, человек большой культуры, энциклопедически образованный, суховатый и строгий, совершенно не терпел многословия, неаргументированных выводов, стилистических небрежностей. Читал он с непостижимой быстротой, будто одну за другой фотографировал страницы. Его побаивались даже старые газетные «зубры», а уж такие новички, как Н. Томан, С. С. Смирнов и я, вовсе терялись перед ним.

Листая мою статью, Кузьмич неожиданно спросил:

— Вы пишете: «Это положение усугублялось тем…» А что значит «усугублялось»?

Мои попытки объяснить слово при помощи шевеления пальцев его не очень устроили. Он достал с полки том Даля, быстро нашел нужное место и, ткнув в него, сказал:

— Прочтите. Вслух прочтите.

И я прочитал: «Усугубляться — удваиваться, умножаться…»

— Так вот, может ли положение удваиваться или умножаться? — прервал он меня.

— Да, но все так говорят, — горячо возразил я.

— Не все. Только те, кто искажает русский язык, — спокойно сказал Кузьмич. — А вот вина ваша может усугубляться, то есть удваиваться, умножаться от того, что вы пишете слово, не зная его смысла. Следовательно, вам надо усугубить старание в изучении языка, если работаете в газете.

Были в той статье и более существенные недостатки, поскольку света она не увидела. Так первое знакомство с Жариновым, состоявшееся сорок лет назад, ничего, кроме неприятностей, мне не принесло. Но парень тот, Саша Жаринов, запомнился, и я решил в будущем все-таки написать о нем. Желание это осуществилось не скоро, хотя искать Жаринова труда не составляло. Он и сейчас работает в том же самом депо Москва-Сортировочная. Да и поводов писать о нем было всегда хоть отбавляй.

Опыт его бригады довольно быстро подхватили на железных дорогах. Промывка паровоза за одну смену стала нормой для всех деповских слесарей. И получилось, что бригада уже ничем не выделялась среди других и из передовой в стране превратилась в обычную. Но это была бригада ребят из того же депо, где состоялся первый коммунистический субботник, депо, о котором великие слова сказал Ленин. Жаринов понимал, что это значит, и ребята понимали, и у них было такое ощущение, будто работать, как другие, это все равно что отставать. Поэтому за смену они стали выпускать из промывки по два паровоза. А спустя короткое время я узнал из деповской газеты «Первый субботник», что они уже сдают за один рабочий день по три и даже четыре машины.

В бригаде его называли Сашкой или Санькой. Никто иначе не называл. Но это только в своем депо. Когда бригада осуществила уплотненный график ремонта паровозов, газеты снова публиковали ее обращение к слесарям железных дорог страны и под заголовком всегда писали: «Обращение бригады Александра Жаринова».

Сашка хорошо знал паровоз. Но начальство поняло, что не только в этом его достоинство. Многие хорошо знали машину, а работа у них не клеилась.

Сашка был хитер. Еще только став бригадиром, он начал являться на работу чуть пораньше, чем другие, разбирался, какие дела предстоят, какие пришли машины. Давая задание слесарю, говорил: «Если не справишься, скажи. Я сам сделаю». Ну кто из комсомольцев не устыдится прийти сказать: «Не справился»? Тут уж костьми ляжешь, а сделаешь.

Его любили за то, что он характер свой не выказывал. Смотрит: неправильно человек делает, подойдет и тихонько: «А может, вот эдак лучше? А? Прикинь-ка». Видит человек: конечно, дело говорит Сашка.

А иной, смотришь, совсем зашился. «Дай-ка подмогну в охотку», — подойдет Сашка. Подправит деталь, которую чуть было не запорол парень, и виду не подаст, что выручил человека. Зато уж если скажет: «Надо подналечь, ребята», о куреве забудут.

В горячем труде каждый был хорошо виден, и Жаринов примечал, кто чего стоит. Нескольких ребят, наиболее старательных, сметливых и ловких в работе, держал на уме. Особенно по душе ему пришелся Боря Бирюков. Должно быть, не без задней мысли находил всякие причины, чтобы на два-три часа бригаду оставить на него. А потом, не подавая виду, проверял, как парень справился с делом, как вышел из трудного положения. Отстающих в бригаде, можно сказать, не было, и Боря сам не знал, что ему бригадир уделяет особое внимание. Это Жаринов так незаметно передавал свой опыт.

Вскоре убедился: бригада вполне может обходиться и без него. Это радовало Сашку не только потому, что вырос его воспитанник, по и в связи с появившейся возможностью перейти на другую работу, о которой он втихомолку мечтал. И руководители депо видели — вполне ребята обойдутся без Жаринова. Поэтому назначили его мастером, а бригадиром — Бирюкова.

Сашке в ту пору стукнуло двадцать три. Все поздравляли его, ведь не на каждом шагу встретишь мастера в такие годы. А настроение у него было — хоть соболезнование принимай. Не па то он рассчитывал, готовя себе замену. Но капризничать и отказываться не стал и про свою мечту другим не решился сказать.

Новая должность никак не вязалась с его внешним видом. Выглядел он совсем мальчишкой. А ведь люди привыкли, что мастер — это солидный человек, смотрит поверх очков, поглаживает усы, лишнего слова не скажет, зря не улыбнется.

Никаких таких «достоинств» у Сашки не было. Он будто и не понимал, что теперь без солидности ему нельзя. Усов даже не отпустил. И вообще каким был заводилой, таким и остался.

Несмотря на это, дела у него шли хорошо. А он тосковал. Ему хотелось не ремонтировать паровозы, а ездить на них. Он завидовал машинистам. Может быть, от этой зависти изливал злость на нерадивых паровозниках. «Ну что ты пишешь в книгу ремонта? — набросился как-то на одного из них. — «Греются подшипники» пишешь. Неужели не чувствуешь, как они затянуты?» «Ишь, какой прыткий, — с издевкой ответил машинист. — Разобрал все, рассмотрел: конечно, стало ясно. А ты на ходу машину почувствуй. Съезди попробуй, не то запоешь».

Сашка ничего не ответил. Он пошел к начальнику депо и решительно потребовал, чтобы его отпустили на паровоз.

Начальник депо подписывал какие-то бумаги и одновременно разговаривал по телефону. В промежутках между этими делами сказал: пусть Сашка не морочит голову и не набивает себе цену, так как хорошо знает, что никто его никуда не отпустит, и лучше бы он по-пустому не тратил время, не отнимал его у других, а занимался бы своим делом.

Но совершенно неожиданно Сашку поддержал секретарь парткома. У того был свой дальний прицел. Комсомольская организация паровозников работала плохо, освобожденный секретарь ей не был положен, и секретарь парткома давно думал, что если предложить Сашкину кандидатуру, комсомольцы обязательно выберут его единогласно.

Так потом и получилось в действительности. Один год Сашка работал помощником, с блеском сдал экзамены на машиниста и встал за правое крыло. Вскоре назначили его старшим машинистом. Досрочно получил он и диплом механика первого класса.

Я собирал материалы о Жаринове, уже готов был сесть за очерк, когда началась война. Впервые написал о нем спустя много лет,

В первые же военные месяцы Московско-Рязанская железная дорога приобрела особо важное стратегическое значение. Через станцию Москва-Сортировочная шли на восток эшелоны эвакуированных предприятий. В обратном направлении с тыла на фронт — особо важные грузы. Эшелоны с танками и артиллерией посылал Красной Армии промышленный Урал, различное вооружение шло из городов Поволжья, из Баку и Башкирии направлялось на фронты горючее, с Кубани, из областей Черноземного центра — продовольствие. Участок Московско-Рязанской железной дороги от столицы до станции Рыбное, который обслуживало депо Москва-Сортировочная, в те годы нередко называли главным направлением.

Железнодорожники хорошо понимали, какая важная задача встала перед ними. В первый же военный день — 22 июня 1941 года — рабочие, собравшиеся в депо на митинг, приняли резолюцию, которая звучала как клятва, как военная присяга:

«Железнодорожный транспорт — родной брат доблестной Красной Армии. Советские железнодорожники полны решимости и боевой готовности обеспечить перевозками все нужды вооруженных сил, готовы отдать свою жизнь за победу нашего правого дела в Отечественной войне».

И все трудные четыре огненные года рабочие и командиры депо были неизменно верны этой клятве.

Вражеская авиация прорывалась к Москве. С июля 1941 года станция и депо не раз подвергались бомбежкам. На их территорию были сброшены фугасные и зажигательные бомбы. Но ни разрушения, ни жертвы не смогли вывести из строя железнодорожный узел. Четко была налажена работа команд противовоздушной обороны, которым удавалось в короткий срок ликвидировать очаги пожаров и разрушения.