Тигры Редфернов (СИ) - Танго Аргентина

- Интересно, – шмыгнула носом девушка, – почему он от нас так быстро убежал?

- Испугался, – хмыкнул Энджел. – Его, наверное, не каждый день кусают миловидные девушки.

- При такой куче вампирок вокруг – мог бы и привыкнуть. Наверняка это дядя Натан что-то устроил.

- Ваш дядя даже не знает, что мы здесь. Уверен, он уже полсуток исходит желчью в мой адрес, потому что считает себя обманутым. Подозрительно другое – почему нас оставили вдвоем.

Маргарет сжалась. Этого она боялась сильнее всего – что их разлучат. Если тогда этот гнус Ляйднер снова попробует?..

- Поспите немного, – сказал Энджел. – Вам сильно досталось сегодня.

- Мне? А вам как будто не досталось!

- Изнасилование ничуть не лучше, – ответил Энджел и приглушенно добавил: – А, может, и гораздо хуже.

Он вдруг с такой силой прижал ее к себе, что Маргарет задохнулась, особенно от тяжести его тела, когда он придавил ее к лежанке и прошипел:

- Бегите отсюда, едва сможете!

Его дыхание было таким горячим, что девушка испугалась, не начинается ли у него лихорадка.

- Но... нет, как же...

- Бегите! – яростно прошипел Энджел. – Оставьте меня! Обещайте мне! Обещайте!

"О Боже", – с болью подумала Маргарет. Он хотел избавиться от того, что делало его уязвимым.

- Да, – чуть слышно пискнула она. Хватка Энджела ослабла.

- Простите меня, – шепнул он, – простите меня, родная!

Маргарет охватил жгучий стыд. Даже не за то, о чем она на миг подумала, а за то, что он вынужден был признать перед ней свою слабость. Она уложила его обратно. На скулах Энджела выступили бледные пятна. Однако сейчас он действительно был бессилен ее защитить. Это, наверное, было так унизительно для того, кто привык всегда быть сильным. Но он и сейчас сильнее этих!..

Маргарет потрогала его лоб – горячий! – и вдруг ей подумалось: испытывают ли все остальные женщины к своим мужчинам такую нежность, как она сейчас? Должно быть это чувство таким тяжелым, пронзительным и мучительно-тягучим, словно сердце заливают им до отказа, и оно вот-вот лопнет?

- Вы меня презираете, – с горечью пробормотал Энджел. – Я же вам обещал… и не смог...

Маргарет поцеловала его в лоб и, чуть помедлив, – в складочку над левой бровью, морщинку над переносицей и жилку, бьющуюся на виске. Энджел слабо вздрогнул и недоверчиво на нее покосился.

- Думаете, нас слушают? – спросила мисс Шеридан, массируя свободной рукой его висок и шею.

- Уж конечно.

- Дядя как-то сказал, что когда люди говорят, они проговариваются. Может, нас потому и оставили вместе?

- Ваш дядя – мудрый человек, – насмешливо ответил Энджел, – но господин учитель напрасно надеется, что я немедленно стану описывать вам процесс в деталях ради светской беседы.

Дверь амбара вдруг пронзительно скрипнула, темноту прорезал треугольник солнечного света. И Маргарет, и ее наставник замерли. Проем заполнила могучая, рослая фигура; затем дверь закрылась. Мазандранец, несмотря на рост и вес, двигался бесшумно и практически сгустился из темноты, как дух. Он нес поднос с кувшином, двумя чашками, плошкой риса, ложками и большой лепешкой. Великан что-то сурово произнес на своем наречии, и Энджел сказал:

- Он хочет, чтобы вы взяли поднос.

Маргарет встала, и мазандранец задал какой-то вопрос. Энджел ответил, медленно подбирая слова. Гигант кивнул и протянул девушке поднос. Она взялась за выступающие бортики и вдруг ощутила, как толстый палец мазандранца задвинул под ее ладонь маленькую, холодную колбочку.

- Сафати бидхур, – значимо сообщил великан и так же величаво, неслышно ушел.

- Что это значит? – Маргарет опустилась с подносом рядом с Энджелом.

- "Сафати" значит чистая, бидхур... гммм, я сказал, что вы моя младшая и пока невинная жена.

- Очень мило с вашей стороны. Угощайтесь, – девушка подала ему миску с рисом и ловко просунула ему в ладонь колбочку. Энджел пристально взглянул на Маргарет, и в его глазах вспыхнул огонек.

***

Бреннон вышел из департамента, хмуро взглянул на тучи, которые натянуло к вечеру, и пошел по Роксвилл-стрит. Тяжело было ощущать, что только что лишился куска памяти, пусть и добровольно. Опасаясь, что хозяин нежити еще и мысли умеет читать, комиссар решительно велел Лонгсдейлу убрать из его, комиссарской, памяти все, что было связано с последними распоряжениями. Натан помнил, что он их сделал, но какие и насчет чего? Консультант, правда, клятвенно обещал вернуть все, как было. Но, направляясь к театру, Бреннон даже не знал, зачем туда идет. В кармане у него лежала бумажка с инструкциями.

Натан обернулся на кафе «Раковина». Он даже не заехал домой, потому что ночевал у Лонгсдейла, а до того носился между департаментом, театром, больницей, «Раковиной» и опять-таки домом Лонгсдейла. Уже впору палатку напротив работы поставить... или, в конце концов, переехать в комнаты над кафе. Комиссар немного покраснел. К таким мыслям он относился с опаской и старался их не думать.

- Вы все же уходите, – с мягким укором сказала Валентина в их последний разговор в спальне консультанта. Джен все еще беспробудно спала.

- Да, пора уж, – Натан посмотрел на часы, чтобы увернуться от взгляда вдовы.

- Вы никому не позволяете делать такие вещи вместо вас.

- А почему я должен позволять? Я и сам могу, – он попробовал отшутиться, почувствовал, что не вышло, и попытался ей объяснить: – Валентина, так будет и дальше. Не всегда, рано или поздно меня выставят на пенсию, но я никогда не смогу продавать пирожные, понимаете?

- Да, – помолчав, ответила вдова, – я знаю. Но вас всегда будут ждать.

Валентина вдруг обняла его, опустила голову ему на плечо, и Натану на миг показалось, что она просто женщина, такая же, как и все. Ее мягкие волосы касались его лица; исходящий от них нежный травяной аромат вновь напомнил ему о том, кто она. Но искушение стало слишком сильно, и комиссар, сдавшись, кашлянул:

- Сначала мы закончим со всем этим, а потом... потом решим.

- Вы не станете плохим мужем только потому, что не хотите продавать пирожные, – со смешком ответила миссис ван Аллен. – Да вы и не сможете. У вас нет никакой склонности к продаже пирожных. Вам и пуговицу не по силам продать.

На прощание она его поцеловала. Натан до сих пор чувствовал, что мурашки маршируют по спине целыми батальонами. Он же мужчина, это он должен проявлять настойчивость и делать шаги в этом направлении! К счастью, впереди показался театр, и комиссар с облегчением отрешился от этих мыслей. В конце концов, стоит ли переживать о своих пятидесяти годах, когда разница в возрасте исчисляется столетиями?

Вокруг театра стояло ограждение, сколоченное на скорую руку из досок, тут же бдели семеро полицейских. Бреннон спросил насчет обстановки, но к театру никто не приближался (еще бы! после вчерашнего-то!), и внутри было тихо. Комиссар кивнул, велел назад его не ждать и поднялся по ступенькам.

Следы погрома в фойе были налицо: растертые по полу пятна крови, разбитые зеркала, хрустящие под ногами осколки, перевернутые и сломанные банкетки, из-под изодранной тафты лезла набивка. Люстры были сорваны и разбиты. Все выглядело бы как последствия массовой драки, если бы не длинные полосы от когтей там и сям. Вампирки ухитрились расцарапать даже мраморный пол.

Комиссар достал листок с инструкциями. Почерк был его собственный, и это оказалось весьма неприятно: читать написанное им самим письмо, о котором он ничего не помнит. Тем не менее, инструкции были ясны, и Натан приступил к делу.

Он извлек из кармана две склянки, открыл одну и выплеснул ее содержимое на самое целое зеркало. Зелье растеклось, затягивая поверхность темно-синей пленкой. Когда она застыла, Бреннон вскрыл колбу с чем-то дымчато-клубящимся внутри и прижал ее к зеркалу. Дымчатость поползла из колбы в стекло, расползалась внутри тонкой шевелящейся паутиной, но когда Натан потрогал зеркало, то не нащупал ничего, кроме бархатистой гладкости. Дымка ползала внутри, словно ощупывала края зеркала, искала путь наружу; а потом поверхность начала светлеть.