Теннисные мячики небес - Стивен Фрай

Голос за его спиной произнес на ломаном датском:

— Я должен быть к вечеру в Гамбурге. Хотите, езжайте со мной.

— Фантастика! — по-немецки воскликнул Нед. — Вы спасаете мне жизнь!

— А, так ты немец. Слава богу. От этого датского ум за разум заходит.

— Знаю, — сочувственно улыбнулся Нед. — Как начну на нем говорить, тут же кровь носом идет. Позвольте, я возьму вам чашку кофе, не будете возражать? Да и сам по-быстрому перекушу.

— Без проблем, — отозвался его собеседник и, обойдя столик, протянул Неду руку. — Кстати, меня зовут Дитер.

— Карл, — сказал Нед. — Рад познакомиться. A, prachtvoll! [62] — Он улыбнулся поставившей перед ним тарелку официантке. — И чашку кофе моему другу, — прибавил он по-датски.

В оставленной кем-то на столике газете Нед отыскал таблицу с курсом валют. Из нее он с немалым облегчением узнал, что у него при себе две сотни фунтов. Если за последние двадцать лет инфляция не обезумела окончательно, денег, пожалуй, хватит, чтобы добраться до нужного ему места.

Нед ехал на переднем сиденье, рядом с Дитером, сказавшим, что везет бумагу из Скагене, что в пятидесяти милях на север от придорожного кафе на окраине Ольбека, где они познакомились. Стало быть, прикинул Нед, до немецкой границы еще миль сто пятьдесят. Паром, должно быть, уже входит в гавань Ольбека. Вопрос теперь в том, захочет ли доктор Малло обращаться в полицию. Он, надо думать, уже обнаружил, что из его кабинета исчезли бумаги, и Нед не сомневался, что это открытие отвратит доктора от мысли связываться с какими-либо властями. Возможно, Малло позвонит Оливеру Дельфту, а возможно, и не решится на это. Нед, окажись он на месте Малло, сфабриковал бы свидетельство о смерти и постарался забыть о самом существовании англичанина, навлекшего на него столько неприятностей.

Дитер не принадлежал к числу навязчивых собеседников. Весь его мир, похоже, вращался вокруг жены Труди, детей, чьими фотографиями была оклеена кабина, и футбола, в котором Нед мало что смыслил. Его познания ограничивались полученными от Пауля сведениями о скандинавской лиге. Дитера же дела «Трондхайма» нисколько не интересовали.

— А движение не так чтобы густое, — в какой-то момент заметил Нед.

— Шестнадцатое апреля, — отозвался Дитрих. — Здешний национальный праздник. День рождения королевы, так мне сказали.

— А, ну конечно.

Они остановились позавтракать в окрестностях Орхуса, и здесь Нед совершил первую свою ошибку.

Они сидели за столиком, и Нед взял небольшую вещицу, которую Дитер принес с собой в кафе.

— Господи, а это что такое? — спросил он, вертя ее в руке и недоуменно разглядывая.

— Шутишь? — Дитер улыбнулся во весь рот. Но когда понял, что Нед более чем серьезен, глаза его сузились. — Так ты и вправду не знаешь, что это такое?

Нед сообразил, что допустил промах, и попробовал обратить все в шутку.

— Да нет, я хотел сказать, что прежде не видел похожих на этот…

— Не видел похожих? Ты оглядись по сторонам, друг!

Нед огляделся и увидел на соседних столиках по меньшей мере шесть таких же вещиц.

— Я, собственно, о цвете… — пояснил он, стараясь, чтобы голос звучал задушевно. — Твой красный, а те все больше черные и серые.

— Где ты провел последние десять лет? — спросил Дитер. — Где, интересно, еще существуют места, в которых нет мобильных телефонов?

Телефонов! Мобильных телефонов. Нед выругал себя за то, что сам не догадался. Он уже заметил двух мужчин, говоривших в эти штуковины.

— Я… я был нездоров, — сказал он. — Лежал в больнице.

— Скорее уж в тюрьме.

— Нет-нет, в больнице. Ты должен верить мне, Дитер. Теперь я поправился. Совершенно поправился, но… понимаешь, кое-какие вещи я пропустил.

Дитер позволил Неду забраться в грузовик, однако по пути к Оберно и немецкой границе все больше помалкивал. Нед сидел рядом, лихорадочно соображая. Он пришел к заключению, что самое лучшее для него — проявить своего рода ограниченную честность. Дитер мог остановить первую же попавшуюся полицейскую машину, а это Неду никак уж не улыбалось. Трудновато будет объяснить полицейским, откуда в его клеенчатой сумке столько наркотиков.

— Буду с тобой честен, Дитер, — наконец сказал он. — Я удрал из датской клиники. Семья поместила меня туда из-за наркотиков, но теперь я в порядке. Правда. В абсолютном порядке. Я еду в Ганновер, у меня там девушка. Я здорово изгадил свою жизнь однако сейчас все хорошо. Мне просто нужна помощь, чтобы попасть домой.

— Сколько ты там пробыл? — спросил Дитер, не отрывая взгляда от дороги.

— Около года.

— Около года, и ты не знаешь, что такое мобильный телефон?

— Меня лечили электрошоком. Память иногда отшибает. Что я могу сказать? Я не дурной человек, Дитер, клянусь тебе.

— Ладно, — сказал Дитер и снова умолк.

После долгого мучительного молчания, которое Нед не решался прервать мольбами или новыми уверениями, Дитер заговорил сам, на этот раз застенчиво и едва ли не смущенно.

— Знаешь, я тоже несколько лег назад связался с наркотой. Я ведь по образованию инженер. Работа была хорошая, денег куча. Ну я и пристрастился к героину, работу потерял. Только благодаря моей чудесной жене Труди да милосердию и любви моего спасителя Иисуса Христа я теперь чист и здоров. Я отвезу тебя в Гамбург и введу в мою церковь. Церковь лучше больницы. Один Господь способен помочь людям вроде нас с тобой.

— Будь благословен, — прошептал Нед. — Ты воистину — добрый самаритянин.

— Я так понимаю, — продолжал чуть покрасневший от комплимента Дитер, — что паспорта у тебя нет?

— Нет, — подтвердил Нед. — Боюсь, что нет.

— На границе его обычно не требуют, но документы на груз таможенники захотят посмотреть непременно. Будет лучше, если тебя они не увидят. До границы десять миль. Я остановлюсь у следующей заправочной станции, а ты спрячься в кузове. Обыскивать машину они не станут.

— Разреши, я дам тебе денег на топливо.

На один страшный миг Неду показалось, что он снова ляпнул что-то не то. Возможно, дизельное топливо осталось в прошлом и грузовики ходят теперь на метане, или кислороде, или бог знает на чем еще.

— Денег? Зачем мне твои деньги, — отказался Дитер. — Я делаю это для моего Спасителя. В нем моя награда.

На протяжении десяти оставшихся до заправки миль Нед, стараясь не пережать, расспрашивал Дитера о его пристрастии к наркотикам и о том, каких денег те ему стоили.

— Неужто героин так дорог? — изумился он.

— Еще бы! Правда, если его курить, выходит дешевле, — ответил Дитер. — Уж это-то ты должен знать. Ты на чем сидел?

— На марихуане.

— И семья отправила тебя в больницу за марихуану? Господи Боже! Да у меня мать каждый вечер по косячку выкуривает.

— Мои родители люди старомодные, — сказал Нед, охваченный неуютным чувством, что ему многое еще предстоит узнать об этом новом мире.

На одном из первых пригородных светофоров Гамбурга Нед не без чувства вины подхватил клеенчатую сумку, открыл дверь и спрыгнул на асфальт.

— Прости, Дитер, — крикнул он, обернувшись к кабине, — но я и вправду не думаю, что твоя церковь сможет мне помочь.

Дитер сокрушенно покачал головой, дважды громко посигналил и тронулся с места. Нед отпрыгнул на тротуар и махал на прощанье, махал, пока грузовик не свернул за угол. Он надеялся, что Дитер по крайней мере увидит в зеркальце этот прощальный жест и поймет, что его помощь оценена по достоинству.

Как оно на самом деле и было. Нед, затиснувшийся между тюками с бумагой, провел по обе стороны границы не больше часа. Заднюю дверь грузовика даже не открыли, хотя боковая, справа от Неда, хлопала, пока они подвигались вперед, дважды, отчего у Неда до сих пор звенело в ушах. Дитер, развеселясь, поддразнивал его на этот счет по пути через Шлезвиг-Гольштейн:

— Это Господь говорил с тобой, Карл. Можешь мне поверить.

Нед повертелся, оглядываясь. Час был уже поздний, а дел предстояло еще немало. В маленькой Sparkasse [63] он обменял кроны на дойчмарки, перешел улицу, спустился в подземку и поехал в предместье Святого Павла. Его не покидало пронзительное чувство, что Бэйб наблюдает за ним и страшно недоволен тем, что он собирается сделать.

Из предместья Нед перешел в Рипербан. Сидя у окна бара «Беммель», напротив «Лемица», он вертел в руках стакан молока, наблюдая, как улица снаружи заполняется суматошной толпой, — начиналась лихорадка пятничной туристской ночи. Фонари, краски, шум, музыка — все казалось ему абсолютно чужим. Он видел мужчин и женщин с ювелирными украшениями и металлическими полосками, продетыми в носы, уши и брови. Видел чернокожих с выкрашенными в соломенные тона волосами и азиатов с волосами оранжевыми. Видел мужчин, гуляющих, держась за руки. Какая-то наголо обритая женщина показала ему, проходя мимо, язык. В языке торчало нечто, сильно похожее на стальной гвоздь. Нед заморгал и судорожно сглотнул.