Когда герои восстают (ЛП) - Дарлинг Джиана
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я была всего лишь сестрой второго плана.
Прошлое было узловатой веревкой, запутавшейся в руках. Я хотела осторожно распутать ее, чтобы понять, почему решения других людей привели нашу семью и меня в эту конкретную ситуацию.
Если бы я могла понять, возможно, я не была бы так ранена прошлым.
Но даже сидя там до боли в коленях и холода и липкости кожи от кондиционера, я знала, что не смогу расшифровать это так же, как закон или конституцию.
Люди делали беспорядочный выбор, основываясь на инстинктах и низменном желании согрешить.
Я не знала, каково было маме, воспитывающей двух маленьких девочек без помощи мужа, который все чаще не возвращался домой ни ночью, ни даже на следующее утро. Я не знала, каково это, когда Амадео Сальваторе, такой сильный и магнетический, проявляет к ней интерес, возможно, показывает ей, как мужчина должен относиться к женщине, хотя бы на несколько ночей.
Но разве не так?
Это было именно то, что я испытывала к Данте. Как он соблазнил меня уйти от самой себя и обрести что-то лучшее.
Только у меня хватило смелости последовать за своим капо в темноту, а у мамы нет.
Мысль о том, что Данте хотел мою сестру в романтическом плане, была как пощечина этой смелости. Было ли во мне что-то, что напомнило ему или ей, как это было с Кристофером и Жизель? Использовал ли он меня, чтобы заставить ее ревновать? Неужели он каждый день мечтал, чтобы я была кем-то другим?
Моя голова упала, подбородок прижался к груди, тяжесть хаотичных мыслей была слишком тяжела, чтобы удержаться на ногах. Слова Данте с лирическим акцентом эхом отдавались в пещере моего мечущегося сознания.
Io sono con te.
Я с тобой.
Елена, ты еще не осознаешь этого, но я вижу тебя, я знаю тебя, и я покорен тобой.
Sono pazzo di te. Я без ума от тебя.
Только по тебе, Елена. Только с тобой мне нравится трахать тебя, отмечать тебя, владеть тобой, телом и своей спермой. Моя, чтобы трахать. Моя, чтобы лелеять. Моя, чтобы любить.
Это привилегия знать тебя близко. Это честь знать тебя, и я никогда не приму это как должное.
Tu sei la mia regina. Ты моя королева.
Мое сердце горело и скручивалось, как искореженный металл в огне. Это была чистая агония думать обо всем, что мы с Данте пережили, и думать, не испорчено ли это новой информацией. Но я прильнула к нему, погружаясь глубже, потому что знала, что возненавижу себя, если отпущу этого человека без борьбы.
Он тоже боролся за меня.
С того момента, как он встретил меня, он боролся, чтобы преодолеть мои ледяные стены, разрушить мои барьеры не только для того, чтобы он мог узнать меня, полюбить, но и для того, чтобы я могла научиться любить себя.
Он убил ради меня, стал беглецом, чтобы спасти меня от моего отца, и дал мне свою семью, чтобы у меня была любовь и защита, общество, когда я не позволяла себе иметь этого раньше.
Я вздохнула и провела руками по лицу.
Возможно, я слишком остро отреагировала.
Но это было шокирующе и обескураживающе чувствовать себя единственной идиоткой с головой в песке. Представлять, как все говорят о Торе и Каприс, о Данте и Козиме за моей спиной.
Впрочем, первое не было виной Данте.
Конечно, Козима хотела бы сама рассказать мне об этом, но не могла до сих пор, хотя до того, как я взялась за дело Данте, у нее было достаточно времени, чтобы признаться. Я понимала, даже если мне это не нравилось, что до этого у меня не было причин знать, потому что Данте и Торе были для меня никем.
Никаких причин, кроме того, что я была сестрой Козимы.
Я хотела, чтобы этого было достаточно, но когда это было?
Жизель была моей сестрой, и она изменяла мне с моим бывшим партнером.
Себастьян был моим братом, и он только что признался в своей давней любви не только к замужней женщине, но и к мужчине.
Каприс была моей матерью, но она никогда не рассказывала мне о Сальваторе.
Мы были раздроблены, как лобовое стекло после аварии, и держались вместе только благодаря подвигу инженера, который был идеалом итальянской семьи. Держаться вместе любой ценой. Притворяться счастливыми, когда соседи спрашивают, как дела, даже если твоя жизнь дома кошмарна.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Это жалко.
До сих пор, до этих двух секретов, которые взорвались у меня перед лицом и угрожали вырвать душу, Данте не лгал мне. Он позволил мне увидеть, кто он, что он делает и кто ему нужен.
Я.
Невозможно было вспоминать наше время и Нью-Йорк без того, чтобы не видеть, как он нацелился на меня, охотясь за мной с единодушной решимостью, пока я не стала его.
Потому что он так явно хотел быть моим.
Меня трясло, каждый нерв был обожжен и оголен, когда я взяла в руки скальпель и стала разбираться, почему это так больно, почему на
мгновение мне показалось, что я умираю.
Мне всегда казалось, что я недостаточно хороша.
Может, я родилась с этим чувством внутри, но Кристофер поливал его годами, а Дэниел, невольно, культивировал его, когда так бессердечно бросил меня ради моей младшей сестры. Моя ненависть к себе и сомнения переросли в нечто чудовищное, заслоняя весь остальной свет.
До Данте.
Я не хочу быть любимой.
Позволь мне все равно полюбить тебя.
По щекам текли слезы, в груди застыл отпечаток агонии, но я глубоко вдохнула спертый церковный воздух и почувствовала себя немного лучше.
Мои колени громко хрустнули, когда я встала, и монахиня посмотрела на меня так, будто я специально ее потревожила. Я проигнорировала ее взгляд и прошла в отдельную комнату, где находились руины старого храма Аполлона. Моя кожа запылала, когда я ступила в освященное пространство, душа соединилась с языческим богом там, где она не соединялась с христианским божеством.
Аполлон был богом исцеления и музыки.
Подходящее божество для меня, если таковое вообще существовало.
В этой часовне не было скамей, только алтарь и гулкое, пустое пространство перед ним. Я села перед расписными фресками и золотой статуей бога и дала себе обещание, которое было почти как молитва.
Я снова буду играть музыку. Кристоферу не принадлежало это удовольствие, и я не позволила бы ему запятнать его еще больше.
Я буду уязвима со своей семьей, открою свою душу, как бы больно мне ни было, и покажу им ее хаотическое содержимое. И делая это, я бы простила их за их ошибки так же милостиво, как, я надеялась, они простят меня за мои.
Я бы любила Данте так сильно, как только могла, потому что он научил меня снова любить, исцелив мое сердце своей чистой добротой и преданностью. Мама еще девочкой говорила мне, что поступки говорят громче слов, что, если я хочу доказать свою силу, я должна играть роль. Данте снова и снова показывал мне силу своей любви ко мне, что он выбрал меня выше всех и всего остального в своей жизни. Пришло время и мне сделать то же самое.
Он не заслуживал меньшего.
Когда я произнесла эти слова под дых, я не обращалась к Богу. Я адресовала их предкам, которые привели меня сюда, и Елене, в которой я оттачивала себя, не жертву, а борца.
Королеву.
Я вышла из церкви, чувствуя себя очищенной и измученной, мой взгляд был скорее внутренним, чем внешним, поэтому сначала я не заметила влюбленных, сплетенных вместе в узком тенистом переулке за Собором.
Я бы вообще не обратила на них внимания, если бы не увидела две головы с длинными темными волосами, два платья, спутанные по подолу в одно.
Это были женщины.
Гомосексуализм, конечно, не был чем-то неслыханным в Италии, но это было старинное общество, в котором фанатизм все еще царил в повседневной жизни. Я была достаточно удивлена этой смелостью, чтобы целоваться на публике, и остановилась, когда проходила мимо них, вглядываясь в тень.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})Мой вздох заставил их обратить внимание на мое присутствие, и мои подозрения подтвердились.
Мирабелла Янни смотрела на меня через плечо своей возлюбленной, ее розовые губы все еще были влажными от ее поцелуев.