Горькие шанежки(Рассказы) - Машук Борис Андреевич

Дед удивленно заморгал.

— Кто тебе сказал, что я для себя? Я эту пару ведер посею, только чтоб твоим мужикам с этой мелочью не возиться. Они ее, пока до поля довезут, половину рассыпят. Уродятся хорошие семена из этой пшеницы, — все до последнего ты их и получишь. А уж когда зерно в мешках будет — тогда и колхозу резон им заняться. Выбрать участок какой и опять отдельно посеять его, на развод…

Председатель крутнул головой, походил по комнате. Посмотрел на деда тепло, с улыбкой.

— Ладно, отец. Приходи утречком. Дадим тебе тягло часа на три. Где пахать будешь?

— Да тут же, за озером.

Председатель вышел на крыльцо, провожая Шурку и деда. Пощурился на солнце и опять улыбнулся.

— Сей, дед, сей… А станут мне голову мылить — буду твоими сынами да орденами отмахиваться.

Домой шли молча. Шурка поглядывал на своего деда, который такое измыслил, что и председатель сперва растерялся. Ну и ладно, что лепешек не будет, теперь Шурке никак не хотелось отставать от дедовой затеи.

— Пахать-то с утра станем? — поинтересовался он.

— Такую работу завсегда с утра у нас начинали.

— И я тебе подсоблю. До школы, поди, и управимся…

Скосив глаза на внука, дед хмыкнул. Шурка сразу его понял.

— Ты только разбуди меня, ладно? — попросил он. — А то опять скажешь, что жалко, мол, стало…

— Разбужу, как же. Только пахари, Шурк, сами о зарей поднимаются.

Все же дед не сдержал обещания. Совсем рано сходил он в деревню, а когда Шурка встал и вышел во двор, он увидел у ближней, давно брошенной деляны чужого огорода телегу, привязанного к ней невысокого меринка. Дед копошился у плуга. Наскоро ополоснувшись, Шурка заторопился к нему.

Дед уже прицелился начать первую борозду. Увидев Шурку, он как ни в чем ни бывало протянул ему вожжи:

— Ну-ка становись в погонычи, Шурк. Да шибко конягу не дергай.

— А как его зовут, деда?

— Серафим сказывал — Квелый…

Дед захватил деревянную узкую лопаточку с длинной ручкой, лежавшую на телеге среди двух борон, всунул ее куда-то между ручками плуга, взялся за них и кивнул Шурке: начинай, мол… Шурка нн-нокнул, взмахнул вожжами, и меринок, по-колхозному покорный к командам всяких людей, напрягся и потянул плуг.

— Вон на ту метку держи, Шурка, — показал дед на кол, белевший в конце делянки.

Конек, привычный к деревенской работе, почти сам вышел к нужному месту. Шурка повернул к другому краю огорода и по деляне потянулась еще одна борозда — ровная, с пластами отливавшей под солнцем черной земли.

Заходя на второй круг, дед приостановился.

— Теперь, внучек, потяжелей чуток будет. Ты веди Квелого так, чтобы большое колесо плуга у нас точно по борозде шло. Понял? Чтоб конь у тебя не вихлялся от среза…

Шурка кивнул деду, тронул коня, но тот оступился, сорвав срез в борозду.

— Повод, повод короче держи! — посоветовал дед.

Шурка взялся за повод почти у зауздка. Меринок скосил на него глаз, тряхнул головой, заторопился и потянул вдруг от борозды. Виновато оглянувшись, Шурка увидел, как напряглись руки деда, держащие ручки плуга.

— Ровней, ровней держи!

— Он сам дергает так…

— А ты не позволяй ему, не позволяй, — приговаривал дед то ли себе, то ли Шурке. — Вот, во-от, так и пойдет, так и пойдет у нас дело…

Работать погонычем оказалось не так уж просто, как сперва подумалось Шурке. Зевать тут не приходилось. Повод все время нужно было держать накоротке, не давать коню расслабляться и шагать рядышком с ним, стараясь, чтоб нога не попала под тяжелое копыто. А тут еще этот чертов бурьян цепляется за штаны, царапает руки, и пыль из него ноздри забивает. И мелких мушек к коню налетела пропасть. Хотя и не кусаются они, а вьются перед носом, лезут в глаза, в уши. Скоро совсем жарко стало Шурке, а солнце все выше карабкается, уже по-летнему пригревает. И как нарочно — ни ветерочка.

Нелегким делом пахота оказалась… Покрикивая на Квелого, уже залоснившегося от пота, взопревший Шурка глянул на солнце, подумав, что долго еще до школьного часа, когда можно будет покинуть деляну. Но тут же сам устыдился. Деду, вон, тяжелее у плуга приходится. Он еще на третьем круге сбросил пиджак, а теперь и рубашка на плечах потемнела от пота.

После очередного прогона дед остановил коня, сказал Шурке:

— Передохни малость.

Сам он, свалив плуг, стал лопаточкой очищать отвальник от налипшей земли. Потом соскоблил с оси тележного колеса немного солидола и начал подмазывать колеса плуга, которые противно скрипели. Шурка присел было на узел с зерном, но тут же перехватил укоризненный взгляд деда.

— Вон на телегу сядь. Или на оглоблю. А на хлебе, внучек, не сидят.

— Так это ж зерно только.

— Счас зерно, а потом хлеб будет…

Шурка опустился на оглоблю, оглядел вспаханные полоски с ровными гребешками отваленной земли, из-под которой торчали стебли полыни и бородки рыжей травы.

— Деда, а сеять сразу начнем?

— Пошто ж сразу? — Дед распрямился и тоже оглядел деляну. — Вот вспашем участок, потом пробороним. Как взобьется земля перинкою мягкой, тогда и будем семена рассыпать.

— Как рассыпать?

— Руками, Шурк. Как испокон веку когда-то в Рассее сеяли. Брали лукошко на грудь, становились в ряд и сеяли…

— Ха, деда… У нас и лукошка-то нет!

— Нам оно и не требуется, — усмехнулся дед. — На такую деляну, да на такие семена можно и с фуражкой в руках выходить. Ну, отдохнул?

Шурка пошел было к меринку, но остановился.

— Деда, а дай и я, как ты, спробую, а?

Дед глянул на внука, прикинул высоту его плеч, ручек от плуга, кивнул:

— А что, Шурка… Давай, приучайся к земле.

Шурка ухватился за ручки, поднатужился и перетащил плуг в сторону, нацелив его в борозду. Но дед не торопился погонять лошадь.

— Тут хитрость простая, Шурка. Книзу давить ручки или поднимать их нельзя. Надавишь на подпятник лемеха — плуг из земли выскочит, а поднимешь — зароется глубже. Ты их ровно держи, не давай вихлять по сторонам. Понял?

Шурка кивнул, и дед тронул конька, не отрывая взгляда от внука. Шурка вцепился в ручки так, что побелели пальцы, даванул, и… плуг выскочил из борозды.

— Ты так не тужься, не тужься. Силой да дурью в работе не совладать. Тут сноровка нужна.

Шурка торопливо оттянул плуг назад, поставил на старый след.

— И себя не стискивай так, не стискивай, — наставлял дед. — Плуг сам у тебя пойдет. Только придерживай ровно.

Дед опять тронул коня. С легким шуршанием плуг вошел острым лемехом в землю, и Шурка даже подивился, как, оказывается, быстро наползает и воротником отворачивается пласт. Вот только что сам он, идя рядом с конем, чертыхался на длинность прогона и медленность шагов, а тут совсем дело другое. Хотя и дед не торопит конька и колеса крутятся тихо, а пласт, ну прямо, вроде бы его кто подталкивает, наползает и наползает. Тут плуг вильнул к кромке старого среза, Шурка, торопливо дернул за ручки — и вот опять лемех вылез наружу…

— Это ничего, Шурк, — успокоил дед, сдавая лошадь назад. — Сноровка — дело наживное.

Шурке не терпелось посмотреть на первую свою борозду. Но оглянуться он смог только внизу, в конце гона, когда нужно было сворачивать на другую половину деляны. А посмотрев, он даже сморщился от огорчения. Ведь так ровно, казалось, старался держать плуг, а борозда получилась с кривулями и пласты на ней лежали комками. Даже трава торчит не так, как на дедовой пахоте.

— Это, Шурк, ничего, — заводя коня на новый гон, усмехнулся дед. — Сразу не все получается. Человеку в любом деле терпение требуется.

Дед и сам следил, чтобы большое колесо шло точно по борозде, придерживал лошадь где надо, а то подгонял, часто оглядываясь на Шурку, воевавшего с плугом. Вторая борозда получилась лучше, ровнее… А третья и самому Шурке понравилась. Он давно распахнул ворот до пупа и чувствовал, как со лба на землю падают капельки пота. Дело двигалось хорошо. Но на очередном заходе дед передал Шурке вожжи и сам взялся за плуг.