Старая армия - Антон Деникин

В последнюю четверть века, как я уже говорил, армейская жизнь оставалась замкнутой, самодовлеющей, обойденной вниманием общественности. И офицерская и солдатская. Это последнее обстоятельство было странным, в особенности, принимая во внимание, что почти вся интеллигентная молодежь страны проходила через казарму в качестве «охотников» или «вольноопределяющихся». Между тем влияния этой интеллигенции на солдатскую среду решительно не замечалось. Должно быть, солдатская служба считалась только тяжелым и скучным этапом, казарма — тюрьмой, а народ в шинелях — не народом. Эта молодежь, в особенности не готовившаяся к офицерскому званию, в большинстве не сближалась с солдатской средой; да и во многих случаях такая изолированность входила в систему начальства, боявшегося принесения этим элементом «заразы» и смуты… В результате интеллигентский элемент не подымал нисколько культурного уровня казармы, а в некоторых случаях действительно, вместо «прекрасного, доброго, вечного», способствовав посевам тех плевел, из которых впоследствии вырос «Приказ № 1».

Листовки подпольных организаций, проникавшие в казарму, в особенности после 1905 г., не встречали идейного противодействия. С ними военное начальство боролось обысками, карами и судом, обставляя всю процедуру таинственностью, разжигавшей лишь любопытство. Говорить же на эти темы в казарме считалось преступлением. Только в 1906 г. получено было в армии указание военного министра — разъяснить солдатам «содержание революционных требований и нелепость их выполнения, а равно и учений крайних партий; невыгодность и неприменимость этих учений для общей массы населения, в особенности для крестьян; одновременно пояснять истинное значение Государственной Думы, манифеста 17 октября и объема дарованных населению новых гражданских и религиозных прав».

Однако мера эта, ввиду отсутствия элементарного политического образования в среде рядового офицерства, оказалась весьма трудно выполнимой.

В годы войн — японской и мировой — в обществе вспыхивал на время повышенный интерес к армии и ее жизни, появлялась большая родственная близость к ней — ведь почти не было семьи, которая не дала бы армии воина… Но в гражданской среде воспринималась больше внешняя, героическая сторона боевой страды, в преломлении сквозь призму патриотического подъема; или наоборот — изнанка жизни фронта и тыла как материал для революционной пропаганды. К тому же во время войны цензура свирепствовала особенно, так что печать перестала окончательно отображать правдоподобно военную повседневную жизнь.

Знакомство общественных кругов с армией возросло мало. По крайней мере, смутные дни 1917 г. служат наглядным тому доказательством: когда рушились стены, отделявшие официально армию от внешнего мира, сняты были запреты, обуздывавшие «слово», и оно разлилось мутными потоками по всему фронту — тогда выяснилось разительное незнакомство с военным укладом и либеральной, и социалистической демократии. Не злая воля только, но чаще именно это полное непонимание было причиной гибельного бездействия или же гибельных действий тех групп и лиц, которые еще держали тогда в своих руках остатки власти.

Я не говорю, конечно, о большевиках и других пораженцах, так как разрушение армии входило в их планы.

Военные органы, имевшие ограниченный круг читателей — почти исключительно среди офицерства, по разным причинам не могли осветить надлежаще духовные запросы армии и дать правдивую картину военной жизни. До японской войны их было немного — тех, что занимались вопросами службы и быта: «Русский Инвалид», «Военный сборник» (отчасти), «Разведчик» и два-три других, кратковременно появлявшихся органа — вот и все{Специальных и технических органов не считаю.}. «Русский Инвалид» и «Разведчик» — первый казенный, второй частный орган — были наиболее распространенными и популярными среди военных.

«Русский Инвалид» — газета, появившаяся на свет в 1813 г., обладала некоторыми недостатками, присущими обычно официальной прессе. В капитальном вопросе об отсталости нашей армии вообще «Русский Инвалид» поддерживал ту точку зрения, что коренных реформ в ней не нужно, допуская целесообразность лишь некоторых улучшений… При этом авторы, болевшие душой за армию и будившие тревогу, почитались официальной газетой огульно «гасителями духа, веры в себя и в славное будущее русской армии»… Когда, например, частная печать подняла вопрос (1912) об опасном несоответствии у нас количества артиллерии в сравнении с армиями наших вероятных противников (96−120 орудий на корпус против 144 германских), то «Инвалид» успокаивал своих читателей, утверждая, что орудий у нас вполне достаточно и что перегрузка артиллерией отозвалась бы на маневренной способности корпуса… Статьями своего постоянного талантливого сотрудника П. Н. Краснова газета вызывала смущение в армейской среде восхвалением «дворянской армии «Войны и мира»» в противовес современной армии «разночинцев купринского «Поединка»»… Вызывало недоумение требование «аскетизма» от полунищих офицеров… Изображение — в годы возросшего стремления к истинному знанию — в качестве, положительного типа — невежественного командира пехотного полка, который рекомендует себя: «мое искусство — это искусство ать, два… Я — старый армейский трынчик и ремесло свое и люблю, и знаю…»

Газета за мою память меняла и редакторов, и, отчасти, направление. Бывала сухой или интересной, в особенности интересной в годы редактирования ее генералом Поливановым (1899–1904). Но общий тон — официального благополучия — оставался неизменным.

«Русский Инвалид» долгие годы был газетой чисто военной. В конце 1890-х годов программа его была расширена, причем мотивы и цели военного министерства сказались ясно в приказе Главного штаба (1904), которым вменялось в заслугу редактору ген. Поливанову «помещение (в газете) таких сведений, которые позволяли бы военному читателю обходиться «Русским Инвалидом», не прибегая к выписке других газет»… В 1911 г. «Инвалид» принял вид газеты военно-общественной. Это обстоятельство вызвало неудовольствие в правых военных кругах, причем даже в факте помещения общих обзоров печати некоторые видели «вовлечение армии в политику». Либеральные круги, наоборот, боялись «политики казенной»… Опасения и тех, и других были мало обоснованы: в офицерских собраниях первую страницу «Инвалида» (назначения, награды, производства) прочитывали почти все, фельетон и статьи военного содержания — в последние годы многие; но чтобы по «Инвалиду» строилась политическая идеология офицерства, этого решительно не замечалось.

«Разведчик» пользовался большей свободой суждений и независимостью, с большей смелостью проводил идею необходимости широких реформ в армии; в пределах, допускавшихся военным министерством, касался чаще темных сторон военной жизни, печалей и нужд обездоленного условиями службы офицерства. Что же касается солдатского быта, то и «Разведчик», и «Инвалид» уделяли этому вопросу недостаточно внимания. Это было тем более ошибочно, что газеты, специально предназначавшиеся для народного и солдатского чтения («Досуг и дело», «Русское чтение», «Чтение для солдат» и др.), издавались весьма плохо, не отражали подлинной солдатской жизни и, не находя читателей, обременяли лишь ротные библиотеки. Также плоховата была издававшаяся Березовским «Солдатская библиотека» (до 400 книжек).

«Инвалид» был газетой консервативной, «Разведчик» — журналом прогрессивным. Между ними шли принципиальные споры, и не раз в разгаре полемики стороны наделяли друг друга галантными эпитетами, вроде: «Сладкопевец из «Инвалида»» или «подвывающий поручик из «Разведчика»».

Вся история возникновения и судьбы первого частного военного органа — «Разведчика», представляет большой интерес, отражая некоторые характерные черты в движении военной мысли и… опеки над нею.

В 1885 г. у отставного капитана Березовского, владельца военно-книжного дела, возникла мысль об издании военного журнала. Ее горячо поддержал М. И. Драгомиров, в то время — начальник Академии Ген. штаба, составивший Березовскому обстоятельную записку о необходимости такого издания. Несмотря на сочувствие делу и других видных представителей военной профессуры, вопрос этот в министерстве Ванновского долго не получал разрешения. «Самая мысль о необходимости для армии частного органа объявлена была ересью» — писал Березовский. Ему говорили: «Для офицеров имеется «Русский Инвалид», зачем им еще какая-то газета?..»

И вот, при всей настойчивости Березовского и высоких протекциях дело тянулось шесть лет. В 1886 г. без прямого разрешения Березовский выпустил нечто вроде журнала «под видом листка конторы и фирмы, но без права ставить номер». Через два года министерство разрешило заголовок («Разведчик»), но не разрешило… называться журналом и ставить номер… Последнее разрешено было только в 1890 г. Еще через год император Александр III подписался на журнал, и это обстоятельство дало наконец последнему легальное право на существование.