Продавшие социализм: Теневая экономика в СССР - Роджер Киран

К началу 1987 года наметился поворот «направо» и в области экономики. Так же, как и при аналогичных «переменах» в сфере политики, первым «результатом» и здесь явился, прежде всего, отказ от всех реформ и экспериментов начального этапа «перестройки», несмотря на вполне обнадеживающие результаты. Это происходило под воздействием факторов, способствующих уже полному переходу программы и курса центрального руководства в сторону откровенной переориентации экономики к капитализму.

Первое место среди них приходилось на продолжающиеся активные действия по ослаблению позиций и влияния КПСС в обществе и устранению ее от прежней руководящей роли в деле хозяйственного развития страны. Во все возрастающей степени эти процессы подогревались и совершенно уже бесконтрольным засильем «второй экономики». Особенно активизировались ее откровенно криминализованные секторы и группы, деятельность которых отличалась открыто антиобщественным и антисоциалистическим характером.

Другим фактором исключительного значения в том же направлении стали, конечно, находящиеся в руках антикоммунистических и антисоциалистических сил СМИ.

При наличии столь мощно действующих факторов в течение периода 1987–1988 годов процессы «перестройки» в экономической области приобрели уже совершенно иные формы и направления. «Зеленый свет» в этом плане дал принятый в 1987 году «Закон о государственных предприятиях». Строго говоря, сам его текст, одобренный на июльском пленуме ЦК того же года, ничем существенным, казалось, не отрицал систему единого экономического планирования. В нем не объявлялся и открытый переход исключительно к механизмам свободного рынка. И все же узаконенное таким образом своеобразное двоевластие в экономической области привело к довольно чувствительным нарушениям всего ритма нормальной деятельности, да и самого существования социалистического уклада хозяйственной жизни.

Довольно красноречивым проявлением такого сбоя хозяйственной деятельности стало, например, положение Закона о прямом выборе директоров предприятий непосредственно работающими на них людьми.

Каковы бы ни были мотивы принятия подобного решения, самым широко распространенным последствием его явилась, пожалуй, практика безгранично щедрых обещаний о повышенных зарплатах всего персонала на случай «выборной победы» того или другого кандидата. А действующие директора, добивающиеся мандата на следующий период, и прямо вводили неоправданно высокие уровни зарплат еще до созыва соответствующих собраний. Инфляционные последствия от этого вскоре стали принимать такие размеры, что данное положение закона срочно пришлось отменять. Продолжили, однако, действовать другие его положения. Комментируя их, Эльман и Канторович, например, вполне справедливо отмечают «полную немыслимость ситуации, при которой в какой бы то ни было стране мог существовать закон, формулировки которого не обязывали кого бы то ни было к чему бы то ни было». Как раз такая закрепленная законом неустроенность во многом способствовала возникновению общественно-пропагандистской обстановки, которая политически подготовила следующие меры по дальнейшему продвижению направо. И в этом, как часто происходило во время «перестройки», решающее значение сыграли крайне антисоциалистически настроенные средства массовой информации. Под прямым наблюдением, а зачастую и при непосредственном личном участии Яковлева и Горбачева, ими была предпринята исключительно активная кампания в пользу предоставления большей «самостоятельности» предприятиям и другим формам хозяйственной жизни в расчете на дальнейший переход всей экономики на рыночную основу.

К тому же любые затруднения, любое преступление и злоупотребление экономического характера, несмотря на подлинные причины их возникновения, как правило, неизменно записывались на счет существующей системы общественной собственности и якобы присущей ей «сверхцентрализации» планирования. Непрерывно разжигаемые таким образом общественные настроения открыто антисоциалистического характера в определенный момент привели к возникновению политических условий, необходимых для требований полной ликвидации самого института планирования как такового.

Также под давлением средств массовой информации в декабре 1991 года на самом высшем уровне партии и правительства была предпринята и другая мера прямо-таки рокового значения. По оценке Лигачева, она являлась просто «фатальной ошибкой». Это было решение о резком сокращении объемов государственных заказов и закупок необходимой продукции промышленности. Под натиском Яковлева и Горбачева это сокращение составляло 50 % всего общего объема. Не были приняты во внимание даже возражения премьер-министра Николая Рыжкова (ранее поддержавшего их против Лигачева), выступившего против этого слишком рискованного прыжка от полностью планируемой к вовсе ничем не регулируемой системе хозяйствования. В основе такого решения лежало ничем не обоснованное предположение или, вернее, пожелание о возникновении сразу, из ничего, какого-то нового, никем никогда еще невиданного «оптового рынка» на основании остающихся 50 % советской промышленной продукции. К тому же, исключительно в духе самого крайнего «неолиберализма», предполагалось, что цены товаров на нем будут определяться лишь колебаниями между спросом и предложением.

Вместо этого Лигачев и Рыжков предлагали принять гораздо более осторожный экспериментальный план. Он предусматривал скупку со стороны государства 90 % произведений продукции, предоставляя 10 % действию механизмов спроса и предложения. Полагалось, что таким образом предприятия получат возможность постепенно набраться опыта экономической самостоятельности и умения успешно разбираться в практике свободных цен и рынков.

Последствия навязанного Яковлевым и Горбачевым плана оказались откровенно разрушительными. Экономика оказалась охвачена полным хаосом. В 1988 году стал особенно заметным рост дефицита целого ряда товаров. Впервые после Второй мировой войны инфляция в стране достигла весьма серьезных размеров.

По мнению Эльмана и Канторовича, основы советской экономики были подорваны еще с момента устранения Коммунистической партии от процессов управления хозяйственной жизнью. Губительными оказались также и меры по периодическому урезанию полномочий и функций ряда центральных отраслевых министерств, которые предпринимались, хоть и в несколько ограниченном виде, еще в 1986 году. Гораздо более определенными стали они в 1987 и 1988 годах. Причем речь шла не просто о сокращениях общей численности людей, занятых в отдельных министерствах, а об изменении всего характера взаимоотношений министерств с подведомственными им отраслевыми предприятиями.

К тому же дела, как правило, вертелись почти исключительно вокруг соображений «нового идеологического» характера, воспрещающих «отдачу команд» и утверждающих «полную самостоятельность отдельных предприятий. Фактическое превращение всесоюзных отраслевых министерств в лишенных какой бы то ни было власти безучастных наблюдателей оказалось чреватым крайне пагубными последствиями не только для нормальной деятельности, но и для самого существования системы народного хозяйства как таковой. Все взаимосвязи и балансы внутри ее, как на отраслевых и региональных, так и на всесоюзном уровнях, на деле оказались возможными только в контексте деятельности соответствующих министерств. Ведь деятельность их отделов и прочих структур, как в Центре, так и на местах, далеко не сводилась всего лишь к «отдаванию команд», как любила твердить об этом перестроечная пропаганда. В действительности она была намного сложней и ответственней, осуществляя выработку точных оценок как текущих, так и прогнозных производственных возможностей соответствующих предприятий, обеспечение рабочей плановой дисциплины, соподчиненности между ними и пр.

Разрушая весь этот комплекс функциональных связей и взаимоотношений, Горбачев и его советники наносили непоправимый вред как хозяйственной стабильности страны, так и самой атмосфере существующего доверия к проводимой в ней политике.

По заключениям Эльмана и Канторовича, весьма парадоксальным являлся также факт, что, при всем том, тогдашний генеральный секретарь и группа вокруг него «непрерывно и систематически подвергали постоянной дискредитации как свою политику, так и самих себя. Это получалось из-за, казалось, бесконечной вереницы ошибочных решений, к тому же зачастую принимаемых как бы нарочито нерешительным образом. Причем не так уж редко после принятия таких решений сами зачинщики их вдруг отказывались от них и даже выступали с публичным осуждением ряда их положений».

На наш взгляд, так могли поступать либо люди исключительно некомпетентные и политически близорукие, либо наоборот — настоящие профессионалы, строго преследующие заранее поставленные перед ними цели совершенно целенаправленного, преднамеренного разрушения.