КОГДА МЫ БЫЛИ СИРОТАМИ - Кадзуо Исигуро

— В молодости она была красавицей, мой добрый господин. Прекрасным цветком. Вы даже представить не можете, как она была хороша. В этом смысле в глубине души я — человек западной цивилизации. Мне никогда не требовались другие жены. Одной вполне достаточно. Разумеется, другие женщины были, я ведь все-таки китаец, хоть и прожил всю жизнь здесь, в городе иностранцев, и был обязан иметь нескольких жен. Но она — единственная, кого я любил по-настоящему. Все остальные умерли, она осталась. Я тоскую по другим, но рад, да, в глубине души я рад, что в старости мы снова остались вдвоем.

На некоторое время он опять, казалось, забыл о моем присутствии, потом повернулся ко мне и продолжил:

— Эта комната… Интересно, как вы ее думаете использовать? Простите меня, весьма невежливо спрашивать, но не собираетесь ли вы устроить здесь комнату для вашей доброй супруги? Я, конечно, знаю, что у большинства иностранцев, независимо от благосостояния, муж и жена имеют общую спальню. Может, эта комната станет спальней для вас и вашей уважаемой жены? Понимаю, насколько непростительно мое любопытство, но для меня эта комната особая. Надеюсь, и для вас она станет такой же.

— Да… — Я снова внимательно осмотрел комнату, затем сказал: — Возможно, и не для жены. Видите ли, честно говоря… — Неожиданно я понял, что, думая о жене, представляю Сару, и, чтобы скрыть смущение, быстро закончил: — Я хочу сказать, что пока не женат, сэр. У меня нет жены. Но думаю, эта комната подойдет для моей матери.

— Ну конечно! После стольких неудобств, которые ей пришлось претерпеть, эта комната идеально ей подойдет. А ваш отец? Он тоже будет спать здесь, как принято у европейцев? Ради Бога, простите мою нескромность.

— Ну что вы, мистер Лин! Позволив мне войти в эту комнату, вы сами впустили меня в смой сокровенный мир и имеете полное право задавать подобные вопросы. Просто все это весьма неожиданно, и я не успел пока ничего обдумать…

Запнувшись, я некоторое время молчал, потом сказал:

— Мистер Лин, боюсь, это огорчит вас, но вы проявили открытость и щедрость, на которые я и рассчитывать не мог, поэтому я чувствую себя обязанным быть с вами абсолютно честным. Вы сами недавно сказали, что новые жильцы обязательно перестраивают дом. Понимаете, сэр, как бы ни были для вас дороги эти комнаты, боюсь, когда моя семья снова поселится здесь, мы многое переделаем. И эта комната тоже, вы уж извините, наверняка изменится до неузнаваемости.

Мистер Лин закрыл глаза, в комнате воцарилась тяжелая тишина. Я опасался, что он рассердится, даже пожалел было о своей откровенности. Но когда он снова открыл глаза, взгляд его был ласков.

— Разумеется, — кивнул он, — это вполне естественно. Вам захочется восстановить облик дома, увидеть его таким, каким он был в вашем детстве. Это абсолютно естественно. Мой добрый господин, я прекрасно понимаю вас.

Немного поразмыслив над его словами, я ответил:

— Знаете, мистер Лин, возможно, мы не станем восстанавливать все, как было. Во-первых, потому, что, насколько мне помнится, и тогда нас далеко не все устраивало. Например, у мамы никогда не было собственного кабинета. А при той активной деятельности, которую она вела, маленького бюро в уголке спальни было недостаточно. Отцу тоже всегда хотелось иметь небольшую мастерскую для плотницких работ. Словом, я хочу сказать, нет нужды переводить стрелки часов назад только ради того, чтобы воссоздать прошлое.

— Очень мудро, мистер Бэнкс. И хотя вы пока не женаты, вскоре может настать день, когда вам придется обустраивать помещения для жены и детей.

— Вполне вероятно. К сожалению, в настоящий момент вопрос о жене в моем случае, невзирая на западные традиции… — Я смутился и замолчал, но старик понимающе кивнул и подхватил:

— Разумеется, в сердечных делах никогда все просто не бывает. — И после недолгой паузы добавил: — Вы хотите иметь детей, мой добрый господин? Я имею в виду — сколько детей вам хотелось бы иметь?

— Дело в том, что у меня уже есть ребенок. Девочка. Хотя она мне и не родная. Она сирота, я взял ее под свою опеку, но считаю своей дочерью.

Я давно не вспоминал о Дженнифер и теперь, упомянув о ней, неожиданно ощутил бурный прилив чувств, представил себе ее дома, в школе… Захотелось узнать, как она, что делает.

Наверное, я отвернулся, чтобы скрыть волнение. Во всяком случае, когда я снова посмотрел на хозяина, он опять понимающе кивал.

— У нас, китайцев, это широко распространено, — сообщил он. — Кровь, конечно, важна, но не менее важен дом. У моего отца тоже была приемная девочка, она росла вместе с нами, как наша сестра. Я и считал ее сестрой, хотя всегда знал о ее происхождении. Когда она умерла от холеры во время эпидемии, я был еще совсем молодым человеком и горевал о ней так же, как об ушедших родных сестрах.

— Должен сказать, мистер Лин, что разговаривать с вами — огромное удовольствие. Редко встретишь человека, с которым можно так быстро найти общий язык.

Он кивнул, сложив пальцы домиком.

— Когда живешь так долго, как я, и приходится пройти через такие испытания, какие выпали нам на долю в последние годы, начинаешь понимать истинную цену радостям и печалям. Надеюсь, вашей приемной дочери будет здесь хорошо. Интересно, какую комнату вы отведете ей? Впрочем, простите меня! Вы ведь уже сказали, что будете всё здесь перестраивать.

— Думаю, одна из тех комнат, что мы с вами только что видели, идеально подойдет Дженнифер. Там есть маленькая деревянная полочка вдоль стены.

— Она любит такие полочки?

— Да. Она расставляет на них свои заветные вещицы. Есть еще один человек, которого я поселю в доме. Формально эта женщина что-то вроде прислуги, но в действительности у нас в доме она всегда значила гораздо больше. Ее зовут Мэй Ли.

— Это была ваша ама, мой добрый господин? Я кивнул:

— Теперь она уже состарилась и, уверен, ей пора отдохнуть от работы. Уход за детьми — тяжкий труд. Мне всегда хотелось, чтобы в преклонные годы она жила здесь, с нами.

— Очень великодушно с вашей стороны. Иностранцы часто выбрасывают подобных людей на улицу, когда перестают нуждаться в их услугах. Эти женщины нередко кончают жизнь уличными нищенками.

— Не могу представить, чтобы такое случилось с Мэй Ли. Сама мысль об этом кажется мне абсурдной. В любом случае, как я уже сказал, она будет жить с нами. Как только закончу дела, тут же начну искать ее.

— А скажите мне, мой добрый господин, вы отведете ей комнату в части дома, предназначенной для прислуги, или она будет жить вместе с вашей семьей?

— Разумеется, вместе с семьей. Возможно, у моих родителей на этот счет своя точка зрения, но теперь я — глава семьи.

Мистер Лин улыбнулся:

— В соответствии с вашими традициями так и будет, конечно. Что касается китайцев, то, к моему удовольствию, за стариками сохраняется право возглавлять дом, даже когда они по старости выживают из ума.

Мистер Лин рассмеялся и направился к выходу. Я собирался последовать за ним, как вдруг — совершенно неожиданно и очень живо — в памяти всплыла еще одна картинка прошлого. С тех пор я все время думаю об этом и не могу взять в толк, почему мне припомнилось именно это, а не что-либо другое.

Воспоминание относилось к тому времени, когда мне было лет шесть или семь. Мы с мамой играли в пятнашки на лужайке. Не помню, где именно это было, скорее всего в каком-то парке — возможно, в Джессфилд-парке, потому что неподалеку виднелась изгородь, увитая цветами и вьющимися растениями. День был теплый, но не солнечный. Я предложил маме добежать наперегонки до какой-то ближней отметки, чтобы продемонстрировать ей, как быстро я стал бегать. Я ни минуты не сомневался, что обгоню её и что она в своей обычной манере станет выражать восхищенное удивление демонстрацией моей возросшей удали. Но к моему великому разочарованию, мама не отставала от меня ни на шаг и хохотала всю дорогу, хотя я выкладывался как мог. Забыл уже, кто из нас в конце концов победил, но до сих пор помню, как злился на нее и чувствовал, что по отношению ко мне свершилась чудовищная несправедливость. Именно этот эпизод пришел мне на память в тот вечер, когда я стоял в уютном будуаре мадам Лин. Вернее, лишь один фрагмент: я бегу, изо всех сил преодолевая сопротивление ветра, рядом — смеющаяся мама, шелест ее развевающейся юбки и растущее во мне разочарование.

— Сэр, — обратился я к хозяину дома, — можно мне вас кое о чем спросить? Вы сказали, что всю жизнь прожили здесь, в сеттльменте. Не встречались ли вы за эти годы с моей матерью?

— Не имел счастья познакомиться с ней лично, — ответил мистер Лин. — Но разумеется, слышал о ней и ее грандиозной кампании. Я восхищался ею, как все добропорядочные люди. Считаю ее замечательной женщиной. Говорили, что она была еще и очень красива.

— Наверное. Разве можно объективно оценить красоту собственной матери?